Белые медведи - Крысов Анатолий Вадимович - Страница 13

Аккуратными линиями я обозначаю Илье Муромцу бороду и говорю:

– Что значит «мемуары-сказка»?

– Все, что со мной происходило, но в призме добра, – отвечает Сергей и объясняет: помнишь, сколько всего было? Эти убийства, ссоры, ругань, долги, банкротства – все, чем мы жили. Но только роман будет позитивный, очень добрый, почти для детей.

Эти слова меня смешат, поэтому вместо сурового выражения лица я рисую Илье Муромцу широкую улыбку и расплывшиеся щеки. И спрашиваю:

– Значит, детская сказка, основанная на реальных событиях?

– Нет, сказка взрослая, – отвечает Сергей и добавляет: мои мемуары будут стилизованы под детскую сказку. Понимаешь?

А я уже ни черта не понимаю вообще и продолжаю рисовать. – Это будет прорыв в российской и, возможно, в мировой литературе. Представь, Саня, чернуха, поданная в проекции христианских догм.

Сергей уже порядком надоел мне со своей очередной бредовой идеей. О чем я ему и сообщаю. Он отвечает:

– Да, ладно. Будет качественно, обещаю.

– Серега, достал ты меня. Ответь на вопрос, – говорю я, анализируя композиционное решение картины «Русалка, Белоснежка и Илья Муромец на фоне плана обороны Сталинграда». Получилось, вроде, неплохо.

– Какой вопрос? – Сергей непонимающе хлопает глазами.

– Блин, – злюсь я и начинаю шипеть: я пять минут назад задал тебе вопрос. Возможно ли при помощи адреса электронной почты выследить человека?

– Хм, – озадаченно мычит мой друг и говорит: думаю, да. Выследить – не выследить, но узнать, откуда письмо отправляли, можно. Поговори об этом с Никифорычем.

Я отвечаю:

– Спасибо, – и начинаю собираться.

А Никифорыч – это наш начальник службы безопасности, занимавший когда-то высокий пост в органах внутренних дел. Настоящая ищейка, должен сказать.

Сергей внимательно смотрит на меня и спрашивает:

– А кого это ты собираешься выслеживать, а?

– Да, так. Есть один, – довольно отвечаю я и ухожу, унося в своем блокноте голую русалку, нацистскую Белоснежку и Илью Муромца с растаманской улыбкой.

Я иду в свой кабинет и тихонько нашептываю под нос «We are the champions, my friend». Вот ты и попался, долбаный карлик! Теперь-то уж мы тебя выследим и накажем за все. Эта ложка меда в бочке дегтя заставляет меня улыбнуться впервые за несколько дней. Вероника Ивановна замечает мое хорошее настроение и лыбится в ответ.

Когда я уже собираюсь попросить ее вызвать ко мне Никифорыча, в кармане пиджака начинает вибрировать новый мобильник, купленный час назад. Определившийся номер мне незнаком. Я отвечаю и слышу:

– Алло, Александр Евгеньевич, это вы?

– Да, я. А это кто? – спрашиваю и останавливаюсь перед столом Вероники Ивановны.

– Меня зовут Нина Павловна, я хозяйка квартиры, которую снимала ваша сестра. Понимаете, она уже на неделю просрочила очередную оплату и куда-то пропала. Я нашла вашу визитку в квартире и решила позвонить. У Инночки все в порядке, и хотелось бы узнать, кто мне заплатит?

Инна, насколько мне известно, никогда не снимала квартир. К чему, если она могла их покупать? На глазах у Вероники Ивановны я начинаю тихонько опадать сухим осенним листом.

10

Тринадцатый дом по улице Победы – это длинное трехэтажное здание, построенное еще пленными немцами после окончания Великой Отечественной Войны. Стены местами облупились, водосточные трубы болтаются оторванными. Все окна зарешечены: квартиры в таких домах покупают достаточно состоятельные люди, чтобы им было что охранять, но на современные системы охраны с датчиками движения и объема денег им не хватит. Двор выглядит ухоженным и спокойным – идеальное место для семьи с детьми или пенсионеров, но никак не для Инны, с ее-то образом жизни.

У подъезда меня уже ждет Нина Павловна, хозяйка квартиры. Во время нашего нежданного разговора, я, обрисовав ситуацию в общих чертах, предложил встретиться. Нина Павловна тут же откликнулась на просьбу. Она сказал, что будет рада помочь, да ей, к тому же, нужны деньги. Заботой о ближнем тут даже и не пахнет: страшная меркантильность и банальное любопытство старой девы. От нечего делать такие, как она, суют нос во все, что происходит с окружающими. Готов спорить, что дома под кроватью Нина Павловна прячет полевой бинокль и пользуется им для подсматривания за соседями. Старческий вуаеризм. Думаю, ей следует ознакомиться с творчеством Альфреда Хичкока в ближайшем будущем и сделать соответствующие выводы.

Я подхожу, здороваюсь. Нина Павловна говорит:

– Страшное дело. Инночку-то как жалко! Вот трагедия!

– Да, неприятно получилось, – отвечаю я и спрашиваю: моя сестра сообщала вам, для каких целей ей нужна квартира?

Нина Павловна качает головой и рассказывает:

– Инночка говорила, что ей надоел старый район. Там, говорила, транспорт ходит ужасно, и она постоянно опаздывала на работу. Знаете ведь, что машин с каждым годом становится все больше, а водители вместо того, чтобы учиться, просто покупают права, совсем не умея водить. Никто никого не уважает – все думают исключительно о себе. Век эгоистов.

– Моя сестра не показалась вам странной? – говорю и уточняю: в ней было что-нибудь странное?

– Ровным счетом ничего, – отвечает Нина Павловна. – Обычная девочка. Она произвела на меня положительное впечатление. Я, знаете ли, не сдаю квартир, кому попало – только хорошим людям, и за все время, пока Инночка здесь жила, никаких проблем не возникало. Только вот то, что сейчас.

– Вы были в квартире, насколько я понял. Как там? – спрашиваю я и добавляю: есть ли какие-нибудь надписи на стенах или что-нибудь подобное?

– Нет, не видела, – отвечает Нина Павловна и объясняет: зачем мне там осматриваться? Я никогда не лезу в чужую жизнь. Только вот взяла вашу визитку в прихожей и все.

Она не лезет в чужую жизнь. Ага, забавно.

Я спрашиваю, есть ли вторые ключи, хотя, понятное дело, они есть.

– Конечно, – кивает головой Нина Павловна и смеется: иначе, как бы я попала в прихожую.

И протягивает мне красивый брелок, на котором значится «13—26».

– У вас все ключи подписаны? – спрашиваю.

– Чтобы не было путаницы, – объясняет она и рассказывает: у меня не одна и не две квартиры. У меня свой маленький бизнес: я занимаюсь недвижимостью. В свое время удалось приобрести несколько хороших квартир по низкой цене, и теперь я живу на ренту. Таким образом удается быть свободной от утомительной работы. Кому захочется к концу жизни вставать в шесть утра и не опаздывать на собрания?

– Понимаю, – говорю я и беру ключи.

– Кстати, а как быть с деньгами? Мне ведь нужна оплата за эти месяцы, – напоминает Нина Павловна голосом леприкона.

– Сколько?

– Пятьсот долларов, – женщина начинает переминаться с ноги на ногу. Думаю, аренда квартиры стоит дешевле, но, увидев мою машину и узнав про недееспособность Инны, старая карга решила подзаработать премиальные.

Тем не менее я протягиваю ей нужную сумму и спрашиваю:

– Вы поднимитесь со мной?

Нина Павловна отказывается и объясняет:

– Александр Евгеньевич, вам следует побыть там одному. Это очень тяжело, я знаю. К тому же, аренда теперь оплачена до конца месяца, так что пусть ключи останутся у вас, а по истечении срока мы созвонимся. Вдруг к тому времени бедняжка пойдет на поправку, и квартира ей пригодится. А, может быть, она пригодится и вам? У нас здесь тихо, спокойно, никто не тревожит.

Я понимаю намек и отвечаю:

– Я женат, – к тому же, у меня уже есть секретное четырехкомнатное гнездышко на окраине. Так сказать, для форс-мажорных обстоятельств.

– Поверьте, в этом нет ничего страшного, – улыбается Нина Павловна и добавляет: женатый – не покойник. В любом случае, я выполню свои обязательства по договору. Квартира в вашем распоряжении до конца месяца, а там уже сами решайте, как поступить.

На этом разговор завершается, и я, попрощавшись, захожу в подъезд. Поднимаюсь на третий этаж и нахожу нужную дверь. Рядом с ней стоит банка из-под растворимого кофе, доверху набитая сигаретными окурками. Старая привычка моей сестры: всегда курить в подъезде, используя в качестве пепельницы непредназначенную для этого тару.