Я покорю Манхэттен - Крэнц Джудит - Страница 49

При всем при том в свои двадцать три года (всего только) он сумел занять у Конде Наста такое положение, что не приходилось сомневаться: еще немного времени, немного закалки — и он наверняка получит место художественного редактора в своем собственном журнале. Линда прекрасно знала, что в «Эмбервилл пабликейшнс» он не задержится. Для Рокко это всего лишь один из тех внезапных стратегических обходных маневров, на которые решаются некоторые из наиболее талантливых и честолюбивых художественных редакторов, чтобы быстрее сделать карьеру, а не торчать всю жизнь на одном месте. В свое время так поступила и она сама. В результате тебя начинают ценить куда выше, чем ценили раньше за всю твою преданность делу. Конечно, в уходе со старой работы есть свой риск, если только ты действительно не один из самых-самых… Впрочем, тут Рокко не о чем было беспокоиться.

Художественных редакторов на Манхэттене ровно столько же, сколько там изданий, агентств и коммерческих вестников. И все они не похожи друг на друга. Но Рокко выделялся даже среди них как однолюб: ничего крбме журналов, для него не существовало. Его никогда не тянуло идти в рекламу, хотя огромные деньги, которые зарабатывали так называемые «творческие директора», не могли его не прельщать. Ведь на них неизбежно давили там требования клиентов, в то время как единственным, что лимитировало Рокко, были рамки собственного творческого воображения. Самой большой радостью для него представлялись белые полосы еще не заполненного номера журнала. О, как прекрасно казалось ему это пустое белое пространство; пространство, поистине бесконечное; пространство, возникающее каждый месяц словно по мановению волшебной палочки, в роли которой выступал их отдел рекламы. Это пространство жаждало, чтобы он, Рокко, организовал его, создав такие макеты, о каких до сих пор не мог мечтать еще никто в мире. Оно ждало от него новых сочетаний шрифтов, которых еще не видели с того дня, как изобрели типографский станок; графических решений, которым предстоит войти в учебники полиграфии; фотографий, немыслимых в прошлом и скадрированных так, как до него никто не делал; рисунков, заказанных художникам, которых никогда в этом качестве не привлекали, считая, что их место — галереи и музейные стены. Каждая страница редакционного пространства была для него холстом, к которому еще не прикоснулась рука живописца, возможностью воплотить свое собственное видение мира, того, каким бы он мог быть: ведь, как всякий истинный художник, Рокко никогда не бывал полностью удовлетворен тем, каким он действительно получался.

Словом, Рокко Сиприани был все еще не насытившимся своими победами Александром Македонским журнального мира, яростно-неистовым — с той лишь разницей, что в распоряжении у того находилась бездна людей, а у Рокко — бездна таланта. Работал он не менее десяти часов в день, сидя за своим рабочим столом, затем спешил домой, чтобы поскорее открыть почтовый ящик, битком набитый журналами со всего света: он пролистывал каждый из них, страница за страницей, разражаясь потоками ругани всякий раз, когда видел воплощенной идею, почему-то не пришедшую в голову ему самому, и безжалостно вырывая те страницы, которые предполагал потом изучить более подробно. Ими оказались постепенно оклеены все стены его большой, в стиле а-ля Сохо,[29] чердачного типа комнате — от пола до высоты человеческого роста, причем со временем одни страницы наклеивались на другие, так что находиться в гостях у Рокко было все равно что находиться внутри коллажа, составленного из работ самых лучших журнальных графиков и дизайнеров мира.

В этом мире существовало лишь двое людей, которым Рокко Сиприани завидовал: одним из них был Александр Либерман, гениальный художественный редактор у Конде Наста, и вторым — Пэвка Мейер. Настанет день — он верил в это, — когда ему выпадет случай заменить одного из них, но, чтобы мечта стала явью, надо еще очень многому научиться, и он это тоже знал. Вот почему работа, предложенная Линдой Лэфферти, имела для него дополнительную привлекательность. Ведь Рокко впервые придется работать на Пэвку Мейера, пусть, правда, не непосредственно, но это все равно открывало возможность позаимствовать кое-что из его великих идей.

В «Житейскую мудрость» Рокко пришел в понедельник, в середине июля. Линда, не выдержав, в конце недели позвонила ему, чтоб узнать, как идут дела.

— Все в порядке. Завал расчищен. В ближайший понедельник приступаем к ноябрьскому номеру.

— Да? Ты серьезно?

— Ну, честно говоря, никто не горел желанием работать всю неделю до полуночи. Каждый день. Но пришлось.

— А как с Мэкси?

— Мэкси? Это кто, моя практикантка?

— Если тебе хочется так ее называть, то да.

— Господи, Линда. Да с ней никаких проблем. Наоборот, этот ребенок больше всех мне помогает. Просто невероятно. Да она даже свой перерыв на ленч и тот не использует. Вытащит крутое яйцо из бумажного пакета и опять за работу. Подметает обрезки, смахивает крошки от ластика, следит, чтоб у каждого все было разложено под рукой, когда люди вернутся после ленча. Всего девятнадцать, а чувство ответственности поразительное. Утром является минута в минуту, уходит вечером последней, не выходит даже, когда привозят бублики, кофе приносит еще до того, как народ соберется в очередной раз прерваться, фломастеры мои содержит в идеальном порядке — у меня рабочий стол никогда в жизни не был в таком образцовом состоянии. Не курит, носит скромные платьица, не сплетничает, по-моему, и в туалет не ходит. Послушай, а она не из мормонов? Когда ни понадобится, всегда рядом, но нос свой в мои дела не сует. Хорошая девочка эта Мэкси. И на вид симпатяга, если разобраться… да вполне, по-моему.

— Ну, дерьмо!

— Что ты сказала?

— Забудь. Прошу тебя. Продолжай дальше в том же духе, Рокко. А я пошла обратно на пляж. Войду в воду и буду идти, пока не потону в океане…

— Если вы будете работать и в уик-энд, Рокко, может, я чем-нибудь помогу, а? — как бы между прочим предложила Мэкси, затаив дыхание в ожидании ответа.

Боже, ради него она готова умереть. Какое там хождение по горящим углям. Да она обсыплет ими себя с головы до ног, ляжет и будет ждать, когда все кончится. В человеческой истории не было такого деяния, на которое бы она не пошла ради Рокко Сиприани: если надо, она бросит дом, пешком пройдет с одного конца света в другой, будет погибать от голода в пустыне. Стоит ему только попросить.

— Не хотелось бы нарушать твои воскресные планы, — ответил он.

— У меня их на это воскресенье нет. А пока я рядом, то могу многому научиться. Вы же знаете, как во время работы варианты макетов у вас подкладываются один под другой — и концов потом не найдешь. И за пиццей я могла бы сходить… — добавила она, мудро полагая, что этот аргумент будет неотразим.

— Хорошая мысль! А то иногда я и поесть забываю. Пиццерия у меня совсем рядом, а заказ несут целый год, так что сыр становится холодным. О'кэй. Приходи в субботу часам к девяти утра. Сейчас я дам тебе адрес…

Мэкси взяла листок и положила его в сумочку, как самый дорогой сувенир. Она давно знала, где живет Рокко, номер его телефона. Ей было известно все про Рокко, его большую семью, проживавшую в Хартфорде, про стипендию, полученную им для учебы в художественной школе, про его награды и продвижение по служебной лестнице. Приход Рокко вызвал в их отделе целую бурю домыслов: Мэкси молча слушала, стараясь не пропустить ни малейшей подробности, и, сопоставляя полученную таким образом информацию, по крупицам составляла правдивый образ. Она выяснила, что девушек у него была куча, но ни одной сколько-нибудь длительной привязанности. Узнала, кто его враги, а кто, друзья. Одним словом, за каких-то пять дней этот незнакомый человек сделался ей роднее многих близких. То, чего ей не удавалось выудить о нем у других, она восполняла собственной интуицией, бывшей у нее не просто актом концентрации умственных усилий или способом рассмотрения возможных версий. Нет, ее интуитивная оценка Рокко простиралась куда глубже, чем свойственно философскому понятию «интуиция», определяемому как «духовное прозрение» и «моментальное знание», приписываемые ангелоподобным или одухотворенным существам. В ее случае интуиция определялась гораздо проще и короче. Как писал в свое время Хоторн: «Это чудо знать, что надо сделать в нужный момент».