Я покорю Манхэттен - Крэнц Джудит - Страница 41

Никогда Джеймсу Стэндингсу III-му так страстно не хотелось, чтобы конъюнктура на рынке складывалась в пользу предложения, а не спроса, как тогда, когда долгими, бесконечно долгими. вечерами он с Салли и двадцатичетырехлетней Кэндис ужинали, тревожно прислушиваясь, не зазвонит ли телефон. Увы, всякий раз, когда это случалось (чем дальше, тем чаще), звонили не Кэндис, а Нанетт.

Каттеру пошел тридцать второй год. Ни разу за все это время он не испытывал к кому-либо чувств, вызванных в нем Лили: теперь оя считал весь свой роман с нею чистейшим безумием с его стороны. Но он дал Лили обещание. Написал ей письмо — единственное, которое по его убеждению, могло заставить ее хранить молчание. С тех пор он написал ей и другие письма. Они отличались осторожностью выражений, и было их не много (чтобы в Нью-Йорке это ни у кого не вызвало вопросов) — во всяком случае, много меньше, чем писем от Лили. Их тонкий замысел сводился к тому, чтобы Лили не предпринимала каких-нибудь необдуманных шагов, — теперь в ее письмах все чаще звучала мысль, что вскоре они должны быть вместе. Хватит, они ждут уже целых семь лет! У Зэкари, писала она, есть любовница, об этом знают все. Эта особа работает у него в «Стиле», и зовут ее Нина Стерн. Тем самым отпадает возможность, что детей после бракоразводного процесса присудят ему.

Чувствовалось, что Лили сгорает от нетерпения и ей ненавистны уклончивые письма Каттера. Она считала его осторожность бредом сумасшедшего. С каждым письмом, он чувствовал это, рос ее гнев: Лили не могла взять в толк, чего он медлит и почему она до сих пор не принадлежит ему.

Между тем Каттер нисколько не горел желанием связывать свою жизнь с Лили и ее детьми и строить свою карьеру, как самый обычный человек. Он знал себе цену и был полон решимости использовать свои возможности наилучшим образом. Что касается женитьбы, то он решил жениться только на той, которая могла продвинуть его далеко вперед. Такой девушкой и была Кэндис Стэндингс, дочь его босса. Стань он ее мужем, на него наверняка посыпались бы выгодные дела и хорошие комиссионные.

Да, лицо ее было весьма заурядным, напоминало блин, но не до такой же степени, чтобы люди стали говорить, что он наверняка женился не на ней, а на ее деньгах. Характер У нее, похоже, был покладистый, она ездила верхом, каталась на лыжах, играла в теннис и бридж, причем одинаково умело и обещала стать идеальной женой. Ведь Кэндис всю жизнь будет ему благодарна, их брак станет очередным примером того, как красавец мужчина вполне может связать себя с женщиной, уступающей ему в привлекательности, — подобные связи освящены уже многими веками и кажутся вполне обычным делом. Улыбка, во всяком случае, у нее приятная, и толстой, судя по фигуре матери, дочь не станет.

Единственная загвоздка заключалась в Лили. Каких только слов по его адресу она не произнесет, узнав о помолвке с Кэндис Стэндингс (а не узнать об этом из колонок светской хроники она просто не сможет)! Конечно, его роман с Лили — пусть и некрасивая, но давняя история, которая не дает ей на него никаких прав. Но этот мальчик? Джастин. Его сын! Даже Джеймс Стэндингс III-й навряд ли согласится выдать за него свою дурнушку, если разъяренная Лили явится к нему и расскажет про Джастина. С тех пор как Каттер узнал о рождении ребенка, он старался не думать о нем. Ни разу за все это время он не видел своего ребенка — ребенка, которого Лили, черт бы ее побрал, решила все-таки рожать из чистого упрямства, тщеславия и эгоизма. Джастин был обязан своей жизнью только ей одной, хотя она наверняка воображала, будто мальчик даст ей какие-то особые права на него, Каттера.

Проявляя Мэксимум осмотрительности, Каттер начал ухаживать за Кэндис Стэндингс: до того осторожно, что они почти не оставались вдвоем, а всегда в окружении семьи или друзей. Он тем не менее выказывал ей знаки особого внимания — не заметить их было нельзя, но в то же время нельзя было и воспринимать достаточно серьезно для того, чтобы начались сплетни. Он знал, что Кзндис влюблена в него — той робкой смиренной любовью, которая отдавала ее целиком его власти. Пожалуй, решил он, его единственный шанс — поставить Лили перед свершившимся фактом: как-нибудь на уик-энд удрать с Кэндис в Лас-Вегас, а там будь что будет. К тому времени он станет зятем Джеймса Стэндингса и его наследником и никто уже не сможет это у него отнять. Единственное оружие в руках Лили — то первое письмо. Если она будет настолько безумна, чтобы его обнародовать, что ж, то письмо писал совсем другой человек, которого больше нет. А других веских доказательств просто не существовало.

Обычно Стэндингсы уезжали кататься на лыжах в Скво-Велли или в Швейцарию, но недавно приобрели охотничий домик в Аспене и теперь лыжный сезон проводили там. Все они достаточно хорошо катались, чтобы спускаться по крутым открытым склонам или лыжне, пролегавшей через густой лес, без особых затруднений. Джеймс и Салли Стэндингсы предпочитали выбирать для лыжных спусков только солнечные дни, тогда как Каттер и Кэндис катались в любую погоду. Они всегда первыми появлялись на вершине горы, не страшась ни обжигающе холодного ветра, ни опасности отморозить щеки на такой высоте и спеша совершить спуск, пока лыжня была еще пустой. В лыжном костюме и солнцезащитных очках Кэндис казалась не менее привлекательной, чем любая из лыжниц, и к тому же, отмечал про себя Каттер, каталась лучше их всех. Она могла спускаться следом за ним, и ему не надо было тревожиться, сумеет ли она справиться со скоростью на опасном вираже, когда лыжня то и дело петляла в гуще деревьев.

Любовь к лыжам являлась, вероятно, самым сильным его чувством, не считая ненависти к брату. То был единственный вид спорта, где Каттер мог чувствовать себя абсолютно свободным: несколько минут спуска можно было не заботиться о том, что и как думают о нем окружающие, забывать и о прошлом, и о будущем, и о себе самом (особенно о себе самом!) и жить только в одном чистом и ясном настоящем.

Как-то ранним утром, по обыкновению спускаясь по свежему хрусткому насту и радуясь, что первым прокладывает лыжню, Каттер неожиданно обнаружил, что не слышит сзади привычного поскрипывания лыж. Он резко притормозил и обернулся. Кэндис нигде не было видно. Бормоча ругательства, Каттер начал взбираться вверх: тропа оказалась настолько узкой, что он едва мог подниматься «лесенкой». Два или три раза он звал ее — никакого ответа. Другие лыжники еще не появились. Наконец, после нескольких минут поисков, он увидел ее неподвижное тело, повисшее чуть в стороне от тропы в полуметре от земли на ветвях двух стоящих вплотную сосен: казалось, ее скинули откуда-то сверху. Должно быть, мелькнуло у него в голове, она задела концом лыжи кольцо другой и перевернулась в воздухе. Задела и перевернулась! Боже, да в таком сальто-мортале можно переломать все кости, содрогнулся он. Наконец с величайшим трудом Каттер добрался до нее. За долгие годы занятий горными лыжами ему довелось перевидать достаточно всяких несчастных случаев, чтобы сразу же по неестественному положению тела определить: у Кэндис, скорей всего, сломан позвоночник. Стащив с ее руки рукавицу, он нащупал пульс. По крайней мере, она жива, но это было единственное, что он мог определить с достоверностью: Кэндис не приходила в сознание, и переносить ее даже нечего и пытаться. Каттер оставил ее лежать ничком на обледенелых ветвях, а сам помчался вниз вызывать бригаду спасателей.

Конечно, он не виноват. И никто ни в чем не мог его винить. Травмы у горнолыжников случаются сплошь и рядом. Все знали, какой отличной лыжницей была Кэндис. Холодное утро, крутой узкий спуск… Нет, никто, даже родители, не могли бы придраться к нему. Другое дело, что он сам мог винить себя. Сам мог говорить всем, что виноват именно он, потому что не доглядел, хотя знал, что наст обледенел и кататься в такую погоду рискованно. Он мог бы ее остановить, должен был бы ее остановить. Да, он может говорить, что случившееся — его вина. И, более того, может, если она выживет, жениться на ней. Тогда ему достанется все, что способна дать Кэндис Стэндингс, и даже Лили не в чем будет его упрекнуть: ведь он женился на девушке-калеке, калеке по его вине.