Фердинанд Врангель. След на земле - Кудря Аркадий Иванович - Страница 30

— Бубенцы, что ль, не слышал? Это домашнее стадо. Подстрелишь — хлопот от чукчей не оберешься.

У кряжа гор наткнулись на уходившую в сторону от реки, в распадок, дорогу. На ней обнаружились и старые, и свежие оленьи следы.

— Однако здесь чукчи ездили.

— Похоже, — согласился Бережной. — Только куда, к Берингову проливу? А нам зачем?

— Думаю, ехать надо по дороге, — высказал свое мнение мичман. — Она может вывести на Анюй, к Островному.

Но купец твердо стоял на своем: идти надо вверх по реке. Совершенно незнакомые с этой местностью якуты в замешательстве молчали.

— Анюй там, за хребтом гор, — поставил точку на споре Бережной.

Подъем в горы отряд начал при густевшем на глазах тумане. Тихо и мрачно было кругом. Лишь изредка покатятся вниз камни, сбитые копытами лошадей, и где-то над головой журчат ручьи, водопадами низвергающиеся с вершин.

Какое-то время впереди еще можно было рассмотреть уходящие в тучи зубчатые утесы, но вскоре туман скрыл их.

Сужаясь, тропа петляла, огибая уступ, а опустившаяся в ущелье молочная муть сгустилась до того, что всадники вынуждены были спешиться и вести лошадей на поводу.

Проводник-чуванец, Бережной, а следом и Матюшкин достигли наконец плоской вершины и в замешательстве остановились. Куда же дальше? — гадали они. Впереди зияла заполненная клубами тумана почти отвесная пропасть. Подошли и якуты с караваном вьючных лошадей. Вид пропасти поразил и их. Ждать, пока туман рассеется, и поискать тогда продолжения тропы? Но от пропитавшей воздух сырости всех и без того бил озноб. Следовать назад? Слишком далеко, да и лошади измучены.

Внезапно где-то рядом послышались стук копыт и хорканье оленей. Якуты уверяли, что промчавшиеся по их следам олени исчезли в проходе меж гор. Тщательные поиски вывели к узкой расщелине. Чуванец прошел по ней немного вперед и вернулся с клочком оленьей шерсти, которую нашел на одном из камней. Один за другим путники углубились в темный провал меж скал. Через полчаса вышли к самому гребню хребта. С трех сторон из тумана проступали вершины гор. Белая пелена не позволяла рассмотреть землю, но, глядя в свободную от каменных нагромождений сторону, Бережной уверенно заявил:

— Там, внизу, уже тундра.

Матюшкин лишь скептически хмыкнул: по его счислению, тундра лежала значительно дальше.

Придерживаясь руками за валуны, начали осторожный спуск оленьей тропой вниз. Невозможность рассмотреть что-либо впереди наводила на всех почти мистический страх. Скользившие из-под ног камни летели в пустоту, и слышался отдаленный расстоянием плеск: вероятно, у подножия горы был водоем.

Темнело, но до наступления ночи спуск в долину благополучно завершился, и путники оказались на берегу озера, в которое поблизости падал низвергавшийся со скал ручей. Изголодавшиеся лошади быстро отыскали траву. Не столь удачливы были люди: у них оставалось лишь несколько сухарей и по юколе на каждого.

В одном из вьюков нашли запас сухих дров. Пламя костра осветило мрачное лицо Бережного. Кажется, подумал Матюшкин, купец всерьез засомневался, что они на верном пути.

Развеявшее туман утро позволило наконец-то без помех обозреть окрестности. Там, где Бережной ожидал увидеть открытую тундру, тянулся труднопроходимый кряж гор, и они замыкали долину со всех сторон.

— Мы взяли не ту дорогу, — решительно высказался мичман. — Надо вернуться назад.

Бережной горько рассмеялся. Взглянув на крутую оленью тропу, по которой в сумерках они спускались в долину, он отрицательно качнул головой:

— Нет, обратно мы не пойдем. Я не хочу, чтобы лошади и мы сами сломали здесь шеи.

Тучный луг в межгорной котловине насытил всю ночь кормившихся лошадей. В мышиных норах якуты раскопали дикий лук и съедобные коренья. Но голод продолжал мучить людей.

Подъем другим путем в гору привел к невероятному открытию: впереди слышался грозный плеск волн, и в воздух поднимались пары морского тумана.

— Я ошибся, — хмуро признал Бережной, исподлобья взглянув на мичмана. — А вы, кажется, были правы. Куда теперь?

Вновь спустились в долину, и Матюшкин предложил идти по руслу впадавшей в озеро реки. Теперь уже никто не возражал ему. Еще одна ночь застала на дне каменного ущелья, и нечего кинуть в закипающую воду подвешенного над огнем котла. Якут Анисим тихо дернул Матюшкина за рукав, шепнул:

— Отойдем в сторону, тойон.

Вслед за якутом мичман пошел к пасущимся поблизости лошадям. Там, где их уже не могли видеть другие, якут вытащил из-под замшевой оленьей кухлянки небольшую утку.

— Откуда она?

— Подбил по дороге камнем. Съешь ее, тойон. Только ты можешь вывести нас. Тебе нужны силы.

Взяв утку, мичман вернулся к костру и без раздумий бросил ее в общий котел. Хоть чуть-чуть голод был утолен. Якуты сгрызли и все кости.

Ночь выдалась холодной, а утром пошел сильный снег. В поисках дров перетрясли все тюки, и тщетно. Чтобы отогреться и вскипятить чай, пустили на костер шесты от палатки. Русло реки в конце концов привело к распадку, и, следуя вожатому, караван начал подниматься наверх. Заночевать пришлось на вершине горы. Теперь не было и дров, и люди пытались согреться, прижимаясь к теплым бокам прилегших на снег лошадей.

Спуск с седловины оказался опаснее подъема, и только вязкий сырой снег помогал тормозить и не скатиться в пропасть. Голод и неуверенность в том, что им суждено вернуться к родным домам, по-разному, как подметил Матюшкин, действовали на его спутников. Бережной, отойдя на привале от общей группы, вставал на колени и, осеняя себя крестным знамением, истово молился, взывая к Господу о заступничестве, милосердии и спасении их жизней. Якут Анисим что-то заунывно пел на своем языке. Другой прыгал и скакал по камням, производя впечатление человека, у которого «не все дома». Матюшкин же пытался изгнать черные мысли воспоминаниями о лицейских друзьях — о Кюхельбекере, всегда флегматичном добряке Дельвиге, о проказах стихотворца Пушкина... Как веселы и остроумны были их общие забавы!

Шатаясь от слабости и подумывая, не пора ли, чтоб утолить голод, пристрелить одну из лошадей, добрели днем до гряды холмов и пошли наверх. Вера, что удастся вырваться из кольца гор, уже едва теплилась у заплутавших странников. Но что это темнеет внизу, на равнине?

— Лес, лес! — раздалось почти одновременно из нескольких глоток.

Подзорная труба позволила лучше рассмотреть небольшую рощу лиственниц. А невдалеке от нее видно и озеро.

Напрасно подстегивали они лошадей, побуждая двигаться вскачь. Измученные животные, как и люди, плелись еле-еле.

— Надо все же подстрелить одну. Конина подкрепит нас, — вернулся мичман к одолевавшей его мысли.

— Нет, тойон, — возразил якут Анисим. — Они уже больны. У них плохая кровь. Мы тоже заболеем, если съедим их мясо.

— Он прав, — подтвердил Бережной. — Только Бог поможет нам.

Так дотащились до берега озера и без сил рухнули на покрытую снегом траву.

— Анисим, — Матюшкин потряс уже засыпавшего якута, — где-то у нас была сеть. Надо забросить ее.

Якут с трудом встал, осознав простоту и разумность этой мысли. Он распаковал один из тюков, достал сеть. Снял с лошадиной спины привязанную к ней легкую лодку — ветку и отнес ее к воде. Мичман передал ему сеть, и, отплыв подальше от берега, якут начал аккуратно опускать сеть в воду. Вернувшись, он вновь лег на землю и тут же уснул. Сон сморил и мичмана.

Разбудило солнце. Поднялся один, другой... Встал и Матюшкин. Взглянул на часы: ого! Скоро и вечер. Сеть по-прежнему недвижно лежала на воде.

— Анисим, — воззвал к якуту Матюшкин, — не пора ли проверить улов?

В сети действительно кое-что оказалось: три крупных жирных чира, несколько сигов.

— Господь помог! — рухнул на колени Бережной.

Чуванец уже ожесточенно рубил ближнее дерево. Затрещал костер, и вскоре из котла пошел ароматный рыбный дух. Подкрепившись, повеселели и на отдохнувших лошадях поехали дальше. Теперь уже каждый верил, что смерть прошла стороной. К вечеру добрались до Анюя и на устье впадавшего в нее ручья стали располагаться на ночлег.