Приют изгоев - Кублицкая Инна - Страница 2

Первый день Морайя предавалась медитации – готовилась к волшбе.

Хаско не было ни слышно и ни видно; просто в столовой словно сами собой появлялись завтраки, обеды и ужины, в спальне утром сам по себе возникал порядок, а в ванной всегда ждала княгиню горячая вода.

Делание началось на рассвете.

Специальной золотой меркой княгиня Морайя налила в фарфоровый сосуд кварту коровьего молока, кварту овечьего, кварту оленьего, кварту верблюжьего; разбила в эту смесь одно яйцо перепелки, два голубиных, три куриных, четыре гусиных и пять яиц дрофы; добавила растертые в пыль пять видов семян, взятых по одной унции; уколола серебряной иглой палец и уронила в сосуд капельку собственной крови. Затем сосуд был плотно накрыт крышкой и поставлен в специально сделанный посреди помещения очаг.

Это было лишь начало; теперь следовало привлечь магию.

Морайя зажгла семь светильников с благовонным маслом и поставила в углах нарисованного вокруг очага семиугольника.

…Те из дворни, кто в час заката посматривал в сторону Озерного павильона, увидели вдруг, как окна его озарились ярким сиреневым пламенем, которое медленно угасало всю ночь…

Дни шли.

Морайя не покидала Озерный павильон. Хаско иногда приплывала оттуда на челноке, забирала все необходимое – и снова надолго исчезала.

В очаге, на котором стоял сосуд, поддерживался постоянный жар, а княгиня продолжала творить заклинания. Однако чем ближе был конец, тем больше нарастало в ее душе опасение, что Делание может не состояться, что ею забыта какая-нибудь мелочь, из-за которой все хлопоты пропадут в тщете, и все придется начинать сызнова. Она впервые решилась на такой сложный и трудный процесс.

Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Морайя продолжала жить затворницей; Хаско первое время еще привозила письма, которые приходили в имение, но княгиня их не читала, чтобы не отвлекаться мыслями от магического опыта ради придворных сплетен. Только однажды она сделала исключение – когда Хаско привезла ей послание Императора, но и его Морайя не стала читать сама, а приказала Хаско вскрыть конверт с должным почтением, прочесть и узнать, не случилось ли нечто чрезвычайного, из-за чего могло понадобиться непременное присутствие княгини в Столице.

Опустившись на колени, Хаско приняла письмо Императора, вскрыла, прочитала.. Морайя смотрела на бесстрастное лицо молочной сестры. Та наконец подняла глаза от пергамента и сказала:

– Госпожа, он обеспокоен вашим долгим отсутствием при Дворе и спрашивает о вашем здоровье.

– Тебе придется ответить самой, – сказала Морайя. – Поблагодарить за заботу, извиниться и сообщить, что я не имею возможности сейчас поддерживать переписку.

Хаско с глубоким почтением удалилась. Разумеется, сама она не могла писать Императору, и письмо ее было адресовано его личному секретарю.

Зимой в Озерном павильоне было не так приятно, как летом – донимала сырость. Хаско приходилось жарко топить печи, и запас дров быстро иссяк. Челн для их перевозки годился мало; слуги перенесли с реки большую лодку, а поскольку с такой лодкой Хаско было управляться трудно, дрова в павильон возил дюжий парень.

Пришла весна, и наконец подошло время, которого так долго ожидала Морайя. Она затушила жар в очаге, неделю ждала, пока сосуд остынет, а тем временем с помощью Хаско соорудила нехитрое устройство, которым и воспользовалась, когда пришло время: они вместе раскрыли все окна, устроили в павильоне сквозняк, вышли из комнаты и с помощью этого устройства разбили сосуд. Запах горького миндаля был так силен, что чуть не лишал их обеих сознания. Морайя дала ему как следует выветриться и только потом подошла к разбитому сосуду. Действовать она предпочитала все же издалека: вооружилась каминными щипцами и долго стучала по густо-коричневой, спекшейся в слиток массе. Слиток под ударами неохотно крошился в пыль, а Морайя била и била его щипцами, пока наконец в сердцевине слитка не обнаружился поблескивающий металлом бело-голубой шар размером с крупную сливу.

Морайя отложила щипцы, подошла и осторожно взяла его в руки. Шар оказался обжигающе холодным, и она тут же положила его на стол. Несколько минут она разглядывала шар, не решаясь нарушить его идеальную форму. Под руку подвернулся бронзовый перочинный ножик; она взяла его и осторожно ткнула шар в блестящий бок. Он резался мягко, словно головка сыра. Морайя тем не менее была очень аккуратна – в глубине шара скрывался магический кристалл, которому она посвятила так много времени, и она лишь приблизительно знала, какой формы он будет. К ее удивлению, это оказалось семигранной пластиной толщиной около полудюйма, сделанной, казалось, из горного хрусталя. Держа пластинку двумя пальцами, Морайя внимательно осмотрела ее – да, на вид тоже обыкновенный хрусталь. Княгиня негромко произнесла заклинание. И вдруг в глубине пластинки зародилась золотистая искра. Она разгорелась, кристалл стал сначала желтым, как цитрин, потом оранжевым, красным, налился рубиновым светом, который незаметно перешел в аметистовый; аметист превратился в сапфир, сапфир – в аквамарин; аквамарин засверкал изумрудным блеском, а изумруд, на глазах бледнея, вновь стянулся в золотистую искру и исчез в глубине кристалла. И вот – в руках был снова прозрачный хрусталь.

«Да, это он – Младший Аркан!» – возликовала Морайя. Она Кликнула Хаско и велела ей немедленно готовить челн.

– Он готов и ждет вас, госпожа, – ответила верная Хаско.

– Что ж, тогда едем немедленно, – сказала Морайя. – Надоел мне этот постылый павильон. Устроим сегодня праздник!

Они пересекли озерную гладь, отделявшую павильон от дворца. Еще не ступив на лестницу, Морайя обратила внимание, что окно в ее гостиной открыто настежь.

– Кто посмел? – резко обернулась она к служанке.

– Приехал ваш сын, госпожа.

– Почему же ты мне не доложила? – укорила ее Морайя.

– Вы не велели вас тревожить, госпожа, – ответила Хаско.

– Давно он приехал?

– Уже несколько дней.

Морайя улыбнулась и погладила яшмовый ларчик, который бережно держала в руках и куда положила волшебный камень, труд стольких дней.

– Да, пожалуй, я бы не стала тебя слушать, – признала она.

Едва Морайя ступила на лестницу, как из комнат навстречу ей вышел молодой князь, поспешно сбежал по ступенькам, чтобы поклониться и поцеловать руку матери.

Однако Морайя удержала его порыв:

– Ну-ну, мальчик мой, не надо. На лестнице легко оступиться.

Все же он предложил ей руку, и вместе они вошли в просторную залу, огромные окна которой выходили на озеро.

– Я жду вас уже неделю, матушка, – сказал князь. – Право же, я не мог уехать отсюда, не повидав вас. Однако я уже и не надеялся, что вы оставите свой остров на этой неделе, и даже начал собираться. Увы, но Император дал мне лишь десять дней отпуска, после чего немедленно повелел возвратиться в Столицу.

– Я напишу ему письмо, – сказала Морайя. – Но расскажи лучше, как прошел поход. – Она опустилась в кресло и приказала слугам подать угощение.

Молодой князь опустился на низкую скамеечку у ее ног и, волнуясь, .принялся рассказывать о том, как он воевал в Пограничье, какие приключения пережил, с какими людьми повстречался…

Морайя почти не слушала сына; ее взгляд то и дело обращался к яшмовой шкатулке, которую она все еще держала в руках, мысли ее были далеки от рассказов о северной Границе.

– Постой, – сказала она, не в силах более терпеть. Юноша замолчал. – Мой дорогой сын! Я думала о твоем счастье… Мудрые люди говорят, что счастье мужчины создает жена.

– Матушка!.. – Молодой князь вскинул голову, лицо его залил румянец.

– Помолчи, пожалуйста, – остановила она его нетерпеливым жестом. – Выслушай меня… Я задумалась о том, чтобы подобрать тебе идеальную жену. Но как? Достойных девушек много – и красивых, и знатного происхождения. Но как понять, которая из них станет тебе верной и доброй супругой…

– Матушка… – вновь попробовал возразить юноша.

– Я же просила тебя помолчать! – вновь резко оборвала его Морайя.