Я покорю Манхэттен - Крэнц Джудит - Страница 11

— Мне не нужна ваша литература, — предупреждал он их, — дайте мне горячее чтиво, покажите, на что вы способны… Американцы — это вам не нация интеллектуалов, вы и сами, верно, уже заметили. К сожалению, но это факт. Я хочу, чтобы ваша смесь была зажигательной! И пусть она будет написана не завтра и даже не сегодня, а вчера.

Пэвка Мейер отвечал за художественное оформление «Семи дней». Его усилиями издание стало до того потрясающим, что никто из читателей даже не замечал, сколь мало, в сущности, отвечает еженедельник их возвышенным представлениям о прекрасном. Самые лучшие фотокорреспонденты охотно отправлялись хоть на край света на съемки, за которые им платили больше, чем платил «Лайф» или его европейский конкурент — «Пари матч». «Семь дней» стали классическим примером дикой, отчаянной удачи: читатель пристрастился к нему, как к наркотику, буквально за одну ночь.

В конце 1951 года Зэкари Эмбервилл решил съездить в Лондон. Он работал без передыху, компания росла, новые отделения открывались не только в Штатах, но и в Европе, а он так ни разу и не мог выбраться, чтобы самому принять участие в торжествах по случаю назначения главы очередного бюро и помочь тому стать на ноги. Из всех загранбюро лондонское было для него ключевым, не считая парижского, где «Стиль» уже имел свое представительство, так что начать поездку он решил все же с Франции, а закончить Англией. Его секретарша напутствовала его предложением псстараться использовать пребывание в Лондоне для того, чтобы наконец постричься у хорошего парикмахера, а также заказать парочку костюмов.

— Это что, намек, золотце?

— Нет, мистер Эмбервилл. Я считаю, человек вашего положения должен за собой следить. Вам же еще и традцати нет, и если бы вы хоть немного думали о своем внешнем виде, то были бы очень даже привлекательным, — отчеканила мисс Брайни.

— Да что вы! Я, кажется, всегда чист и выбрит. Рубашки выглажены, ботинки сверкают. Так в чем же дело?

— Секретарша ценится настолько, насколько ценится ее босс. А вы, мистер Эмбервилл, подрываете мой статус в Секретарском ленч-клубе. У всех других секретарш боссы шьют себе костюмы на Сэвил-роу и стригутся в Сент-Риджесе не реже трех раз в месяц. Обувь они заказывают у Лобба, а вы… вы даже к Барни[13] и то не заглядываете, — колко заметила она. — И потом, как это так — не состоять членом какого-нибудь клуба? Или жевать сандвич у себя за рабочим столом, вместо того чтобы обедать в лучших ресторанах. А где фотографии, запечатлевшие вас в ночных клубах с красивыми девочками? Ну как вам все это растолковать, прямо не знаю.

— Ну хорошо, а вы там, в своем клубе, говорили им, сколько я вам плачу?

— Переплачивать своей секретарше еще не значит быть комильфо, — фыркнула в ответ мисс Брайни.

— Золотце мое, у вас, по-моему, не совсем верное представление о шкале ценностей. Но насчет стрижки я, так и быть, подумаю.

Зэкари не считал нужным оправдываться перед собственной секретаршей, когда речь шла о его личной жизни. Не ее это дело. Богатый холостяк, он находил развлечения не в праздности, а в работе. На похождения У него не оставалось ни времени, ни интереса. У Зэкари имелось в обойме несколько знакомых женщин, чертовски привлекательных, но влюбляться по-настоящему ему не случалось. Был ли он слишком эгоистичен, слишком занят своими журналами или слишком циничен? Вовсе нет, зачем пытаться морочить себе голову: все дело заключалось в его чертовой сентиментальности. Подспудно в душе Зэкари жил образ идеальной девушки — если это не сентиментальность, то что же тогда это такое? Девушка его мечты была сама нежность, чистота, возвышенность — такие на Манхэттене вряд ли водятся. Одним словом, сплошная мечта. Однажды — он знал это — ему придется выбросить ее образ из головы и удовольствоваться одной из этих роскошных чувственных красок, обладающих к тому же чувством юмора. Да, ему нужно жениться — и как можно скорее. Хотя бы для того, чтобы оградить себя от собственной секретарши.

Глава 4

Никто в ее аристократической семье не мог бы утверждать, что понимает Лили Дэвайну Адамсфилд, но все гордились ею так, как если бы она была редчайшим портретом кисти Леонардо да Винчи, с благоговением передаваемым от одного поколения другому, своего рода семейной реликвией. Единственный ребенок девятнадцатого баронета и второго виконта Эвлина Гилберта Бэзила Адамсфилда и виконтессы Мэксим Эммы Адасфилд, урожденной Мэксим Эммы Хейлз, в отличие от своих многочисленных кузенов и кузин, вполне благопристойных и на редкость здоровых, она была совершенно непредсказуемой. В то время как они заботились о фамильных угодьях, охотились, занимались коллекционированием, садоводством, наслаждались произведениями искусства и, наконец, женились или выходили замуж за стоящих молодых людей своего круга, от которых у них рождались удачные и столь же стоящие дети, Лили, казалось, все это было безразлично.

Как и многих из ее подруг, Лили в возрасте четырех лет отдали в балетную школу мисс Вакани, заведение, считавшееся чуть ли не обязательным для девочек из аристократических семей, как и для юных отпрысков королевской фамилии, чтобы научить их польке и вальсу. Все они непременно должны были пройти через занятия у мисс Вакани, как непременным считалось и овладение навыками верховой езды. Лили неожиданно оказалась одной из немногих (о, эти неизменно непредсказуемые немногие!), кто с самого первого шага «заболел» балетом. С этой страстью ребенка ни один родитель ничего не в состоянии поделать, что некторые из них, увы, обнаруживают слишком поздно.

В восемь лет Лили выдержала экзамен в Королевское балетное училище, которое она посещала трижды в неделю после занятий в обычной школе. Для нее балет казался единственным призванием в жизни, он стал ее божьей карой.

— Если бы мы были католиками, — говорила ее мать мужу, — Лили сейчас считала бы дни, оставшиеся до пострижения в монахини.

— Да, с этой девочкой не поболтаешь, — ворчал ее отец. — Похоже, она уже состоит в одном из этих монашеских орденов, где надо давать обет молчания.

— Не преувеличивай, дорогой! Просто у Лили не хватает слов, чтобы выражать свои мысли. Вспомни, она никогда не любила много говорить. Может быть, танец поэтому так ее и привлекает, — попыталась несколько успокоить мужа леди Мэксим.

В одиннадцать Лили после просмотра зачислили на старшее отделение Королевского училища, где учащиеся наряду со специальностью получали и общеобразовательную подготовку. Балетные занятия поглощали все ее время: переходя вместе с остальными из класса в класс, она, казалось, совсем не замечала, что вынуждена начисто лишиться тех традиционных развлечений, которые могли позволить себе девочки ее круга. Кроме родителей, она общалась лишь со своими педагогами и одноклассницами — да и то в самой минимальной степени. Не за этим же в самом деле она пришла в училище, чтобы дружить с соперницами. А то, что другие девочки — ее соперницы, она недетским своим умом поняла уже в восемь лет, размышляя над природой жесточайшей конкуренции, свирепствующей в балетном мире. Конкуренции, которая не затихает всю жизнь, пока балерина наконец не уйдет со сцены.

Годами ее не отпускал страх: а вдруг она чересчур вырастет и не сможет танцевать? Что, если ее рост достигнет пяти футов и семи с половиной или, не дай Бог, восьми дюймов? Тогда на будущем можно ставить крест. Об этом-то они в основном и беседовали с подружками. Вторым ее опасением было упасть и «получить травму» — возможность, которая преследовала каждую танцовщицу.

К моменту окончания училища ее воспитатели единодушно признали, что впереди у Лили большое будущее и ей необходимо еще год провести в Высшей балетной академии сэра Чарлза Форсайта, известного танцовщика и педагога, прошедшего школу Энтони Тюдора и Фредерика Эстона. Дополнительный год должен был окончательно отточить ее мастерство, что позволит ей затем поступить в любую из ведущих балетных трупп мира.