Приют изгоев - Кублицкая Инна - Страница 39

С кормы прислали матроса, и один из офицеров обратился к Батену: пора было поднимать воздушный шар и ему предлагали подняться наблюдателем вместе с корректировщиком.

Подумав, Батен согласился и в сопровождении того самого матроса пошел на палубу.

Офицер-корректировщик был уже в корзине, проверял свое хозяйство перед вылетом. Он приветливо, но вместе с тем деловито кивнул Батену и попросил серьезно:

– Постарайтесь только не мешать, ладно?

– Постараюсь, – обещал Батен, переползя в хлипкое сооружение под шаром. На его взгляд, оно было слишком… э-э.., воздушным, что ли, чтобы казаться надежным.

– Привяжитесь, – доброжелательно сказал корректировщик. Собственно, офицером Батен называл его по инерции, только потому, что тот был, видимо, благородного сословия или по крайней мере – человеком образованным и хорошо воспитанным, что ставило его выше простого матроса. Естественно, Батен знал, что ничего подобного имперской армии или флота в Таласе не было – не полагалось по договору с Империей.

Он тщательно привязался шелковыми ремнями.

– Будете присматривать за горелкой, с вашей стороны удобнее, – сказал корректировщик. – Умеете?

Батен кивнул. Он уже немного освоил полет на воздушном шаре в рамках подготовки к экспедиции и почти привычно протянул руку к горелке, взялся за регулирующий силу пламени вентиль, чуть сдвинул туда-сюда, проверяя плавность хода, точно так, как учили.

– Ладно, – проговорил корректировщик, глядя вниз, на приставленных к шару матросов. – Давайте отчаливать.

Освобожденный от балласта шар медленно пошел вверх, удерживаемый только тонким тросом, намотанным на большой катушке.

Батен глянул под ноги. Катамаран, который раньше казался ему весьма внушительным, быстро превратился в скорлупку, брошенную в море. Он огляделся. Крошечные водометные катера едва виднелись где-то у горизонта. Впереди по ходу тримарана далеко, на пределе видимости, плавали в море большие цветные пузыри.

– Тоже воздушные шары? – неуверенно спросил он, глядя на них. С его места казалось, что пузыри просто плавают в воде. Корректировщик оглянулся.

– Вы об этом? – указал он. – Это цели.

Батен с сомнением посмотрел вниз, на катамаран.

– Мне кажется, с корабля их и не видно, – заметил он. – Разве что самая близкая.

– Разумеется, не видно, – отозвался корректировщик. – А мы, по-вашему, зачем здесь?

Он смотрел на цели в сдвоенную подзорную трубу, бинокль, что-то про себя соображая.

С катамарана запустили малую сигнальную ракету.

Корректировщик взял два флажка и начал быстро махать ими. Потом сложил их вместе и посмотрел вниз.

Батен тоже глядел на катамаран. Около аркбаллисты произошло какое-то движение, и спустя несколько секунд беззвучно – звук долетел до шара через ощутимую долю секунды – она выплюнула вперед и вверх второй летательный снаряд, и Батен получил возможность увидеть старт со стороны. Ракета пролетела по инерции ярдов сто до того момента, пока от запального шнура вспыхнул ее собственный двигатель, и снаряд, начавший было заваливаться, выровнялся, рванулся вверх и превратился в собственно ракету. Шлейф пламени и дыма, отметивший траекторию полета, прочертил широкую, напоминающую радугу, дугу по небу и уперся в море в гуще шаров.

Наблюдатель что-то записал на грифельной доске, целенаправленно помахал своими флажками вниз, и через несколько недолгих минут с катамарана взлетела следующая ракета…

Прежде чем вновь оказаться на палубе, Батен проболтался под шаром, наблюдая за горелкой и отслеживая запуски ракет, общим количеством восемь штук, не меньше двух часов. За это время он уяснил принцип пристрелки: ракеты запускались с лотка под разными углами и с одинаковой длиной запального шнура, после чего корректировщик, ориентируясь по месту ее падения в цепочке шаров, сообщал результаты вниз с помощью сигнальных флажков. А там, ориентируясь по этим данным, маркировали углы подъема лотка и дальность стрельбы. В перерывах корректировщик охотно давал Батену пояснения. Так Батен узнал, что подобным образом испытывают каждую новую пусковую установку; что таких установок на кораблях у таласар не так уж и много пока, только на крупных типа «Спрута-Громовержца» или вот «Ушка», оба из которых отправятся в экспедицию к Ботис для основания колонии; что обычно ракеты запускают просто на глазок, и такими установками прямого залпового огня снабжены все торговые корабли таласар – они корректировки не требовали; и что он, сам корректировщик, вообще считает пушечную артиллерию тупиковой ветвью развития военной техники.

Зрелище действительно было поучительное. Неизвестно, ставили ли целью таласары поразить воображение Батена (скорее нет: зачем им поражать воображение ничего не значащего человека, которого они решили использовать как источник информации о военном искусстве имперцев?), но им это удалось. Размышляя как бывший имперец, для себя он даже подумал, что пожелай таласары выйти на Плато, то они без труда смогли бы оттеснить разленившихся краевиков в низины, отхватить порядочный кусок Империи и закрепиться на нем. А размышляя за таласар, понимал, что – по крайней мере пока – они такой цели перед собой не ставили. Установившийся порядок хотя и не мог полностью удовлетворять их интересы, но вполне устраивал: слишком велик был риск ведения войны на Плато, слишком велики могли стать жертвы, и не стоили они возможных, довольно эфемерных, перспектив, которые эта война могла бы принести. Словом, худой мир для таласар был гораздо предпочтительнее доброй войны.

Поэтому их взгляды были обращены не в сторону Плато, а в сторону Океана. А точнее – в сторону Дальних Островов, или, как их в последнее время стали называть, архипелага Ботис.

С населением Ближних Островов таласары испокон века поддерживали меновую торговлю, но большого значения архипелаг Ближних Островов для них не имел. Представлявший собой лишь горстку коралловых островов с редкими пальмовыми вещицами, этот архипелаг мог предложить только жемчуг, перламутр, коралл и тапан, которые не всегда окупали длительные рейды; не окупалось даже привозимое оттуда превосходное пальмовое масло, которое, не портясь, могло храниться годами. Расплачивались таласары с островитянами главным образом посудой из стекла и слоенки и ярко-красной краской, очень популярной среди островитян, которые раскрашивали ею не только одежду и птичьи перья, но и собственные тела. Батен видел нескольких молодых островитян, из любопытства приехавших в Талас; их платье состояло из небольшого передничка на чреслах, нескольких ярких перьев в выбеленных известью волосах и многокрасочной татуировки по всему телу. Насколько Батен знал, таласары пробовали вести на Островах что-то вроде миссионерской деятельности, ненавязчиво внушая простодушным островитянам свои принципы жизни, как слышал и то, что островитяне не очень поддавались влиянию. К тому же на Островах людоедство не то чтобы было делом обычным, но не возбранялось. Бывали жертвы и среди миссионеров, поэтому, отнюдь не одержимые фанатизмом в области насаждения собственного образа жизни, таласары предусмотрительно ограничивались главным образом прагматичной торговлей и жили в фортах, что, естественно, не способствовало их закреплению на Островах.

Жемчуг, коралл и тапан… Жемчуг и коралл почти полностью сбывались наверх, в Империю; собственной добычи таласары уже давно не вели, целиком полагаясь на экспорт с Островов. Тапан оставался внизу, потому что в Таласе испытывали недостаток в льняной ткани, очень ценимой таласарами потому, что морской шелк считался здесь чем-то вроде материала для рабочей одежды. Тапан по виду напоминает льняную дерюжку, но собственно тканью не является, поскольку это лубяная материя, производимая из особого сорта деревьев, росших в изобилии на Ближних Островах; кроме тапана, это дерево практически ни на что не годилось, даже на дрова – легкая, рыхлая его древесина легко набухала водой и почти не горела. Впрочем, если на корабле оставалось место, торговцы непременно набивали мешки древесной трухой: труха тапанового дерева – лучшая подстилка для детских колыбелек: сухо и не пахнет разными детскими неожиданностями.