Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Андерсон Пол Уильям - Певец Певец

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Певец - Андерсон Пол Уильям - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Пол Андерсон

Певец

Три женщины — первая мертва, вторая жива, третья жива и мертва одновременно. Она никогда не оживет и никогда не умрет, ибо обрела бессмертие в УИС.

На холме над долиной, по которой бежит дорога, я ожидаю Ее прихода. Заморозки в нынешнем году выдались ранние, трава уже побурела. Склоны холма поросли кустами ежевики, которой лакомились и люди и птицы; кое-где попадаются заросли шиповника и редкие яблони. Этим деревьям, в беспорядке разбросанным по склонам, согнувшимся под бременем возраста, очень много лет; их сажали те, кого теперь помнит лишь УИС. Я вижу среди кустарника остатки каменной стены… Прохладный ветерок ласкает мою кожу; яблоня роняет плод. Я слышу глухой стук, с каким он ударяется о землю, — словно бьют вселенские часы. Ветер шелестит листвой.

Леса, что окружают долину, отливают бронзой, позолотой и багрянцем. Небо чистое, на западе тускло сверкает заходящее солнце. Долину медленно заполняет голубая дымка; слегка горьковатый запах щекочет мне ноздри. Бабье лето, погребальный костер минувшему еще не до конца году.

Были и будут другие времена года. Были и будут другие люди, не только мы с ней; в былые дни люди находили слова и пели песни. А сегодня… Впрочем, музыка сохранилась; я трачу много времени, подбирая мелодии к заново обнаруженным словам. «В зеленых майских рощах…» Я снимаю с плеча арфу, настраиваю — и начинаю петь. Мою песню слышат осень и умирающий день.

— Любовь моя! Везде, везде
Есть след, оставленный тобой.
Твои лучи — в любой звезде,
Стыдливость — в лилии любой.

У меня за спиной раздается шорох.

— Спасибо, — произносит с намеком на иронию женский голос.

Помнится, как-то вечером (вскоре после смерти моей любимой — я тогда еще не успел отойти) я стоял посреди квартиры, что еще недавно была нашей, на сто первом этаже самого престижного небоскреба в городе. Город пламенел красками: над ним словно развевались громадные полотнища света. Управлять движением миллиона аэрокаров, которые парили над зданиями будто мотыльки, было не под силу никому кроме УИС; если уж на то пошло, никто другой не справился бы с городской системой жизнеобеспечения: ядерными силовыми установками, автоматизированными производствами, системами распределения, очистными сооружениями, ремонтными службами, а также образованием и культурой, — иными словами, гигантским, бессмертным организмом. Мы радовались, что принадлежим не только друг другу, но и ему.

Но в тот вечер я велел кухне отправить в мусоропровод ужин, который она приготовила для меня, раздавил каблуками лекарства, предложенные мне аптечкой, пнул автомат-уборщик, когда тот подкатился слишком быстро, и приказал не зажигать ни в одной из комнат свет. Я стоял у смотровой стены, глядя на бессовестно яркие огни мегаполиса. В руках я вертел глиняную статуэтку, которую сделала моя любимая..

К несчастью, я запамятовал сказать двери, что впускать никого не надо, и она открылась перед женщиной, которую узнала. Эта женщина пришла, чтобы расшевелить меня, вывести из состояния, которое лично ей представлялось неестественным. Услышав шаги, я обернулся. Тракия — так ее звали — была примерно одного роста с моей любимой, прическа тоже оказалась похожей. Я выронил статуэтку и пошатнулся: на какой-то миг мне почудилось, что я вижу… Но наваждение миновало; с тех пор я с трудом подавлял в себе ненависть к Тракии.

Однако сегодня, даже в сумерках, я не повторил ошибки. И потом, лишь серебряный браслет на левом запястье Тракии напоминал о нашем общем прошлом. На ней был охотничий костюм: юбка из настоящего меха, пояс из настоящей кожи, башмаки; на бедре нож, на плече винтовка. Загорелую до черноты кожу украшали разноцветные ломаные линии боевой раскраски. Растрепанные волосы падают на плечи, на шее — ожерелье из птичьих черепов.

Та, что умерла, любила деревья и бескрайние просторы куда больше, нежели спутницы Тракии. На природе она чувствовала себя, что называется, как дома, поэтому, когда мы уставали от города и покидали его пределы, ей не было необходимости сбрасывать одежду, чтобы слиться с дикой жизнью, обрести радость и умиротворение. Вот почему я называл ее лесной пташкой и трепетной ланью, а еще дриадой и эльфиянкой (эти имена я почерпнул из древних книг; любимой нравились мои прозвища, а я придумывал все новые — ибо всякий раз она открывалась передо мной с неожиданной стороны).

Я опускаю арфу, поворачиваюсь и говорю Тракии:

— Я пел не для тебя. Ни для кого вообще. Оставь меня в покое.

Она вздыхает. Ветерок треплет ей волосы. Я ловлю запах страха. Тракия стискивает кулаки.

— Чокнутый!

— Где ты раскопала это слово? — интересуюсь я с насмешкой (мои собственные боль и, не буду лукавить, страх, ищут выхода, который напрашивается сам собой). — Раньше ты выражалась иначе: «неуравновешенный», «человек настроения».

— Научилась у тебя, — огрызается она. — Наслушалась твоих песенок. Кстати, в них встречается еще одно словечко, которое удивительно к тебе подходит — «проклятый». Может, хватит валять дурака?

— Предлагаешь обратиться к психиатру? А куда мне торопиться, дорогая?

— Последнее слово я произношу не подумав, но она, похоже, не замечает, сколько в нем печали и презрения. А ведь когда-то я обращался так к моей любимой! Благодаря электронной фиксации и нейрообучению грамматика и фонетика нашего языка, как и цивилизация в целом, утратили всякую гибкость, однако семантика упорно ускользает на свободу, значения слов постоянно меняются — извиваются, точно диковинные змеи. (О аспид, ужаливший мой цветок!) Я пожимаю плечами и прибавляю — насколько могу, сухо: — Вообще-то дурака никто не валяет. Мной владеет трезвый расчет. Вместо того, чтобы убегать от эмоций, с помощью наркотиков, психиатра или псевдореальности, как, к примеру, поступаешь ты, я составил план действий и собираюсь вернуть ту, с которой познал счастье.

— Надеешься перехватить Ее?

— Каждый из нас имеет право обратиться с просьбой к Темной Царице, когда Она нисходит на землю.

— Время уже миновало…

— Это же не закон, а обычай. Люди боятся встречаться с Ней поодиночке, на природе, в темноте. Никто из них не признается в своем страхе, но факт остается фактом. Я пришел сюда, чтобы не стоять в очереди. У меня нет ни малейшего желания говорить в микрофон. Мои слова запишут и подвергнут компьютерному анализу, но откуда мне знать, услышит ли их Она? Я хочу встретиться с Ней лично и, молясь, смотреть Ей в глаза.

— Она рассердится, — шепчет Тракия.

— Разве Она способна сердиться?

— Не знаю… Но твоя просьба невыполнима. И нелепа. УИС не вернет тебе подружку. Она не делает исключений.

— А Она сама — не исключение?

— Не говори ерунды. Она — другое дело. УИС требовался прямой контакт с людьми. Эмоциональная и культурная обратная связь, статистика и тому подобное. Управлять иначе невозможно. И потом, Она — единственная из множества. А кто такая твоя подружка?

— Для меня она — все.

— Для тебя… Тракия закусывает губу, кладет горячую и жесткую ладонь мне на руку; ногти, под которыми грязь, впиваются в мою кожу. Я никак не реагирую. Она отпускает меня и переводит взгляд на землю. По небу летит стая диких гусей. Их хриплые крики, которые разносит ветер, отдаются эхом в лесу. — Что ж, ты всегда был не таким, как остальные. Отправился в космос и вернулся вместе с Покорителем Звезд. Пожалуй, только ты понимаешь древних и разбираешься в их наследии. А твои песни… Нет, ты не развлекаешь. Они внушают тревогу, слова надолго застревают в памяти. Возможно, Она выслушает тебя. Но не рассчитывай на сочувствие УИС. Мертвеца воскресили один-единственный раз. Представь, что произойдет, если все начнут обращаться к УИС с теми же просьбами, что и ты. Однажды мертвых станет больше, чем живых.

— Не обязательно. Во всяком случае, я намерен попытаться.