Офелия учится плавать - Кубелка Сюзан - Страница 29

Беседует с официантом (теперь еще подошел владелец и радостно трясет ему руку) — все повадки типичного деспота. Во всяком случае, нежности в нем нет. И что только нашла в нем Нелли? Он ей совершенно не подходит.

Так или иначе, он истинный джентльмен и интересный собеседник. Мы ведем увлекательный разговор о Канаде, потом он рассказывает о своих концертных турне, оперных постановках и последних пластинках. Он дирижировал всеми знаменитыми оркестрами. Американцы, по его словам, самые дельные, а французы и австрийцы просто невыносимы. Считают себя всезнайками, и слова им не скажи.

— И вы такое терпите? — спрашиваю я с улыбкой. Он с довольным видом смеется, его черные глаза горят.

— Моя дорогая, у меня репутация человека, который вообще ничего не терпит от музыкантов. Это, правда, порождает проблемы, но я остаюсь верен себе.

И он рассказывает о репетициях в Марселе, где также возникли трудности, потому что две певицы с мировым именем, ангажированные на главные роли, чувствуют себя обделенными им. Ривера рассказывает только о себе, желая произвести на меня впечатление. Этим он меня не удивляет. Я знаю знаменитых людей, все они считают себя центром Вселенной. Он говорит о своих успехах, своих домах, своем самолете, и еще он собирается приобрести яхту.

Он мне импонирует. Но я была бы о нем гораздо более высокого мнения, если бы он проявил хоть искру интереса к моей работе. Я умышленно не говорю «ко мне!», поскольку абсолютно ясно, что как женщина я его весьма интересую. Он делает мне комплименты по поводу моих рыжих кудрей, берет мою руку и восхищается нежными пальцами, а его взгляд скользит по моему вырезу.

— Дирижирование — тяжелый труд, — с глубоким вздохом подводит он итог, — мне приятнее сидеть здесь у Липла с красивой женщиной. К тому же с канадкой. У канадок особый шарм, вам это известно?

— Почему? — лицемерно спрашиваю я. — У вас уже была одна?

— Много лет назад, совсем молодым человеком, в Париже. — Он залпом допивает свой бокал и заказывает новый. — Потрясающая женщина. Испанский темперамент. Незабываемо.

— Что с ней стало?

— Я потерял ее из виду. — Он опять берет мою руку и понижает голос до страстного шепота. — Скажите, моя дорогая! Я ненадолго в Париже — у вас найдется для меня немного времени?

У меня найдется. Если он сейчас спросит меня, пойду ли я с ним поужинать, я отвечу «да». Но дело принимает непредвиденный оборот. Неожиданно возле нашего столика появляется темноволосая женщина. На ней дорогой розовый шанелевый костюм, у рта залегли ожесточенные складки. На левой руке сверкают бриллианты, в ушах покачиваются броские розовые творения из перьев (чудовищно!). Она гневно смотрит на Риверу и не удостаивает меня даже взглядом. Наверное, парижанка, потому что у нас дома женщины проявляют больше уважения друг к другу. Даже если речь идет о мужчине, в Канаде не забывают о манерах. По крайней мере, вежливо здороваются, если уж всплывают на поверхность!

Риверу вдруг как подменили. Он встает, холодно сообщает мне, что у него договоренность на ужин, и вежливо благодарит за беседу. Потом кладет женщине руку на плечо, и я наблюдаю, как они в ногу шагают вниз по бульвару Сен-Жермен.

Что все это значит? Я сижу и злюсь. Зачем он меня сюда вызвал? Он же знал, что встретит другую. Заказываю маленькую бутылочку «Перрье» и погружаюсь в раздумья. Не слишком в этом преуспеваю, потому что вскоре передо мной опять стоит Ривера, один и довольно запыхавшийся.

— Послушайте, — торопливо бормочет он, — я должен вас увидеть снова. Встретимся завтра на поздний ланч в отеле «Рид». Не в ресторане, а спереди, в баре. О’кей?

Он пристально смотрит на меня, и я, как загипнотизированная, киваю.

— В вас невозможно не влюбиться! — Он хватает мою руку и целует ее, как бы вступая во владения. — Завтра, любовь моя, от двух до половины третьего. Все это время я буду думать только о вас. Не забудьте меня. Оревуар!

Он платит за мой томатный сок, оливки и минеральную воду, прощается с хозяином заведения, поспешившим к нему и провожающим его до двери, заговорщицки улыбается мне, поднимает руку на прощание — и был таков. Люди продолжают изумленно таращиться.

Через полчаса я тоже ухожу. Иду пешком, погода великолепная, уже почти летняя, я в прекрасном настроении, постепенно начинаю испытывать голод и решаю перекусить в «Древе желаний». Кафе я обнаружила совсем недавно, оно находится напротив церкви Святого Евстафия, и за восемьдесят франков я получаю четыре маленькие мисочки с вегетарианскими индийскими кушаньями, суп и десерт, а потом еще и успеваю на свое свидание.

В «Сансете» я встречаюсь с одним американским гитаристом по имени Бадди. Он уже несколько недель не отходит от меня, симпатичный парень, интересует меня, правда, не слишком. Бадди родом из Лос-Анджелеса, он музыкант, хочет испытать здесь свое счастье, потому что в Америке слишком велика конкуренция.

В Европе, объясняет он мне, меньше хороших джазистов, здесь имеют шанс и музыканты второго сорта. К сожалению, он действительно второсортный. Дважды я слышала его игру, и оба раза он меня разочаровал. Он ничего не зарабатывает, ютится в комнате для прислуги в доме на площади Италии (ужасная местность), ему двадцать два года, и он живет на свои сбережения. Поскольку доллар довольно сильно поднялся, ему хватает.

В начале двенадцатого я в «Сансете», и маленькую жилистую фигурку Бадди с волосами до плеч невозможно не заметить. Он сидит сзади, у стены, занял для меня место и машет мне. На нем узкие линялые джинсы и черный кожаный ремень с латунной пряжкой, на ногах ковбойские сапоги, богато расшитые, на высоких скошенных каблуках. У него довольно большие белые зубы, и весь он напоминает мне хомяка.

— Привет, Бадди!

— Привет тебе!

Я сажусь рядом с ним на жесткую скамейку, и он целует меня в обе щеки, как это принято в Париже. У Бадди есть один неоспоримый плюс — он знает всех музыкантов Парижа. Он всегда в курсе, кто где играет, кто когда приедет в Париж, еще до того, как это появится в программах. Он знаком с владельцами всех клубов и вот разузнал, что Тедди Эдвардс сегодня в Париже, совершенно случайно и неофициально. Конечно, он сообщил мне об этом по телефону, ведь это событие! Клуб полон. Все поклонники джаза слетелись сюда. Вижу много знакомых лиц, здороваюсь налево и направо, чувствую себя как дома. Тедди Эдвардс вчера еще был в Нью-Йорке, почти не спал в самолете, разница во времени сказывается на нем, но играет он потрясающе. Из своего саксофона он извлекает такие мягкие, ласкающие звуки, что у меня выступают слезы. Его композицией «нежность» все очарованы.

Я сижу в полумраке, прислонившись к стене, закрываю глаза от блаженства и отдаюсь во власть музыки. Но в полночь, после первого выступления, я встаю и к большому разочарованию Бадди еду домой. Денег на такси у меня как раз хватает.

— Приедешь завтра в «Труа Майе»? — кричит он мне вслед. — Будут петь мои друзья из Калифорнии. Церковный джаз. Впервые в Париже. Ты должна это услышать.

— Может, приду. Сколько они пробудут?

— Только три дня.

— Хорошо, приду. Не завтра, так послезавтра. Адъе, Бадди! Я позвоню тебе!

В действительности все мои помысли устремлены не к церковному джазу, а к Ривере. Поэтому я еду домой. Я хочу выспаться, завтра мне предстоит многое сделать. Правда, моя интуиция говорит, что маэстро мне не подходит. Но почему бы иногда не рискнуть. Я хочу новых ощущений. Итак, в «Риц» я пойду, во что бы то ни стало!

Конечно, я твердо знаю, что Ривера хочет со мной не только поесть. А чего хочу я? Чтобы он в меня влюбился, конечно! Значит, завтра буду разыгрывать спектакль. Буду играть идеальную спутницу знаменитых мужчин по принципу: будь красивой и помалкивай. К сожалению, это все еще срабатывает. (Не забывать восхищенные взгляды!) Буду таинственно молчать и посылать эротические сигналы. Если это не вскружит ему голову, то я не Офелия.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Так уж испокон веку. И меня ожидает приключение, такое причудливое и сумасбродное, что я не забуду его до конца моей жизни.