Негодяйские дни (СИ) - Ермакова Мария Александровна - Страница 3

   Не отводя прищуренных глаз от мальчишки, Коршун боковым зрением видел, как приближается к нему пышнотелая фигура в облаке кудрявых волос непонятного цвета.

   - Бедный! - Дарина развернула юношу к себе и погладила по щеке. - Опять тебе досталось. Скоро живого места не останется! Дай-ка я гляну - ничего она тебе не порушила?

   И с довольной улыбкой она запустила толстые пальчики за пояс его штанов.

   Коршун поднялся, потянулся с хрустом. О Малыше можно было не беспокоиться.

   Он растолкал Старшего. Вернулся к телеге, вытащил Мару и на руках отнес под дерево, где уложил на собственный расстеленный плащ, побитый волчьим мехом. Она даже не проснулась. Светлое худое лицо было спокойным и нежным - вода всегда так действовала на нее. Укладываясь рядом и обнимая ее за талию извечным собственническим жестом, свойственным всем мужчинам мира, Такайра расслышал тихие стоны Малыша из береговых зарослей. Дарина спешила получить свою толику удовольствия от его молодого и красивого тела. А тот, закрывая глаза и отдаваясь ее умелым рукам и губам, воображал совсем другие руки и губы. Но обоим было хорошо.

   - Моя, - прошептал Коршун, едва касаясь губами черных локонов, упавших на лицо, - моя девочка...

   Спустя два дня пути выехали на Изиримский тракт. Правда, пришлось подождать, пока пройдет длинный купеческий караван. К вечеру собирались достигнуть одного из Диких городищ, встать на стоянку и основательно передохнуть. А заодно избавиться от лишнего барахла: продать крепких крестьянских лошадок и телегу. Такайра любил путешествовать налегке.

   Он ехал чуть позади всех, и, казалось, дремал в седле. Но это было не так. Одна и та же мысль не давала покоя, с упрямым постоянством возвращаясь снова и снова. Пора было ставить точку в такой жизни. Схронов по всей стране у него набиралось немало - шутка ли, больше двадцати лет колесить по дорогам шагганата, отнимая выручку у зажиточных купцов, совершая нападения на отдельные деревеньки, а однажды даже на замок, выполнять тайные поручения Колокола, обычно заключающиеся в устранении неугодных. Но коли хочется иногда проснуться на чистом белье в мягкой постели, значит, пришло время тратить деньги, а не зарабатывать их.

   Такайра приоткрыл глаза и посмотрел в спину Маре. Вот ее в этой, новой и благополучной, жизни не будет. Он знает это так же точно, как и то, что в Изириме их ждет последнее дело, после которого отпадет нужда в бродяжничестве и разбое. Что ж... Если есть способ навсегда оставить Мару для себя, то только один - убить, заставив жить в воспоминаниях.

   Женщина резко обернулась в седле и уставилась на Коршуна холодным взглядом. Иногда ему казалось, что она, действительно, читает мысли. Во всяком случае, она предугадывала засады и опасности, и не раз уводила погоню за бандой по ложному следу, предвидя действия преследователей.

   Мара отвернулась. Взлетели и опали неровно обрезанные пряди, которые на солнце отливали красным. Такайра знал, от чего отказывается и колебался - а надо ли? Все, что ей было нужно - информация, которую он исправно поставлял, пользуясь каналами Колокола. Но вот ведь беда, из тех, кого она разыскивала в пределах шагганата - только один пока не узнал ее кийта, из остальных в живых никого уже не осталось. Пришло время ей, подобно адской гончей, отправляться дальше вдоль побережья, идя по следу, взять который могла лишь она.

   Коршун покрутил головой, прогоняя ленивую дрему. Место показалось знакомым. Точно! Пять лет назад под этим дубом с расколотым надвое стволом сидела стайка одетых в рубища людей. У всех были серые лица и потухшие взоры. Под птичье пение брякали иногда звенья в цепи, сковывающей сбитые в кровь ноги. Такайра знал знак Черного круга, грубо намалеванный краской на спинах заключенных. Их вели из столицы в Изирим, чтобы продать в рудники Ариссы. Шагганат таким образом избавлялся от головной боли, связанной с содержанием узников, и получал в казну неплохой доход - рабов в рудники требовалось много.

   Усталых, потерявших надежду, безвольных людей сопровождали всего пятеро охранников и два штатских - старший и младший приоры, которые должны были оформить процедуру купли-продажи.

   Такайре не хотелось 'светиться'. Они только ушли от одной погони, чтобы ввязываться в следующую заварушку. Но от вида черных кругов у него темнело перед глазами, и смыть морок могла только кровь. Много крови. Он сделал знак своим спутникам спешиться, и медленно пошел на охранников, на ходу вытаскивая кийт. Узкий клинок радостно заблестел на солнце.

   - Стой! - окликнул его офицер и повелительно махнул рукой.

   Сразу два арбалета были наведены на цель. Знакомый холодок в груди - взятый прицел - заставил Такайру улыбнуться. Над ухом раздался свист. Один из держащих арбалет начал заваливаться назад. Из его горла торчала, мелко дрожа, стрела - Вок, чуть ранее скрывшийся в зарослях, был стар, но хваленой своей меткости не потерял. Второго арбалетчика с глухим стуком в висок настиг камень, пущенный из пращи Дарины. Толстушка радостно вскрикнула, когда солдат упал, как подкошенный. Такайра не обращал на них внимания. Его движения казались размазанными - так быстро он двигался, и кийт жадно вкусил крови оставшихся солдат. Оба приора позорно скрылись в лесу, но Коршун настиг их легко, ибо не бежал - летел на стремительных крыльях собственной ярости, и ног под собой не чуял. С чувством глубокого удовлетворения он выпотрошил их карманы, прихватил ключ от цепи и вернулся на дорогу - следовало спешить, пока она была пуста. Вышел из зарослей, кинул ключ Малышу.

   - Сними цепи. Пускай убираются.

   Братья уже стояли рядом с ними, разглядывали чумазые лица, как вдруг вытащили из жмущейся друг к другу толпы белокожего голенастого подростка. Вытащили, и в четыре руки сорвали хлипкое рубище. Так Мара впервые предстала глазам Такайры - худая, узкобедрая, как мальчишка. Но полные груди торчали вызывающе, а взгляд ударил темнотой огромных зрачков из-под припухших век.

   Малыш щелкнул замком основной цепи, удерживающей ножные браслеты. Однако люди сидели бездвижно и молча, словно не понимали, что происходит. Потребовалась пара оплеух от братьев, чтобы узники начали расползаться, кто куда, исчезая в лесных зарослях. Девушка между тем отступала назад, пока не уперлась спиной в расколотый надвое ствол. Братья одновременно оглянулись на Такайру, молчаливо спрашивая соизволения. Тот кивнул.

   - Только быстро!

   И принялся вытирать клинок, не обращая внимания ни на них, ни на девчонку. Жажда мести в его крови пела победную песнь - день удался. А если случится погоня, они уйдут от нее. Как всегда.

   Возня под деревом привлекла его внимание лишь спустя некоторое время. Широкоплечие, здоровые - но ни грамма жира - братья Хаты не могли разложить на обочине эту, отчаянно сопротивляющуюся замарашку. Она царапалась и кусалась, выворачивалась с нечеловеческой силой и ловкостью, молча и настолько остервенело, что Такайре, который теперь наблюдал с интересом, стало ясно - смерть страшит ее не так, как то, что они собираются с ней сделать. Коршун понимал, что братья звереют - еще немного и руки одного из них сожмутся на ее тонкой шее, оборвав вдох, или короткий кривой кинжал пробьет грудную клетку, поранив нежный холмик груди.

   - Шат! - неожиданно для самого себя сказал он, и братья моментально отпустили ее.

   Поднялись, отряхиваясь и мрачно косясь на атамана. Их было двое, они были молоды и сильны, умели убивать в бою и из-за угла, но с худощавым Такайрой-Коршуном связываться после того, как на горском наречии он сказал 'Стоп!', не решались.

   Девчонка сидела на земле, даже не делая попыток прикрыть руками наготу. На светлой коже уже проступали красные полосы и пятна - следы грубых прикосновений. Коротко обрезанные волосы торчали во все стороны, делая ее похожей на больную птицу.

   - Дарина, - негромко позвал Такайра. - Дай ей что-нибудь из запасных тряпок. Поедет с нами. А вы, - он усмехнулся, глядя на бледнеющих от ярости братьев, - чтобы больше ее не трогали. Она - моя!