Великая удача - Кудрявцев Леонид Викторович - Страница 3

– Принято, – сказал я. – Причем теперь мой черед заказывать выпивку.

– Пусть будет так, – согласился он.

Я заказал еще по коктейлю и приготовился слушать дальше.

– Теперь, – продолжил Сдос. – Я должен вернуться к рассказу о том, как я им обзавелся. Я уже говорил, что это случилось еще до моего рождения и, кажется, уточнил, в какое именно время. Теперь необходимо объяснить, как это было сделано. Среди энтузиастов, тридцать лет назад с головой погрузившихся в генетические эксперименты, был один, наткнувшийся на любопытную идею, и не просто любопытную, а – достаточно безумную…

– Кто именно? Есть у него имя?

– Конечно, – заявил Сдос. – И, наверное, вы его даже слышали. Это был Ульрик Сосновский.

– Ага, тот самый…

– Именно. – подтвердил Сдос.

Я хмыкнул.

Кто из охотников за информацией не знал Сосновского? Вот только…

– Но, мне кажется, он погиб в воздушной катастрофе как раз лет тридцать назад, – сказал я. – Той самой, удостоившейся титула “Летающей бойни”. Нет?

– Ничего подобного, – заявил Сдос. – Он умер всего пять лет назад, естественным образом, от старости. А насчет “бойни”… Ну, просто Сосновского к этому времени так одолели журналисты, и не только они, что он стал подыскивать способ надолго избавиться от их внимания. К тому же ему страшно не хотелось афишировать эксперименты, в результате которых появился я.

– Почему? – спросил я.

– Их могли посчитать… В общем, в то время была целая куча общественных организаций, ратующих за “чистоту генов”, и не только на словах. Сосновскому совсем не хотелось дразнить гусей.

– Хорошо, – сказал я. – Принимается. Идем дальше.

По правде говоря, это объяснение меня несколько разочаровало. Версия о том, что Ульрик Сосновский на самом деле не погиб в авиакатастрофе и что его видели там-то и там-то, была за минувшие десятилетия так обсосана моим коллегами, что из нее нельзя было выжать не то что репортажа, но и пары строк, способных заинтересовать потребителя свежей информации.

– Он воспользовался подвернувшимся случаем, – продолжил Содс. – Дал кое-кому взятку, и его фамилия появилась в списке погибших в Летающей бойне. После этого он удалился в заранее приготовленное убежище в одной их стран третьего мира и вплотную занялся своей теорией. Думаю, мне нужно объяснить, в чем она заключается. … В общем, он догадался, в каком направлении идет эволюция человека.

– Гм… – сказал я.

– Я не собираюсь читать вам лекцию, – улыбнулся Сдос, – но очень вкратце объяснить суть теории Сосновского обязан, для того чтобы вы понимали, о чем идет речь. Прежде всего, я хочу обратить ваше внимание на то, что человек, с древнейших времен физически ничуть не изменился. К примеру, какой-нибудь древний грек ничем не отличается от современного человека.

– Что в этом удивительного? – спросил я. – Со времен древней Греции прошло так мало времени…

– Зато как изменился окружающий мир, – перебил меня он. – И человек сумел к нему приспособиться. В то время как большая часть других живых существ – нет.

– Но ведь этот мир он сам же и построил.

– Совершенно сознательно? – ухмыльнулся Сдос. – Зная, к чему это приведет, планируя сделать его наиболее удобным для собственного выживания?

Я крякнул.

Вот тут он меня срезал.

Да и стоило ли спорить? Разве я за этим сюда явился?

– Хорошо, – промолвил я. – Выкладывайте дальше.

– В общем, Сосновский предположил, что человек все же изменяется, приспосабливается, просто никто это не замечает.

– Каким образом?

– В области везения. Он пришел к выводу, что наш средний современник более везуч, чем, например, тот же древний грек. Ситуации, в которых это везение могло бы проявиться, встречаются гораздо чаще. Скажем, древним грекам не приходилось ежедневно переходить запруженную машинами улицу. И болезней тогда было меньше. О большей части тех, от которых в наше время страдают люди, они и не слышали. А еще – стрессы, а еще – работа. Попробуйте представить сколько раз за смену, рабочий, работающий на штамповочном прессе, играет в орлянку с судьбой, рискуя лишиться руки? А водитель мобиля? Какова вероятность, что он во время полета на работу столкнется с неумелым водителем и погибнет, рухнув со стометровой высоты? В общем, если это все прикинуть, становится ясно, что почти любой наш современник каждый день рискует во много раз чаще, чем тот, кто жил пару тысяч лет назад. При этом каким-то образом средняя продолжительность его жизни гораздо выше, чем все у того же не раз уже упомянутого древнего грека.

– Так то – средняя, – сказал я.

– Вот именно, – многозначительно промолвил Сдос. – Средняя. Кто-то умирает достаточно быстро. А кто-то – живет и живет, умудряясь счастливо избежать тысячи напастей, ничуть не превышая среднего древнего грека по уму или быстроте реакции. Благодаря чему?

– Ну, тут можно поспорить, – буркнул я.

– Можно, – кивнул Сдос. – А стоит ли? Тем более что правоту высказанных Сосновским тезисов подтверждает само мое существование.

– Это как? – спросил я.

– Очень просто. Сосновский, как я вам уже говорил, на теоретических рассуждениях не остановился, он перешел к экспериментам. Он жаждал вывести человека, обладающего просто безграничным везением.

– Каким образом он это собирался сделать?

– Я не углублялся в саму технологию. Знаю лишь принцип. Сосновский постарался сделать так, чтобы зародыши, появившиеся в результате генной хирургии, еще до рождения подвергались испытанию, пережить которое можно только благодаря не просто удаче, а настоящей, большой удаче. Вы меня понимаете?

– Скорее всего, это не требовало больших затрат, – заметил я.

– Ну да, – согласился Сдос. – Так ли трудно проверить потенциал удачи очередного зародыша? Достаточно в компьютер, управляющий его жизнеобеспечением, ввести особую программу и она, через небольшие промежутки времени будет определяет, стоит уничтожить этот зародыш или нет. Причем ответ на этот вопрос находится случайным образом. Это что-то вроде броска монеты, при котором “орел” означает жизнь, а “решка” – смерть. Он назвал свою программу “дамокловым мечом”.

– Но ведь с точки зрения гуманности…

– О, нет, – улыбнулся Сдос. – Никто, по закону, не сможет объявить личностью недельный зародыш.

– А потом, когда он немного подрастет?

– Как оказалось, время подрастать было только у одного зародыша. Представляете сколько раз до того момента, когда покинул автоклав и фактически родился, он подвергался риску быть уничтоженным?

– Это были вы.

– Ну да. Все остальные ушли в брак. Профессор как-то мне сказал, что было несколько зародышей, продержавшихся под “дамокловым мечом” от одного дня до недели. Но до конца, все девять месяцев, продержался один я.

Я мысленно сделал галочку.

Подробности некогда проводившихся бесчеловечных опытов. Время срывает покровы. И прочее, прочее… Вот тут можно было что-то накопать, тут уже был материал для небольшого сообщения.

– Любопытно, правда? – поинтересовался Сдос. – От меня требовалось всего лишь выжить в течение девяти месяцев. Кстати, мне иногда кажется, что сама мысль о возможности подобных экспериментов, пришла профессору в голову совсем не случайно. Может быть, мой ангел-хранитель действовал уже тогда?

– Или даже – раньше, – подсказал я.

– Насколько? – задумчиво спросил Сдос. – Насколько раньше?

Похоже, эта мысль ему понравилась.

– Я боюсь, узнать это невозможно, – сказал я.

– Конечно, – согласился Сдос. – А жаль…

– Может быть, тогда, вы продолжите свой рассказ?

– Продолжу. Хотя что тут, собственно, продолжать? Если я уцелел еще до рождения, то после него, с точки зрения обычного человека, жизнь моя является сплошным праздником.

– А на самом деле?

Он пожал плечами.

– В какой-то мере, так оно и есть. После того как я вырос и покинул лабораторию Сосновского…

– Покинул? – перебил его я. – Как вам удалось это сделать? Неужели знаменитый ученый не попытался вам помешать? Мне кажется…