Старуха по пятам (СИ) - Ермакова Мария Александровна - Страница 1

  Погоня давно отстала, но Мара не останавливала Амока, хотя уже и не гнала в галоп. Они сильно отклонились на северо-запад, уводя преследователей в сторону. Невысокие, но густые рощи, росшие по берегам пограничной с Плессом реки, сменились знаменитым корабельным лесом Крира. Прямые сосны, похожие на гигантские храмовые свечи, торчали над редким подлеском. Земля здесь была сухой, усыпанной иглами, и конь ступал совершенно бесшумно, иногда наклоняя голову, чтобы обнюхать росший под листом гриб.

  Пленник молчал всю дорогу. Молчал, когда Мара подпустила собак чуть не под конское брюхо, чтобы подстегнуть у псов охотничий азарт и увести со следа остальных, молчал, когда преследователи послали им вслед град стрел, и одна чиркнула его по виску, распоров кожу. Молчал, когда Мара загнала Амока в реку, и пришлось переплывать поток несколько раз туда-сюда в стылой весенней воде, чтобы сбить след. Поглощенная погоней женщина, казалось, забыла о том, кто сидел впереди.

  Карс заговорил только, когда она в очередной раз недовольно пошевелилась в седле, напряженно вглядываясь под сумрачный лесной полог.

  - Что тебя беспокоит? - хрипло спросил он

  Мара не ответила, но коня остановила. Голос пленника указал ей, что глоток воды уже давно не освежал его горло. Если они не сделают привал - долгой дороги Карс не выдержит. А ехать надо! В неверном свете, проникавшем через густые щётки седых игл, она чувствовала опасность. Далекую, крадущуюся...

  Женщина повозилась с узлом, распутывая руки пленника, которые, будучи связаны в течение долгих часов, распухли и приобрели синюшный цвет. Да и в седле он сидел не так уверенно, как раньше. Стоило ей спрыгнуть, как лишенный поддержки мужчина пошатнулся. Мара придержала его не по-женски сильной рукой, чтобы вовсе не сверзнулся с лошади.

  - Еще немного! - сказала она, глядя на него снизу вверх потемневшими глазами, и в голосе не было просьбы. Просто констатация факта.

  Взяв коня под уздцы, она прислушалась к чему-то внутри себя и уверенно пошла в узкий проем между деревьями и огромным мшистым валуном, невесть когда и как оказавшемся на лесном ковре. За густыми зарослями дикого тёрна открылась полянка с родником, бьющим у основания камня. Прозрачная струйка стекала в неровное углубление почвы, образуя то ли маленькое озерцо, то ли большую лужу.

  Мара помогла пленнику спуститься и, привалив спиной к камню, напоила из сложенных ковшиком ладоней ледяной родниковой водой. Карс пил жадно. Струйки текли по его шее, груди, цеплялись за кожаный ремешок, уходящий в вырез рубашки. Мара скользнула по нему равнодушным взглядом. Если и было у пленника что-то ценное - давно забрали похитители. А то, что оставили, не иначе дешёвый амулет или памятная безделушка, не стоящая внимания.

  Ткань, скрывавшая верхнюю половину лица Карса, сбилась. Повинуясь непонятному желанию - то ли интересу, то ли раздражению, она осторожно стянула повязку. В глубине запавших от усталости глаз цвета темного янтаря пленника горел лукавый огонёк.

  - Ты не боишься, - уточнил пленник, - что я тебя вижу?

  Мара взглянула удивлённо, намочила повязку и смыла уже подсохшую кровь, обильно залившую его лицо со стороны раны. Вытащила кинжал, окончательно освободила Карса от веревок на запястьях, задумчиво посмотрела на его непослушные пальцы. На вопрос ответила, лишь, отойдя к Амоку и роясь в своей седельной сумке.

  - Зачем мне бояться? Я всегда могу убить тебя.

  Пленник удивленно вскинул глаза, а затем рассмеялся. Негромко, но весело. Мара неодобрительного покосилась на него, вернулась, неся в руках зеленую ленту и сверток из голубого бархата, так не гармонировавший с её пропыленной простой одеждой. Она намочила ленту в воде, наклеила на ярко алевший порез на виске Краса. Тот почувствовал резкий, йодный запах - лента оказалась высушенным листом какой-то водоросли. Мара отложила сверток, взяла руки мужчины в свои и принялась осторожно массировать пальцы - от подушечек к основаниям, от ладоней к запястьям - разгоняя застоявшуюся кровь. Губы пленника насмешливо скривились. Ему было вовсе не смешно - он пытался скрыть, как ему больно. Способность двигаться к затекшим пальцам ещё не вернулась, а вот огонь уже был здесь: жадными иголочками впивался в плоть. Руки ощущались двумя раздувшимися шарами, наполненными кипятком, или развёрстыми ранами, в которые щедро насыпали оранжевого, как закат, крирского перца. Словно почувствовав, что Карс едва сдерживается, чтобы не застонать, Мара отняла прохладные пальцы, приносившие странное успокоение, и развернула свой сверток. Пленник увидел с десяток тончайших костяных игл с утолщениями на концах. Вынимая по одной, Мара принялась ловко всаживать их остриями в одной ей видимые точки на его ладони и запястье. От неожиданности происходящего Карс дёрнулся, когда первая игла коснулась ещё полыхающей кожи. Но боли от укола не было. Вскоре его руки поочередно походили на странных существ, которых он видел однажды, ныряя на глубину в южной части залива. Однако пелена бесконечной усталости с глаз спала, сменившись нежным пологом дрёмы. Проваливаясь в забытье, он умудрился поймать руку Мары и благодарно пожать, прошептав:

  - Спасибо!

  Та резко выдернула пальцы, но юноша уже спал и выражения ее лица не видел.

  Проснулся Карс от приятного тепла, лизавшего лицо. Запах жареного мяса сразу же вызвал болезненные судороги в желудке. Он открыл глаза и с удивлением обнаружил себя в небольшой пещере, которая была бы сырой и холодной, если бы не костер, сложенный прямо на камнях. Дым от него споро вытягивался вверх через какую-то, невидимую в темноте трещину в углу. Несколько веток сохли неподалеку от огня про запас. Каменистая поверхность, на которой Карс лежал, оканчивалась резко, словно ее отрезало ножом, чуть ниже края плескалась чёрная вода. Он поднялся, разминая затекшие ноги и с удивлением разглядывая не связанные кисти рук. На них не осталось ни следа отечности, ни красных точек от уколов. Мары не было. Коня... Да и как конь попал бы в эту пещерку, вход в которую явно находился под водой?

  Внезапно из-под чёрной поверхности, без всплеска, без звука, поднялась человеческая голова, облепленная мокрыми волосами. Карс выругался и отступил назад, машинально ища рукоять меча, ранее всегда висевшего на поясе.

  Подплыв к краю, Мара подтянулась на руках и вылезла наверх. Не обращая внимания на юношу, прошла к костру, сняла птичью тушку, жарящуюся на распорках, бросила на принесенные с собой широкие мокрые листья. Достав кинжал, разрезала тушку на две равные части, одну подвинула к ногам так и не севшего пленника. Казалось, она совершенно не опасается того, что он может напасть на нее, желая получить свободу или отомстить за свои унижения. Да мало ли целей может быть у мужчины, оставшегося наедине с женщиной, мокрая одежда которой подчеркивает прелести фигуры искуснее кисти самого известного живописца? Брошенная куртка валялась в углу, а тонкая ткань блузки, промокшая насквозь, стала почти прозрачной, вовсе не скрывая темных выпуклых сосков на восхитительно округлых грудях, нежные линии живота, изящные плечи и руки.

  - Ты красивая! - искренне сказал Карс, разглядывая привлекательную картину без похоти, но с удовольствием.

  Долгие годы жизни среди дипломатов никак не отразились на его желании говорить людям правду. За это Карс не раз получал от отца - наверное, самого прожжённого политика из всех, с которыми ему приходилось встречаться. Поначалу юноша бунтовал, а по прошествии лет понял - искренности в дипломатии делать нечего. Научился виртуозно менять личины, как это делал отец и учитель, играть тембрами голоса, с целью получить нужный ответ, видеть и слышать то, о чем обычно говорят "между строк". Но, только убегая из дома, Карс становился самим собой. Он любил посещать мастеровые кварталы столицы, наблюдая за работой рассудительных важных мастеров и ловких подмастерьев, столичные рынки, шумные, яркие, оставляющие в душе терпкое детское ощущение праздника, по вечерам обходил местные кабачки и таверны, не гнушался общением как с ночными стражниками, так и с теми, за кем те обычно охотились. И иногда остро жалел, что родился не в семье, где люди искренни друг с другом просто потому, что лицедейство в обычной жизни им не нужно. Ему казалось, что никто его не понимает, пока однажды в одной из харчевен, в минуту чернейшего отчаяния, знакомого всем подросткам - отчаяния на пустом месте - он не повстречал случайно Его придурство Имперского шута Данки Игральную Кость. Любимец императора был высок, тощ и оттого чрезвычайно мосласт, отличался исключительно мрачным выражением лица, с которым имел обыкновение отмачивать любые шутки. "Игральной костью" его прозвали за широкие угловатые плечи и наряды, которые скорее были чёрно-белыми, чем бело-чёрными. Дурацких бубенцов Данки не признавал, а колпак украшал симпатичными, пошитыми из бархата черепами, приводящими в ужас всех в окружении монарха. Кроме самого императора. Насколько Карсу было известно, император и сын прежнего императорского шута были одногодками, вместе учились, дурачились и гонялись за юбками. Пока однажды не наступило время одному из двух юнцов, наводивших шороху по всей столице и в ближайших окрестностях, подняться на ступеньки агатового трона Империи, чтобы опустить на чело легкий венец из белого золота.