Хроника Великой войны - Крюков Дмитрий Владимирович - Страница 88

– Вы сами видите, – виновато улыбнулся торговец. – У меня не осталось ничего интересного.

Ригерг прищурился. Его белые зрачки нехорошо заострились.

– А ведь лжешь. Ну лжешь, сознайся.

Барон обещал Гахжаре найти лучшего ювелира в Жоговене, и он не собирался уходить с пустыми руками.

– Признайся. Что у тебя в том ларце?

Торговец обернулся.

– А, здесь камушки.

Он протянул ларец Ригергу. Барон открыл его и зачерпнул рукой разноцветные стекляшки.

– Да они все вместе не стоят и одного золотого!

– Я же говорю, ерунда, – поспешно подтвердил ювелир.

В комнате повисло молчание. Торговец напряженно вгляделся в прищуренные глаза гхалхалтара. Человек прочел в них колебание. Такой взор был у посетителей, которые хотели купить какую-нибудь дорогую вещь, но, узнав о её цене, разводили руками. Чтобы скрыть свою несостоятельность они ещё некоторое время топтались у прилавка, прежде чем уйти, горько сетуя на худой кошелек. Такой же взор был и у гхалхалтара. Еще несколько мгновений – и он повернется и уйдет, уведя за собой грозных молчаливых воинов. И вдруг заговорила гхалхалтарка. Гахжара не знала людского, а потому обратилась к Ригергу на гхалхалтарском, но торговца сразу насторожил её капризный тон. "Стерва", – пронеслось у него в голове.

Ригерг, все так же улыбаясь, повернулся к нему:

– Она недовольна, а я, как любящий муж, должен сделать так, чтобы моя жена получила то, чего хочет. Ты, человек, женат?

Ювелир кивнул.

– Тогда ты должен знать, что значит желание жены.

Торговец снова кивнул.

– Прекрати паясничать. Неси драгоценности. Я тебя по-хорошему прошу.

Человек молчал. Ригерг надвинулся на него, и ювелир почувствовал у себя на лице его дыхание:

– Говори, куда ты их спрятал?

– Все проданы.

– Лжешь.

Цепкие пальцы впились в грудь торговца и, скользнув на шею, оторвали его от пола.

– Говори, – голос Ригерга перешел на хрип.

Ювелир почувствовал, что задыхается. Кровь ударила ему в голову, в глазах потемнело, и вместо лица гхалхалтара он видел только серое пятно с двумя демонически горящими углями зрачков. Но он продолжал молчать.

Тогда барон выпустил его и повернулся к сопровождавшим его воинам. Сначала он и не думал прибегать к их силе, а взял только для охраны на улице. Однако упрек, застывший в глазах Гахжары, заставил его крикнуть:

– Разберитесь с ним!

Человек увидел, как молчаливые верзилы подались к нему…

– Извини, плохо все получилось, – вздохнул Ригерг.

Барон посмотрел на валяющегося у прилавка ювелира. Тот несколько раз терял сознание и наконец даже холодная вода не могла привести его в чувство. Так и не добившись от него признания, гхалхалтары перерыли весь дом, но ничего не нашли.

Ригерг взял жену под локоть и осторожно провел через завалы разбитой мебели. Под ногами у них похрустывали рассыпанные кораллы и стекляшки.

– Я куплю тебе драгоценности другого мастера, – сказал, оправдываясь гхалхалтар.

– Не надо, – надменно произнесла Гахжара. – Мне нужны только работы этого ювелира.

– Но ведь ты их даже не видела!

– Будь уверен, они стоят недешево, иначе этот несчастный не принял бы за них столько мучений.

Ригерг взглянул на красивое, чуть лукавое лицо жены. По её лбу струился черный, серебрящийся в свете луны локон, дуги её алых губ чувственно изогнулись, и барон понял, что ему надо достать драгоценности именно этого ювелира. Он вернется к торговцу ещё раз, но уже когда дома будут его жена и дети…

Отряд Этельреда ещё не успел отдохнуть после двухнедельного перехода от залива до Жоговена, и вновь надо было спешить, бежать, но теперь уже к Грохбундеру.

Этельред хмуро крутил длинный седой ус, покачивался в седле. От долгой езды ноги графа занемели, и он, передав оруженосцу коня, пошел пешком. Под подошвами сапог чувствовались все рытвины и неровности дороги. Вскоре Этельред стал спотыкаться. Его начала мучить отдышка. Граф понимал, что лучше всего ему сейчас поехать в карете вместе с семьей, но воинский долг не позволял старому воину покинуть солдат, и он продолжал идти рядом с колонной, больной и немощный, но подающий пример остальным.

– Дай коня, молодец, – попросил Этельред через полчаса.

Оруженосец быстро исполнил просьбу господина, и граф вновь взгромоздился в седло.

Горы находились уже совсем рядом: завтра отряд начнет подъем. До Грохбундера оставалось идти около двух недель. По армии пронеслась весть о том, что лорда Карена собираются снять с поста командующего. Те, кто были поосторожней, огорчились, но многие, особенно молодые ополченцы и красавцы-дракуны, воспринимавшие войну как забаву, обрадовались, ибо все знали, что, как только уйдет Карен, произойдет грандиозное сражение. Однако упрямый лорд ещё не сдавался и, назло всем рвущимся в бой, гнал войско в горы.

Два солнца отражались в сверкающих, огромных, всеохватывающих зрачках бессмертного. В глазах некроманта стояли длинные, бесконечные улицы людского города и бесчисленные площади, усеянные народом. В его глазах плясали разноцветные отблески, отбрасываемые высокими витражами жоговенских соборов. Он видел удивительные лица в веренице проплывавших мимо него отрядов, лет и событий. Войско выступало из Жоговена, а Хамрак вспоминал, как много веков назад он так же руководил гхалхалтарами и так же они уходили в поход. Однако разве теперь кто-нибудь, кроме него, сохранил память о том времени? "Нет", – отвечал сам себе некромант. Он заранее знал, что все его действия напрасны. Могучие силы, содержащиеся в нем, были направлены в никуда. Они не несли ни зла, ни добра. Хамрак чувствовал, что разобьет людей, что покорит их королевство, подавив все мятежи, но пройдет десять, сто, двести тысяч лет и никто не вспомнит об этом. Его победа совершенно не нужна для вселенского мира. Вот если бы ему удалось выполнить свое главное предназначение – победить Смерть. Это было бы настоящее деяние, которое бы помнили и через тысячу, и через миллион, и через миллиард лет.

Хамрак увидел неприступное лицо Гамара. Брови черными тучами нависли над глазами военачальника, в складках век застыла скрытая угроза. "Гамар хочет достичь всеобщего благоденствия. Он готов умереть, лишь бы его потомки увидели это золотое время. Однако, по его мнению, счастье возможно только тогда, когда гхалхалтары получат власть над миром, а для этого надо уничтожить людей и сочувствующих им. Во благо Смерти".

Взгляд Хамрака перенесся на предводителя следующего корпуса. Бессмертный узнал это доброе, округлое лицо со светлой, мягкой бородкой и крутыми изломами бровей – барон Ригерг. "Вряд ли можно найти гхалхалтара, столь любящего свою жену. Ригергу скоро исполнится двести пятьдесят лет – половина жизни позади, а он, как мальчишка, желает угодить каждой прихоти своей ненаглядной суженой. Как пылкий юноша, он готов совершать ради неё подвиги, бросаться на превосходящие силы, стоять под стрелами. Он играет с огнем и вместе с собой заставляет рисковать ни в чем неповинных солдат. Во благо Смерти".

Хамрак заметил Гархагоха – Верховного Мага гхалхалтаров. Облаченный в просторные фиолетовые одеяния, верхом на длинноногом единороге, с головой, увенчаной золотым обручем, маг выглядел величественно. Морщины, исчертившие его лицо, хранили в себе печать мудрости. "Гархагох стар, а потому разумнее многих смертных. Разум дает ему величайшую силу. Он может обратить в пепел гору, может разверзнуть бездонную пропасть, может уничтожить десятки людей. Он сделает это во время главного сражения. Во благо Смерти".

Хамрак отвел взгляд от проезжавших, и два солнца погасли в его померкнувших зрачках. Он стоял на плоской крыше великолепного дворца лорда Карена, в котором жил последнюю неделю. Ветер, дувший с моря, налетал на бессмертного, рвал его волосы. Некромант одиноким изваянием стоял между землей, небом и водой и сознавал свое одиночество и слабость, ибо он ничего не мог изменить и вынужден был безучастно смотреть, как уходят из города войска. Во благо Смерти.