Победитель остается один - Коэльо Пауло - Страница 80

И именно в это мгновение.

Может быть, это молчание сулит надежду — русский задумался, рассосредоточился? Или это начало конца — он уже сказал все, что собирался?

Вот сейчас.

В первую долю секунды мускулы его левого бедра, предельно напрягшись, бросают его со всей стремительностью и силой в сторону Абсолютного Зла, и поверхность его тела ужимается, когда он, вытянув вперед руки, закрывает собой Еву. Секунда эта все длится, и Хамид видит ствол пистолета, наведенный прямо в лоб — русский двигается проворнее, чем он ожидал.

Его тело продолжает полет. Надо было, вероятно, поговорить с Евой раньше — она никогда особенно не распространялась о своем бывшем муже, как бы негласно условившись с ним о том, что тот принадлежит прошлому, которое ни при каких обстоятельствах не хотелось бы воскрешать… Все происходит будто при замедленной съемке, и русский с кошачьим проворством отступает. Пистолет в руке не дрожит.

Первая секунда истекла. Хамид видит, как сдвинулся палец, нажимая спусковой крючок, но ничего не слышит, а только чувствует, как под страшным давлением раздвигаются кости в самой середине его лба. И в тот же миг гаснет его вселенная, а вместе с ней — память о юноше, мечтавшем добиться успеха, о приезде в Париж, об отцовской лавке, о шейхе, о борьбе за место под солнцем, о дефиле и показах, о встрече с любимой, о счастье, об улыбках и слезах, о вине и розах, о последнем восходе луны, о взгляде Абсолютного Зла, об испуганных глазах жены. Все исчезает.

— Не кричи! Ни звука! Успокойся.

Разумеется, она не станет кричать, но и ни к чему просить ее успокоиться. Она объята животным ужасом — она и сама, несмотря на дорогое платье и драгоценности, стала насмерть перепуганным животным. Кровь будто застыла в жилах, лицо бледнеет, голос пропал, артериальное давление резко падает. Он точно знает; что она испытывает сейчас — когда-то и ему самому, оказавшемуся под прицелом афганской винтовки, пришлось пережить те же чувства. Человек впадает в ступор и не способен шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он уцелел тогда потому, что товарищ успел выстрелить первым. Он на всю жизнь сохранил благодарность однополчанину, спасшему ему жизнь: потом все считали этого парня всего лишь его личным водителем, тогда как они были по-настоящему близки, часто разговаривали — и не далее как сегодня во второй половине дня Игорь звонил ему, справляясь, нет ли вестей от Евы.

Ева, бедная Ева. Нелегко, когда рядом с тобой погибает человек. Люди — они такие: совершенно непредсказуемые существа, вот зачем он полез, не имея никаких шансов справиться с ним?… И как поведет себя оружие, тоже никогда не узнаешь наперед — он-то думал, что пуля пройдет навылет, расколов черепную коробку, но она, пущенная под этим углом, вероятно, пронизала мозг, наткнулась на неподатливую кость и ушла в грудную клетку. Об этом можно судить по тому, что крови почти нет, а Хамид продолжает биться в конвульсиях.

Должно быть, это они, а не выстрел так перепугали Еву. Он ухватывает тело за ноги, тянет на себя, высвобождая женщину, и стреляет Хамиду в затылок. Судороги стихают. Что ж, этот человек был отважен до конца и потому заслуживает достойной смерти.

И вот они остаются на пляже вдвоем. Игорь, став на колени, прижимает ствол к ее груди. Ева неподвижна.

Он-то думал, что у всей этой истории будет иной финал: она понимает смысл его сообщений и дает ему новый шанс на счастье. Он столько раз представлял себе, что скажет ей, когда — вот как сейчас — они останутся вдвоем, глядя на безмятежную ширь Средиземноморья, как будут улыбаться и разговаривать.

И что эти слова, хоть и вполне бесполезные, не застрянут у него в горле.

— Я всегда воображал, как, взявшись за руки, мы снова будем гулять по парку или по берегу моря, и наконец скажем друг другу слова любви, которые были отложены так надолго. Раз в неделю будем ужинать где-нибудь вне дома, ездить туда, где никогда прежде не бывали, и ездить исключительно ради прелести узнавания новых мест в обществе друг друга.

Покуда тебя не было со мной, я переписал себе в блокнот стихи, которые буду читать тебе на ухо, чтобы убаюкать. Я писал тебе письма, в которых рассказывал обо всем, что со мной происходит, и все, что я чувствую, но не отправлял их, а оставлял там, где ты их рано или поздно найдешь и поймешь: я не забывал тебя ни на день, ни на минуту… Мы будем обсуждать с тобой архитектуру и убранство того дома, который я хотел построить для нас двоих на берегу Байкала: знаю, у тебя есть мысли на этот счет. Я планировал построить и частный аэродром и надеялся, что ты с твоим тонким вкусом поможешь продумать его интерьеры. Ты — женщина, которая оправдывает мое существование и придает моей жизни смысл.

Ева молчит. Только смотрит на расстилающуюся перед нею гладь.

— Я пришел сюда только ради тебя. А теперь наконец понял, что все это совершенно впустую.

Он спускает курок.

Выстрел почти не слышен — дуло плотно прижато к ее груди. Пуля попала куда нужно, и сердце перестало биться мгновенно. Ева причинила ему много страданий, но все же ему не хочется, чтобы она мучилась перед смертью.

Если есть жизнь после жизни, они оба — женщина, которая предала его, и мужчина, который позволил, чтобы это случилось, — идут сейчас, взявшись за руки, по лунной дорожке, протянувшейся от горизонта до самого берега. Они повстречают ангела в обличье девушки-португалки с густыми бровями, которая объяснит им толково и доходчиво все, что произошло, и не позволит испытать злобу, обиду, ненависть, ибо всем и каждому в свой час приходится покидать планету под названием Земля. И скажет, что любовь оправдывает поступки, недоступные постижению человеческому, — если только человек не пережил то, что пережил он, Игорь.

Глаза Евы по-прежнему открыты, но тело обмякло и осело на песок. Он оставляет обоих убитых, а сам, подойдя к скалам, тщательно стирает отпечатки пальцев с пистолета, а его забрасывает в море — как можно дальше от того места, где все трое созерцали новорожденный месяц. Поднимается по лестнице, по дороге опускает в мусорную урну глушитель — он не пригодился, музыка всем своим громом и лязгом вступила вовремя.

10:55 РМ

Габриэла идет к единственному человеку, которого знает.

Гости в эту минуту уже выходят из зала, где ужинали; оркестр играет музыку 60-х, и люди, улыбаясь друг другу, стараются перекричать ее оглушительный грохот.

— Я искала тебя. А где же твои друзья?

— А где твой спутник?

— Только что ушел, сказав, что с актером и режиссером стряслось что-то ужасное. Бросил меня, ничего не объяснив. Добавил только, что вечеринка на яхте отменяется.

Игорь представляет себе, что значит «стряслось что-то ужасное». Он вовсе не собирался убивать человека, которым так восхищался — если выпадало немного свободного времени, он старался не пропускать ни одного фильма с его участием. Но ведь он не виноват, что так вышло — человек есть слепое орудие судьбы.

— Я собираюсь уходить. Если хочешь, могу отвезти тебя в отель.

— Но ведь праздник только начинается!

— Что ж, оставайся, повеселись. Мне завтра рано утром улетать.

Решать Габриэле надо быстро. Либо с сумочкой, набитой бумагой, оставаться здесь, где она никого не знает, дожидаясь, когда какая-нибудь добрая душа сжалится и довезет ее хотя бы до Круазетт — а уж оттуда, сняв туфли, она пройдет бесконечный подъем до квартирки, снятой на пятерых.

Либо принять предложение этого обходительного и приятного господина, обладающего, без сомнения, множеством полезных связей, да еще и дружащего с женой самого Хамида Хусейна. Да, она застала начало какой-то вроде бы ссоры, но думает, что все уладилось, и они вскоре помирились.

Она получила роль. И очень устала от бурных событий и чувств сегодняшнего дня. И боится, что опять выпьет слишком много и все испортит. Одинокие мужчины будут виться вокруг нее, осведомляясь, не скучно ли ей, и почему она без кавалера, и что намерена делать по окончании праздника, и не хочет ли заглянуть в один из ювелирных бутиков. И весь остаток вечера надо будет уклоняться от этих назойливых ухаживаний — причем так, чтобы никого не обидеть, не задеть чересчур чувствительных струн, ибо никогда ведь не знаешь, с кем разговариваешь.