Грешница - де Ренье Анри - Страница 23

Случилось как раз так, что толпа бродяг, взявшихся неведомо откуда и известных под именем цыган, расположилась табором неподалеку от города. Караван этот состоял из двух десятков мужчин и женщин со смуглыми лицами и горящими глазами, одетых в яркие лохмотья и разукрашенных мишурой и блестками. Они промышляли разными ремеслами, продавали вещи собственного изделия, торговали лекарственными снадобьями, предсказывали будущее и исполняли танцы, сопровождая их звуками диковинных инструментов. Вид у них был странный и образ жизни тоже. Они путешествовали в больших крытых повозках, запряженных мохногривыми лошадьми. Эти повозки служили им жильем. Они образовывали из них как бы лагерь, где варили пищу на ветру, в больших котлах, подвешенных над кострами. В сборище их было что-то фантастическое, и им сопутствовала дурная молва о кражах, обманах и колдовстве. Говорили, что их женщины,– в старости черные и ссохшиеся, а в молодости причудливые и красивые,– ходят на шабаш, Тем не менее, вид этих цыган, какой бы плохой славой ни пользовался их кочующий табор, возбудил любопытство городских жителей. Вокруг них толпились, покупая у них лекарства или слушая гадание, а также глядя на их пляски, в которых дикость не исключала грации. Провансальцы любят звук галубета и тамбурина, и музыка этих цыган им нравилась. Маркиз де Турв проявил себя большим любителем и почти ежедневно ходил ее слушать в обществе мсье де Ла Пэжоди, который также ею не гнушался. Иногда мсье де Ла Пэжоди приносил с собой флейту и, забавы ради, испытывал ее чары на этих смуглых чужеземцах. Они не оставались к ним безучастны и, отложив свои дикарские инструменты, слушали нежные и верные звуки которыми их угощал мсье де Ла Пэжоди. Так завязалась своего рода дружба между цыганами и мсье де Ла Пэжоди, которого это, по-видимому, весьма забавляло.

Как я уже сказал, некоторые из цыганок были довольно хороши собой, а одна и совсем красива. Она была очень молода, и безупречность тела соединялась у нее с грациозной причудливостью лица. Ее сверкающие и бархатистые глаза озаряли смуглую кожу, на которой выделялся пурпурный рот, украшенный ослепительно белыми зубами. Она танцевала лучше всех, и ее страстные движения возбуждали живые желания. Нельзя было видеть, как она изгибает стан и движет руками, не чувствуя волнения и не будучи уязвленным жалом вожделения. А мсье де Ла Пэжоди был не таков, чтобы оставаться равнодушным к этой дочери гитан, тем более что она, по-видимому, его заметила и ей нравилось, что он на нее смотрит. Эта игра не ускользнула от внимания мсье де Ларсфига, который был ее свидетелем и который, несмотря на свою молодость и неопытность, умел уже зорко наблюдать за всем, что происходило вокруг. Вскоре он достаточно присмотрелся к цыганке и мсье де Ла Пэжоди, чтобы быть уверенным, что между ними завязалась интрига, и чтобы не сомневаться, что мсье де Ла Пэжоди сумеет привести ее к должному концу. И все-таки мсье де Ларсфиг мне в этом признался, он никак не мог предположить того, что вслед за тем случилось.

И в самом деле настала пора, когда цыгане должны были сняться табором, потому что они никогда долго не задерживаются на одном месте. Распродав свои снадобья и мелкие изделия собственного производства, они идут заниматься своим ремеслом дальше, и мсье де Ларсфиг уже посмеивался исподтишка над близким разочарованием мсье де Ла Пэжоди, чья цыганская любовь подходила к концу, ибо приближалось время, когда эти бродячие толпы, наводняющие наши провансские земли, имеют обыкновение, следуя древнему обычаю, отправляться на богомолье к церкви святых мэрий Морских, на Камарге, поклониться мощам благочестивых жен, пришедших из святой земли возвестить нам христианскую веру и из коих одна, по преданию, была их племени, что не мешает им, как говорят, после этого поклонения угодницам божьим, выказывать себя бесовскими угодниками, занимаясь всякого рода чародейством и посещая места, где справляется шабаш. Но мьсе де Ларсфиг еще плохо знал мсье де Ла Пэжоди, полагая, что он может так просто дать себя в обиду, не изобретя какой-нибудь уловки, дабы продлить наслаждение, которое он вкушал с этой дочерью больших дорог, пренебрегая тем, какое ему более чем охотно предложили бы, наряду с мадам де Лореллан, достойнейшие городские дамы, в том числе и мадам де Галлеран-Варад, которая, несмотря на свои крики и неистовства, только о том и мечтала, чтобы вернуть неверного.

Но мсье де Ла Пэжоди думал иначе и доказал, что он не остановится ни перед чем, чтобы удовлетворить свою прихоть и довести ее до конца, ибо в тот день, когда цыганские повозки тронулись в путь, направляясь к святым Мариям, эксские обыватели, собравшись на лугу, дабы присутствовать при этом зрелище, с изумлением увидели мсье де Ла Пэжоди, в лучшем своем наряде и с флейтой в руке, удобно усевшимся на одной из повозок, рядом с красивой черноволосой девушкой, нежно склонившейся к нему на плечо,– мсье де Ла Пэжоди, который, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия, уезжал куда глаза глядят, по провансским дорогам, в компании танцоров, музыкантов, гадателей и знахарей.

«Но что лучше всего,– добавлял мсье де Ларсфиг,– так это то, что, проезжая поблизости от Кармейранского замка, мсье де Ла Пэжоди, сидя на своей повозке, встретил мсье и мадам де Сегиран, возвращавшихся с птичьей ловли, и без малейшего смущения горячо приветствовал их голосом и жестами, как будто нет ничего естественнее, когда нас зовет любовь и увлекает страсть, чем путешествовать вот так, рядом с молодой цыганкой и с самой странной свитой, какую только можно придумать для дворянина, который, казалось, был создан для посещения альковов, а не для похождений под открытым небом. Но мсье де Ла Пэжоди был мсье де Ла Пэжоди,– философически заключал мсье де Ларсфиг,– а у этой черномазой были такие чудесные глаза!»

Как только об этом цыганском побеге мсье де Ла Пэжоди стало известно в Эксе, языки заработали, и язык мадам де Галлеран-Варад больше всех. По ее словам, мсье де Ла Пэжоди был попросту похищен дьяволом в образе арапки, и это было лишь справедливым возмездием за его кощунства и нечестие. Его останки найдут на каком-нибудь распутье, где по сухой и опаленной траве видно, что там прошел нечистый, и где в пыли будут обнаружены следы раздвоенных копыт! Что же касается старой мадам де Сегиран, то она расхохоталась, когда ей сообщили о бегстве ее маленького Ла Пэжоди. Вот это значит действительно любить женщин – уехать на телеге, в компании бродяг, с темно-бурой особой, у которой кольца в ушах и на щиколотках. Ах, что бы ее сыну Моморону поступать так же, вместо того чтобы водиться с этим маленьким Паламедом д'Эскандо, которого он увез с собой на галеру и с которым милуется на виду у всех и ко всеобщему соблазну! Ла Пэжоди, тот хоть сообразуется с законом естества. Впрочем, такого рода фантазии быстротечны, и недолго ждать, пока Ла Пэжоди вернется домой. С ним еще дело не кончено. Эксским мужьям рано трубить победу, и если Ла Пэжоди отправился на шабаш, то он им, наверное, принесет оттуда козлиные рога!

Но предсказания старой мадам де Сегиран сбылись не так-то скоро, ибо мсье де Ла Пэжоди отлучился не на шутку, и никто не знал, что с ним сталось. Мсье де Ларсфигу, который, по врожденному любопытству, навел о мсье де Ла Пэжоди справки, было, однако же, известно, что кочующего повесу видели в разных местах провинции и даже за ее пределами, все так же в обществе молодой цыганки и как бы в составе табора, к коему она принадлежала.

Пока мсье де Ла Пэжоди колесил по дорогам в необычном экипаже, в котором его видели мсье и мадам де Сегиран, возвращаясь с птичьей ловли, они не раз вспоминали об этой странной встрече, и мсье де Сегиран охотно заводил о ней речь, между тем как мадам де Сегиран слушала его с несколько задумчивым видом. Мсье де Сегиран усматривал в побеге мсье де Ла Пэжоди пример смятения, в которое повергают человеческое сердце любовные страсти. Ибо разве не плотское вожделение толкнуло мсье де Ла Пэжоди на столь сумасбродный поступок, способный лишить его уважения окружающих? Но вполне ли ответствен мсье де Ла Пэжоди за свои порывы? Мсье де Сегиран, склонный быть снисходительным к мсье де Ла Пэжоди, несмотря на разность их характеров, находил для него извинение в том пламени, которое природа примешала к его крови. Она создала мсье де Ла Пэжоди маленьким, но сильным, и влила ему в жилы малообычный жар и столь живую и пылкую любовь к женщинам, что эта склонность увлекает его за пределы, в которых она терпима у других. Чтобы бороться с этим влечением, мсье де Ла Пэжоди нужны были бы свойства, которых у него нет. Таковых он не почерпнет ни в нравственности, ни в религии. А потому ничто не обуздывает его страстей, за каковые он рано или поздно получит кару, ожидающую его на том свете, даже если он ее и избегнет в этом мире, что еще не доказано. И мсье де Сегиран никогда не заканчивал этих речей, не похвалив себя в глубине души за то, что он огражден от подобных безумств. Его темперамент, наверное, толкнул бы его на них, как и всякого другого, если бы он заблаговременно не предохранил себя от вспышек своей натуры браком. В нем он обрел убежище от бесчинств плоти и, с божьей помощью, никогда не отступал от долга, который он на себя принял, боясь, что не сможет сам воспротивиться опасным чарам любви, за что и был двукратно взыскан небесной милостью, одобрившей его воздержание и ниспославшей ему одну за другой двух одинаково совершенных супруг, из коих во второй Господь не преминет завершить свои благодеяния, даровав ему через нее потомство, которого он ждет.