Грешница - де Ренье Анри - Страница 18

Свадьба графа де Сегирана и Мадлены д'Амбинье была отпразднована 14 ноября, без каких-либо иных церемоний, кроме тех, которыми окружает это таинство церковь. Мсье де Сегиран и мадмуазель д'Амбинье благоговейно внимали брачному обряду, которое совершал над ними мсье дю Жардье. Этот добрый и ученый священник украсил его словом, где изложил начала поведения, долженствующие направлять истинно христианский союз, жаждущий освятить дело плоти. Слова мсье дю Жардье были выслушаны новобрачными со вниманием, но вызвали легкую улыбку у мсье де Ла Пэжоди. Он думал о том, что милые эксские дамы и те, которых он знавал во многих других местах, тоже слышали на своей свадьбе речи, сходные с поучением, столь уверенно произносимым мсье дю Жардье. Как и новая мадам де Сегиран, мадам де Листома, де Бригансон и де Волонн, не говоря о других, внимали, склонив голову, таким же увещеваниям, что не помешало им впоследствии дать делу плоти иное, более приятное применение, нежели то, которое требуется супружеством, и мсье де Ла Пэжоди, смеясь втихомолку, задавал себе вопрос, последует ли здесь присутствующая мадам де Сегиран этим примерам или же будет придерживаться брачных правил мсье дю Жардье. Но мсье де Ла Пэжоди не был склонен задумываться над тайнами рока. На его вопрос должно было ответить время. К тому же, ему отнюдь не казалось необходимым, чтобы мадам де Сегиран присоединилась к числу женщин, с которыми могут развлекаться порядочные люди. В таких, которые бы стоили ее вполне, недостатка не было. Конечно, мадам де Сегиран обладала довольно миловидным лицом, достоинства которого мсье де Ла Пэжоди всецело признавал, но которое не оправдывало восторгов мсье де Сегирана. И потом, ей не хватало той приветливой непринужденности, той чувственной живости, того дерзкого легкомыслия, которые мсье де Ла Пэжоди ценил выше всего и которые придают сладость и разнообразие играм тела. Тело же мадам де Сегиран, еще немного неловкое в своей молодости и еще не законченное в своих формах, не сулило чрезмерных утех, ибо, несомненно, мадам де Сегиран вооружилась бы против вольностей любви всеми опасениями стыдливости и всеми сомнениями благочестия. А мсье де Ла Пэжоди отнюдь не чувствовал влечения к богомолкам, и ему не доставила бы особого удовольствия победа над их сопротивлением. Он всегда их сторонился и был не охотник выслушивать покаянные речи, которыми они обычно сопровождают принесенный ими дар. Мсье де Ла Пэжоди не любил, чтобы к любви примешивалось кривлянье, которым они большей частью ее приправляют. Оно непоправимо портит самые упоительные наслаждения, а мадам де Сегиран, наверное, была бы в этом же роде, если бы ей когда-нибудь вздумалось расцветить супружеский долг какой-нибудь головной или сердечной прихотью. Однако ничто не доказывало, что так должно случиться, и мадам де Сегиран казалась прочно огражденной искренностью и строгостью своих правил от каких бы то ни было приключений. Ее не могла не отстранить от них забота о своем спасении, а мадам де Сегиран о таковом пеклась, ибо для того, чтобы его обеспечить, она покинула веру своих отцов и приняла ту, которую считала более согласной с правдой или даже единственно истинной. Этот сознательный выбор свидетельствовал, какое значение она придает уверенности в будущей жизни и что она ею не поступится ради какой-нибудь необдуманной причуды или какого-нибудь неосторожного каприза. К тому же, имелся мсье де Сегиран, чтобы смотреть за этим, что он, очевидно, и намеревался делать в качестве мужа, озабоченного тем, чтобы это милое дитя почаще ходило брюхатым, дабы отбить у него охоту изображать щеголиху и ветреницу.

Эта мысль была неприятна мсье де Ла Пэжоди, ибо вид беременной женщины всегда казался ему прискорбным и даже думать об этом ему было тяжело. А потому, представив себе мадам де Сегиран неукоснительно уродуемой супружеским рачением мсье де Сегирана, он с большим удовольствием предался помыслам об атласном животе мадам де Листома и о красивых, нетронутых грудях мадам де Брегансон. Стоило ему ступить на этот путь, как и другие образы стали проноситься у него в уме, и он начал делать смотр своим чувственным воспоминаниям. Они были обильны и разнообразны, и каждое представляло какую-нибудь заманчивую подробность, на которой он охотно останавливался. Но мсье де Ла Пэжоди не собирался ими ограничиваться и принялся мечтать о тех эксских дамах, которым он еще не приносил дани поклонения. Эта игра привела его к мадам де Лореллан, которая была почти маленькая и одного с ним роста, черноволосая, голубоглазая, живая и хохотунья, а тело у нее, должно быть, было прелестное. Мсье де Ла Пэжоди быстро раздел ее в воображении, и вдруг мадам де Лореллан предстала его глазам в своей гибкой и грациозной наготе, с упругими грудями, стройными бедрами и улыбаясь ему всем своим оживленным лицом. Безусловно, он обратит свою просьбу к мадам де Лореллан, как только вернется в Экс. Это не богомолка, и она не раз смеялась смелым речам мсье де Ла Пэжоди. Итак, он направит свое оружие на мадам де Лореллан, тем более что ему надоела мадам де Галлеран-Варад, его последняя победа, хотя, чтобы доказать ему свою любовь, она и осыпает его подарками. Ведь дошла же она до того, что велела себя изобразить для него голой на обороте табакерочной крышки! Невзирая на такую заботливость, мсье де Ла Пэжоди твердо решил дать отставку мадам де Галлеран-Варад, хотя бы для этого ему пришлось выгнать ее за порог турвовского дома, куда она не боялась к нему являться, и отвести ее домой, сопровождая самой своей лучшей арией на флейте.

Эта мысль о мадам де Галлеран-Варад, ведомой при звуках флейты по эксским улицам, очень развлекла мсье де Ла Пэжоди и заняла его до той минуты, пока мсье дю Жардье не перестал молоть благочестивый вздор, наделявший мадмуазель д'Амбинье и мсье де Сегирана правом ложиться в одну кровать, что им, по-видимому, не стерпелось сделать, судя по тому, с какой поспешностью они направились к своей карете. Удостоверившись, что оба они уселись в ней друг возле друга, мсье де Ла Пэжоди простился с ними, с тем чтобы встретиться перед отъездом, который был намечен на третий день. Засим мсье де Ла Пэжоди повернулся на каблуках и легким шагом направился к кабачку «Большой кружки», чтобы там смыть, в пене какого-нибудь хмельного вина, святую воду, которой ему пришлось окропиться, а равно чтобы встретиться в нижней комнате со своим другом, бароном де Ганневалем, ибо мсье де Ла Пэжоди намеревался, прежде чем уехать из Парижа, повторить с этим товарищем основательный кутеж, которым он ознаменовал свое прибытие.

Войдя в нижнюю комнату «Большой кружки», где его ждал мсье де Ганневаль, мсье де Ла Пэжоди имел удовольствие убедиться, что мсье де Ганневаль не был уже тем бледным призраком собственной особы, который ему предстал в день их встречи. Барон де Ганневаль вновь обрел свою силу и дородность. Его голосу вернулась громоподобность, а речь его сразу же обнаруживала, что он освободился от страхов, в которые его повергла смерть мсье Дэфоржа и мсье Рениара де Фаржу. После бодрящего соприкосновения с мсье де Ла Пэжоди мсье де Ганневаль, исцеленный от своих тревог пуще прежнего ударился в вольнодумство и безверие. И потому он встретил мсье де Ла Пэжоди великолепным залпом богохульств, от которых стаканы задрожали на столе, и рядом непочтительных шуток по поводу церемонии, на которой тот только что присутствовал. Насмешки эти не пощадили и достойнейшего мсье дю Жардье. Своими свечами и четками он не запугает Ганневаля, как запугал мсье Дэфоржа и мсье Рениара де Фаржу! В тот день, когда природа сочтет нужным потребовать от него обратно тело, которым она его ссудила, мсье де Ганневаль ей его возвратит, не ломаясь и без маскарада. Мало того, чем отправляться гнить на погост или мокнуть в каком-нибудь церковном подземелье, он лучше завещает свои останки мсье Дагрене или кому-нибудь из его братии, чтобы они могли их рассекать и отыскивать в них вместилище души. И мсье де Ганневаль ликовал при мысли, что его внутренности, органы и прочие телесные достопримечательности будут плавать в приспособленных к тому сосудах, в то время как его костяк, отменный своим ростом, размерами и прекрасным сложением, явится украшением какой-нибудь премудрой обители знания. В ожидании же этого часа барон де Ганневаль твердо решил употреблять свое тело на то, чтобы доставлять себе с его помощью все наслаждения, каковые оно способно дать, и тотчас же принялся докладывать мсье де Ла Пэжоди о тех, которые он приготовил в его честь. Они состояли в обильных и щедро орошенных пиршествах, сопровождаемых музыкой и пляской, и з иных удовольствиях чрева и гортани, на коих приличие не позволяет останавливаться и к коим мсье де Ганневаль добавлял соблазн отправиться к некой ворожее, о которой начинают говорить и которая показывает дьявола в слуховое окно, откуда обыкновенно всего только чертовски дует. Так как все эти предложения были мсье де Ла Пэжоди одобрены, то оба приятеля, взявшись под руки, покинули «Большую кружку» и отправились по своим делам, после чего мсье де Ла Пэжоди и на этот раз появился в берисиевском доме в обрез к тому времени, когда надо было садиться в карету, следовавшую за экипажем мсье и мадам де Сегиран и сопровождавшую его таким образом до Экса, где мсье де Ла Пэжоди предстояло с ними расстаться и водвориться на жительство в турвовский особняк, тогда как новобрачные ехали проводить медовый месяц в Кармейран, в уединении, любезном молодым супругам в первую пору их супружества.