Астрономом Тихо-де-Браге была открыта новая звезда, Аль-Аарааф, которая неожиданно появилась на небе, — в несколько дней достигла яркости, превосходившей яркость Юпитера, — и почти вдруг исчезла и вновь не появлялась никогда.

Часть I

Ничто земное, — разве луч

Прекрасных глаз, что, снова жгуч

В глазах цветов, где, нежно-нем,

День всходит из черкесских гемм;

Ничто земное, — разве пенье

Ручья в лесном уединеньи, —

Иль (музыка сердец влюбленных!)

Восторгов зов, столь напряженных,

Что, словно раковины шум,

Их это длится в тайнах дум; —

Не часть земных несовершенств, —

Вся Красота, весь мир Блаженств,

Что есть в Любви, что есть в Саду,

Сполна украсили Звезду,

Ах, — удаленную Звезду!

Для Несэси был год счастливым; мир

Ее тогда вплыл в золотой эфир

И временно близ четырех солнц, пленный,

Кружил, — оаз среди пустынь вселенной, —

В морях лучей, чей эмпирейский свет

Жег душу той, кому запретов нет,

Той, кто, всходя до грани совершенства,

Едва вмещала полноту блаженства.

К далеким сферам путь ведя порой,

Она плыла — туда, где шар земной.

Но ныне, найденной страны Царица,

Забыла скиптр, дала рулю кружиться,

Чтоб в аромате, в свете четверном,

Под гимн планет, спать серафимским сном.

И в дни блаженства, на Звезде Мечты,

(Где родилась «идея Красоты»,

Чтоб, вдаль упав, меж звезд, в лучах наитий,

Как женских локонов и перлов нити, —

С холмов Ахейских просиять), — она

Взглянула в небо, ниц преклонена.

Сонм облаков рдел вкруг, как балдахины,

В согласьи с дивной пышностью картины,

Являл свой блеск, но не мешал являть

Другим вещам их блеск, их благодать;

Гирляндами он ниспадал на скалы,

Влив радуги в воздушные опалы.

Итак, мечты Царицу ниц склонили

К цветам.

Вокруг — вздымались чаши лилий,

Тех, что белели у Левкадских скал, [1]

Чей длинный стебель дерзко оплетал

Шаги беглянки [2] (смертного любившей,

Любовью гордой жизнь свою сгубившей); —

Сефалики, под роем пчел клонясь,

Плели из стеблей пурпурную вязь; —

Цветы, что прежде, в виде гемм чудесных,

Цвели на высших из планет небесных,

Все затмевая прелестью своей,

Чей мед сладчайший, — нектар древних дней, —

Пьянил до бреда [3] (с высоты вселенной

За то их свергли в мир несовершенный,

Где мы зовем их «требизондский цвет»;

На них поныне блеск иных планет;

Они у нас, пчел муча неустанно

Своим безумием и негой странной,

О небе грезят; никнут от тоски

Меж сказочной листвы их лепестки;

В раскаяньи и в скорби безутешной

Они клянут безумства жизни грешной,

Бальзам вдыхая в белые уста;

Так падшей красоты — светла мечта!); —

Никанты, [4] дня святей, что, не желая

Благоухать, жгут ночь благоухая; —

Те клитии, [5] что плачут, смущены,

Солнц четырех свет видя с вышины; —

Те, что родятся на Земле с невольной

Тоской о небе; сердцем богомольно

Льют аромат, чтоб, чуть открыв глаза,

Сад короля сменить на небеса [6]

Те валиснерий лотосы, [7] высот

Жильцы по воле бурных Ронских вод; —

Твоих благоуханий пурпур, Занте, [8]

Isola d'oro, fior di Levante; —

Цветок Нелумбо, [9] чей лелеет сон

В святой реке Индусский Купидон;

Цветок волшебный, дымкой фимиама

Взносящий в небо гимны храма. [10]

ГИМН НЕСЭСИ

«Дух! ты, кто в высоте,

Там, где в эфире ясном

Равно по красоте

Ужасное с прекрасным!

Где твердь завершена,

Где грань орбитам звездным,

Откуда плыть должна

Звезда назад по безднам!

Где твой предел святой,

Незримый лишь кометам,

Наказанным судьбой

За грех пред вечным светом,

Несущим пламя в даль,

Луч алый преступленья

И вечную печаль, —

Вовек без промедленья!

Мы знаем: ты — во всем!

Ты — в вечности: мы верим!

Но на челе твоем

И тень — мы чем измерим?

Друзья весны моей

Хранили убежденье,

Что вечности твоей

Мы, в малом, отраженье [11]

Но, все, как ты решил;

Звезда моя далеко,

И путь ей меж светил

Твое казало око.

Здесь мне мечтой взнестись

К тебе, что — путь единый:

В твою святую высь

Или в твои глубины.

Твой рок мне возвещен

Фантазией священной, [12]

Пока не станет он

Открыт для всей вселенной!»

Царица смолкла, скрыв лицо глубоко

Меж стеблей лилий, пламенного ока

Не в силах снесть (в эфире мировом

Звезда, дрожа, была пред божеством);

Не шевелилась, даже не дышала, —

И некий Голос, высший, слышно стало, —

Грохот молчанья, без границ, без мер,

Что мы признали б музыкою сфер.

Наш мир — мир слов, и мы зовем «молчаньем» —

Спокойствие, гордясь простым названьем.

Все звуки издает в краю людей

(Есть даже голос у земных идей).

Не то в иных возвышенных мирах,

Где голос рока повергает в прах,

Под алый ветер, бьющий в небесах.

ГОЛОС

«Пусть есть миры, орбиты чьи незримы [13]

Что лишь единым солнцем предводимы,

Те, где безумие — моя любовь,

Где гнев мой внятен только через кровь,

Чрез гром, землетрясенья, бури в море

(Путь гнева моего встречать им — горе);

Пусть есть миры, где солнце лишь одно,

Где время помрачать века должно! —

Но на тебе горят мои сиянья:

Неси мирам мои предначертанья;

Покинь покой кристального жилья!

Сквозь небо ты и вся твоя семья,

Как луциолы полночью в Мессине, [14]

К далеким звездам путь вершите ныне!

Святые тайны разглашать в мирах,

Грядущих гордо! Стань и грань и страх

В сердцах, где преступленья, — чтоб созвездья

Не дрогнули в предчувствии возмездья!»

Царица встала. Небосвод ночной,

Шафранный, ярок был одной луной

(Как на Земле, где, в песнях паладина,

Единая любовь с луной единой).

И как луна встает из облаков,

Царица шла от алтаря цветов

К дворцу, на высь, где день мерцал, слабея, —

Еще не покидая Терасеи. [15]

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Т. 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Валерия Брюсова - По Эдгар Аллан - Страница 18