Офелия учится плавать - Кубелка Сюзан - Страница 12

Но я знаю другие средства, как помочь нужде. Четыре недели без мужчины в Париже (город любви!) — это самое настоящее бедствие, поэтому я приму приглашение, которое получила пару дней назад после покупок, сидя в своем кафе «Кружка пива», и пойду в субботу на праздник. Правда, это не французский, а тунисский праздник, но поскольку французы ведут себя сдержанно, а арабы летят на меня, как мухи на мед, начнем с них.

Праздник — прощальный. Владелец тунисской кондитерской лавочки на площади Контрэскарп возвращается домой (магазин переходит к одному из его родственников) и в субботу устраивает для своих друзей большой ужин. Его зовут Нури, он всегда элегантно одет и вежливо здоровается со мной. Увидев меня на днях в «Кружке пива», он подошел ко мне, вытащил из кармана билет на метро и нацарапал на нем свой адрес.

— В субботу ты — мой гость, — сказал он с ужасным акцентом. — Билет действительный, с ним ты доедешь до меня. Если придешь в восемь, будет отлично.

Дома я смотрю по карте и обнаруживаю, что улица находится на другом конце Парижа, а именно на Монмартре. Да это, собственно, и не улица, а маленький тупичок, расположенный довольно далеко от ближайшей станции метро. Этот район я вообще не знаю. Прилично ли это для женщин моего круга?

Пока я раздумываю, звонит Нелли, чтобы поблагодарить меня за готовые страницы. Я послала ей копию, и она находит все великолепным. Письма мои она тоже получила, и шесть килограммов потерянного жира для нее приятное известие. Вскользь я упоминаю, что приглашена в субботу. Ее реакция неожиданна для меня.

— Поступай, как хочешь, — отзывается она после короткой паузы, — но если ты спрашиваешь меня, то я тебе не советую. Арабы — просто яд для фигуры! — Она вешает трубку, потому что звонок из Калифорнии в Париж стоит денег.

Пять минут я серьезно размышляю над тем, почему арабы должны быть ядом для фигуры, но не нахожу ответа. Если бы нашла, то, может быть, осталась дома. А так у меня нет причины. Я, наконец, хочу снова увидеть людей. Хочу пить вино, может, даже шампанское, хочу развлекаться и, возможно, с кем-нибудь познакомиться. Не имею ни малейшего желания сидеть дома в одиночестве и в предстоящий уик-энд. Мне и трех достаточно.

На Монмартр я еду не на метро, а беру такси. Водитель — кряжистый француз из провинции. Он, правда, курит «Галуаз», так что мне чуть не становится дурно, зато отнюдь не собирается осчастливить меня сыновьями. Он придерживается мнения, что мир и так перенаселен и избыток людей так же вреден для Земли, как тля для розового куста. Потом он пытается втянуть меня в сложную политическую дискуссию, и когда я ее не поддерживаю, обиженно включает радио. Чудесно! Теперь я могу без помех смотреть из окна.

Париж в начале мая! Бульвары полны людей, все каштаны уже покрыты белыми свечками цветов. Платаны еще не совсем проснулись, выпустили лишь маленькие нежно-зеленые листочки. Они не торопятся. Зато потом держатся дольше всех, оставаясь зелеными до конца ноября. Ах, Париж!

Город просто роскошен. Когда построили эту уйму великолепных зданий? Каждое не похоже на соседнее, повсюду красота. Фигуры, лепнина, разделенные фасады, балконы из кованого железа, въездные ворота, достигающие второго этажа. Тут не перестаешь удивляться.

А магазины, бутики, универмаги, кафе, рестораны, пивные и ярмарки! У нас в Канаде в каждом городе существует несколько торговых улиц, а между ними нет ничего, кроме скучных жилых районов, где вообще ничего не происходит. А здесь покупают и живут, любят и едят повсюду. Жизнь бьет ключом из каждой двери.

Я не доезжаю до дома Нури, а выхожу за две улицы раньше. Местность для меня совершенно незнакомая, и я хочу осмотреться. В Канаде, правда, никогда не ходят пешком, повсюду ездят на машинах — и я делала раньше точно так же, но с тех пор как я сбросила шесть кило, я ощущаю такую легкость, что ходьба вдруг доставляет мне удовольствие.

Чувствую я себя потрясающе! Когда я куда-нибудь выхожу, я всегда ухожена до кончиков ногтей, светскую женщину всегда можно узнать среди прочих и потому, что она в любой момент может раздеться донага — и не опозориться. Поэтому я свежевымыта и отдраена, без единого волоска на ногах и под мышками. Я использовала французское масло для ванн, мягкое молочко для тела и безумно дорогие духи. Моя кожа шелковистая и благоухающая, на ногах — тончайшие чулки со швом, а новые туфли — просто мечта на высоких шпильках с очаровательными перепонками. Любая самая избалованная парижанка, увидев их, побледнеет от зависти. Это как раз те самые туфли, совершенно непригодные для ходьбы, в Канаде надеть такие было бы невозможно. Но в Париже они абсолютно уместны. Да, чтобы не забыть: мое платье с пуговками расстегнуто до третьего номера, а под ним у меня нет ничего, кроме соблазнительных надушенных трусиков из белого шелка и комбинашки.

Где же праздник? Выстукивая каблучками по старой булыжной мостовой, я с надеждой направляюсь к дому Нури. Здесь спокойно и, к сожалению, довольно непрезентабельно. Ни дерева, ни кустика, только темно-серые стены. Совсем непохоже на Париж. А уж сам тупик! Становится просто не по себе — да живет ли здесь вообще кто-нибудь? Ведь это заброшенная фабрика, а рядом — гаражи! Но вот и дом. Жаль. Значит, я не ошиблась адресом. Сличаю номера. Никаких сомнений, мне сюда. Краска на двери облупилась, весь фасад черный — мое настроение резко падает. Неужели Нелли это знала? Ютятся все арабы в таких чудовищных дырах, что от отчаяния там съедаешь вдвое больше, чем дома?

Поколебавшись, отваживаюсь войти в темный подъезд. Из дома доносится громкая восточная музыка. Стоит пряный запах национальной еды. Тут же открывается дверь, и Нури машет мне.

— Бонжур, моя дорогая! — На нем выцветшие джинсы и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Хорошая фигура. Развитая грудная клетка. Не заросшая волосами — это мне нравится. Тяжелая золотая цепь — нравится уже меньше. Подбородок гладко выбрит, от него пахнет жасмином. Нури на полголовы выше меня.

Склоняется ко мне и целует в обе щеки, как это принято в Париже.

— Входи, ты первая! — Его духи пахнут одуряюще. Заявляя о своих правах владельца, он кладет руку мне на плечо. Эффектный мужчина. На вид ему лет тридцать. Или тридцать пять. Во всяком случае, моложе меня, против этого я не возражаю. В доме он делает радио потише и приносит мне стакан невыносимо сладкого мятного чая.

— У тебя очень красивое платье! — Собственно говоря, его акцент не так уж безобразен. — Ту куришь, Хофлила?

— Нет, спасибо. Но меня зовут Офелия, О-Ф-Е-Л-И-Я!

— Ты очень красивая! — Он меня совершенно не слушает. — Ты самая красивая из всех женщин, которых я встречал. У меня есть сестра, у нее тоже рыжие волосы, как у тебя. Она самая красивая девушка в Сфаксе. Хочешь попробовать? — Он протягивает мне тарелку с финиками. Они без косточек, липкие и наполнены марципаном. — Все сам делал. Угощайся, Офиля! Кушай! Тебе надо есть, чтобы из тебя что-то получилось!

Я пробую, чтобы его не обидеть, и осматриваюсь. Дом — развалюха, а квартира, по сравнению с моей, немногим лучше палатки. Правда, романтичная. Повсюду лежат красивые пестрые покрывала ручной работы: на старой латунной кровати, на двух диванах, весь пол устлан коврами, а сверху — толстые яркие подушки.

Очевидно, в этой квартире больше лежат, чем сидят, потому что стульев нет вообще. Может, мне сесть на кровать? Лучше не надо. Знаю я эти латунные кровати, они жутко скрипят при малейшем движении. У дивана рядом, правда, такой вид, что он сейчас развалится, но я все же рискну. Изловчившись, я сажусь — и тут же выясняю, что он продавлен!

— Садись ко мне, — зовет Нури, занявший место на красной подушке на полу и буквально пожирающий меня глазами. — Здесь удобней.

Я следую его совету, но сохраняю дистанцию. Кто знает, что готовит мне вечер. Скорее всего, вскоре появится его подружка (или жена с пятью детьми), а я не хочу никого обижать.

— Когда придут остальные?