Рейтар - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 48

Где-то играла музыка, где-то веселили народ уличные клоуны, и толпа вокруг них радостно ухала приступами смеха. Мало-помалу дошел до «срамного угла», того самого, что на любом большом базаре имеется, – скопления дешевых и грязных борделей, где чаще всего некрасивые и потасканные рабыни, скупленные владельцами по дешевке, ублажали пьяных и небрезгливых. Какая-то северянка, одетая под зингарку, с большим дряблым животом, свисающим на пояс штанов, и такой же дряблой грудью, свисающей на живот, попыталась ухватить меня за рукав, но, наткнувшись на мой взгляд, испуганно шарахнулась назад.

За «срамным углом» вытянулись в ряд трактиры и харчевни, и тоже по обычаю: ближе к углу и дальше от рыночных ворот – те, что подешевле и погрязнее, а поближе к воротам – уже приличные, такие, в которых и поесть можно, не опасаясь за последствия, и где в пиво сивухи не плеснут, а то и чего похуже, «малинки», например, от которой придешь в себя где-нибудь на помойке, раздетый и разутый, а то и вовсе не очнешься. Там, на выходе из одного такого «господского» трактира, столкнулся я с Ниганом, заметно пьяным, что удивило – час был ранний и за десятником раньше таких привычек не водилось.

– Ты что такой хмельной с ранья?

– А что еще делать? – неохотно сказал Ниган, явно стараясь не встречаться глазами. – Службы нет сегодня, отчего и не напиться?

– Вечером уже будет, на баржу грузимся, – напомнил я ему.

– Разве это служба? – отмахнулся он. – Там и одного караульного хватит. Нет, это не служба… как и все оно у нас.

– О чем ты?

– О чем? – переспросил он, слегка пошатнувшись и пьяно уставившись на меня покрасневшими, слезящимися глазами. – О том, что службы, какой я ее знать привык, у нас вообще не много. Было чуть-чуть, а потом опять… подлость одна, а не служба. От такого в нутре только грязь остается.

Стукнув себя кулаком в грудь, он повернулся, явно собравшись куда-то идти, но я придержал его за плечо, снова развернув лицом к себе.

– А месть?

– Месть… месть, – пробормотал он. – Мести душа ищет, верно, да вот что можно про то сказать, что для мести своей я злодейств совершу больше, чем человеку позволено? Как тогда? Нужна семье моей, да и всем вольным, такая месть, а? Вот скажи, взводный, нужна?

– А ты об этом только сейчас задумался? – спросил его я, уставившись прямо в глаза. – Сейчас, а не тогда, в кабаке в Ирбе, где тебе решать надо было? Ты ведь там решил, так? Выбрал свой путь?

– Путь я выбрал, верно ты говоришь, взводный, – вздохнув тяжело, хрипло сказал Ниган. – И с пути этого не сверну, слово мое верное, ты знаешь. Но скорбеть о выборе своем и себя помоить мне помешать никто не может. Прав я или нет?

– Прав, – кивнул я и добавил: – До тех пор прав, пока твоя скорбь службе помехой не станет. А посему к вечернему колоколу чтобы был ты на барже – и трезвый, понял, десятник?

Ниган ничего не ответил, лишь махнул рукой и зашагал куда-то в сторону ворот, а я и требовать с него ответа не стал. Все он слышал, и все он понял, в этом у меня сомнений и нет никаких. И мысли мои от его дум мало чем отличаются, если честно говорить, просто я стараюсь на выбранной тропе держаться, как бы мерзко ни было идти по ней, а вот насчет Нигана… еще не сомневаюсь, но задумался.

Не стал я и власть свою к нему применять, хотя мог бы скомандовать, а Ниган бы приказа не ослушался. Но подумалось мне, что лучше дать ему сегодня самому протрезветь и самому за себя подумать. Ему, как и мне, тяжко сейчас так, как будто кто-то тяжелый камень прямо на душу положил. И начни я им, ветераном, командовать, как молодым бойцом, – кто знает, не сорвется ли этот камень? А если сорвется, то какой обвал за собой потащит? Пусть сам своих демонов успокоит, это его шанс, и нельзя этот шанс отбирать.

Посмотрел я ему вслед да и дальше пошел.

Ближе к порту суеты стало еще больше. Лавки сменились лабазами, ломовые извозчики, понукая коренастых широкогрудых лошадей, везли из порта и в порт мешки, ящики, корзины, кувшины, ругались друг с другом по поводу того, кто должен дорогу уступать. На деревянных пристанях крючники растаскивали груз с телег и волокли его в темные трюмы. Пыхтел трубой паровой буксир, стоящий во главе каравана аж из шести барж, груженных под самую ватерлинию. На их палубах стояли шатры и навесы – так путешествовали купцы с охраной и просто попутчики, заплатившие за проезд до нужного места.

От порта к центру Леймара вела мощеная набережная. Сперва грязноватая, по мере удаления от порта и рынка она становилась чище, а суетящийся портовый люд сменился нянечками, толкающими перед собой плетеные коляски со спящими младенцами, и просто праздной публикой, одетой чисто и прилично. В самом центре набережной, на полукруглой площади с маленьким фонтаном, расположились несколько кабачков с открытыми террасами, откуда можно было любоваться Сильной, текущей между высокими берегами, под прохладное вино и хорошую еду. Именно здесь, похоже, и столовался весь цвет леймарского общества – господа в светлых сюртуках и дамы в белых платьях.

От этой площади я свернул направо, от берега, и пошел к центру, решив уж обойти и посмотреть весь город. Хотелось одиночества, хотелось подумать.

4

К вечеру все собрались на барже – нас, вольных, семеро, неизменная троица Злой, Тесак и Голодный, еще Бире Хорек, ну и «господин старший приказчик», устроившийся, в отличие от нас, не под навесом, как все, а в добротной палатке. По купеческому ранжиру все правильно определено.

Груз был уже принят и погружен в трюм – оливковое масло в больших глиняных кувшинах в камышовой оплетке. Товар ходовой, как сказал Злой, так что подозрений не вызовет. Мы же раскатывали пледы на палубе, устраиваясь поудобней – пути нам предстояло больше трех суток. Одетые разномастно и так же разнообразно вооруженные, мы уже не были похожи даже на иррегулярное войско, каким были недавно, а больше всего напоминали наемную торговую охрану, чего Круглый и добивался.

Палуба была пуста. Круглый Арио выкупил баржу под свой груз целиком, так что пассажиров к нам подсадить не могли, а сами мы их не брали. В корме этой неуклюжей посудины устроили отхожее место, огороженное плетнем, висящее прямо над водой, а в носу была чугунная ржавая жаровня, в которой сейчас горел огонек и на котором закипала вода в большом котелке.

Мы натянули большой тент, закрепив его веревками за фальшборт, а в середину подставив высокий шест, поднявший парусину куполом, так что ни зной, ни дождь нам теперь будут не страшны. Стенки построили из плетней, вроде как дом получился. Разобрали места, разложили пледы и мешки с добром, устроились, в общем.

Жизнь в порту с темнотой замерла, стало тихо, шум доносился лишь с базара, из тамошних кабаков, которым до закрытия было куда как далеко, как раз самый наплыв публики у них сейчас. Тесак с Голодным, переглянувшись, отправились выпить, и Круглый не возражал, потребности всех держать на борту не было, да и завтрашнее похмелье никого не волновало, потому что в ближайшие дни будем лишь бока о палубу отлеживать. А вот Ниган пришел. Мрачный, воняющий перегаром, он никому и слова не сказал, а лишь расстелил свой плед и завалился спать. Впрочем, он скорее делал вид, что спит, для того, наверное, чтобы избежать разговоров. Его право.

– А что, друг Арвин, может, и нам пройтись, развеяться? – предложил Злой. – Господин старший приказчик не против, так что нам здесь сидеть, комаров кормить?

– А пошли, – подумав, согласился я. – Спать не хочется.

– Спать? – засмеялся мой приятель. – Спать устанешь еще, дорога долгая, а мы же не верхом. Еще все бока отлежать успеешь и все мозги отоспать. Пошли.

Оставив в пирамиде карабин и отстегнув кобуру с длинным кавалерийским револьвером, я пошел следом за Злым, поджидавшим меня уже на причале.

– Куда зовешь?

– Недалеко тут, «Пьяная жаба» называется. Ничего особого, но вроде внаглую не обсчитывают, вино не разбавляют и кормят прилично, если голодный.