Мечты сбываются - Делински Барбара - Страница 38

Только когда доктор коснулся ее плеча, она осознала, что в ее голосе зазвучали траурные нотки.

Если хотите подождать в моем кабинете...

Нет, — тихо, но решительно отказалась она. — Я хочу остаться с ней.

Так она и сделала. Сидя у постели на стуле, который ей принес доктор, она держала хрупкую руку матери, смотрела на ее лишенное какого-либо выражения лицо и гладила тонкие седые волосы.

Проходили часы, а она все продолжала вот так сидеть. Откуда ни возьмись появлялись воспоминания о событиях, о которых, как ей казалось, она давно забыла. Воспоминания были очень скудные: как она упала с тротуара и в кровь разбила колени. Ее взяла на руки женщина с тем же точеным профилем, как и у той, что сейчас лежала на кровати. Она вспоминала, как вылавливала забавные маленькие кусочки лапши из любимого супа, а женщина с таким же дугообразным ртом, что и у той, что сейчас лежала на кровати, смотрела и смеялась. Она вспоминала звук этого смеха и аромат духов. Она вспоминала этот запах, приставший к ней после того, как ее крепко прижала к себе женщина с тонкими руками, которые в более благополучные времена вполне могли принадлежать женщине, лежащей сейчас перед ней.

Сначала в памяти всплыли воспоминания о хороших временах, когда лицо матери озарялось улыбкой и нежностью. Однако потом наступил период, когда она просто боролась за выживание, и все хорошее, что было между ними, постепенно забылось. Оно было бы потеряно, и, вероятно, навсегда, если бы сейчас она не прилетела в Омаху провести с матерью ее последние часы.

Нина спрашивала себя: что ждет ее через много лет, если она не поспешит изменить свою жизнь? Интересно, будет ли она меньше сердиться на Марию и меньше жалеть себя? Сможет ли она больше реализоваться как женщина? Слишком долго она считала, что стала во всех отношениях выше матери. Вдруг эта уверенность пропала. Мать подарила ей жизнь, заботилась о ней и любила ее, как умела. Нина же никому не подарила ни жизни, ни любви, стараясь показать всем, что такие вопросы ее не интересуют.

Как же она была не права! Сидя у постели умирающей матери, крепко держа ее за руку, Нина поняла о себе то, чего никогда раньше не понимала. Часы тянулись, кожа Марии становилась восковой, дыхание замедлилось. Нина почувствовала приближение конца.

Перед тем как смениться с дежурства, в палату зашел Энтони Кимбалл, периодически появлялись медсестры, предлагавшие Нине кофе и бутерброды, от которых она отказывалась. Чувствуя внутри полную пустоту, есть она не хотела. Ей хотелось тихо сидеть у постели и что-то беспрерывно шептать матери, надеясь, что та ее слышит, и греть своими руками коченеющие пальцы.

Когда это произошло, Нина не знала. Вскоре после рассвета, когда взошло солнце, Мария вздохнула в последний раз и ушла навсегда.

Этим же днем ее похоронили под молодым кизилом на маленьком кладбище на окраине города. Поблагодарив священника за добрые слова и Энтони за неустанную заботу о матери, она заказала такси в аэропорт. Купив билет, она немедленно позвонила Джону.

Он словно ждал ее звонка, сразу снял трубку.

Привет!

Задержав на минутку дыхание, она вымученно спросила:

Джон?

Нина? Спасибо, что вы, наконец, позвонили! Я так волновался! Вы в Омахе?

Нина кивнула, но, сообразив, что он ее не видит, сказала «угу».

Как мама?

Умерла. Сегодня утром, — дрожащим голосом ответила она и зажала рот рукой.

О боже, детка, я очень сожалею!

Возможно, для нее так лучше! — сдавленно прошептала Нина.

Возможно! А как вы? — мягко спросил он.

Я много думаю. Джон?

Да?

Сейчас я вылетаю домой. Мне необходимо увидеться с вами! Вы можете...

Во сколько? Какой рейс?

Она назвала ему время вылета и номер рейса и, вытерев слезы, пошла на посадку. В самолете она не спала, отказалась от еды. Все ее силы были собраны в кулак, чтобы не плакать ни при полете, ни при встрече с Джоном.

Рейс из Омахи прибывал поздно, да еще и с пятнадцатиминутным опозданием. Повесив дорожную сумку на плечо, Нина вместе с остальными пассажирами покинула самолет. Подходя к терминалу, она почувствовала, как из глаз ее хлынули слезы. Пришлось замедлить ход, сглотнуть их и произнести тихую молитву.

Тут она и увидела Джона. Он стоял в стороне от пассажирского потока, в очках, мрачный и напряженный.

Она медленно подошла к нему. Сердце ее подскочило к самому горлу, но она продолжала держать себя в узде, и даже поступь ее была твердой. Только когда она остановилась прямо перед ним, почувствовала теплоту, силу и заботу, все, что она держала внутри, прорвалось наружу. Молча она обхватила его руками, спрятала лицо на его груди и заплакала.

Она не запомнила, когда он обнял ее, хотя почувствовала его поддержку с самого начала. Она стояла и непрерывно плакала, даже не пытаясь остановить слезы. Она оплакивала мать, ее потерянную жизнь и любовь, плакала о Джоне, на которого взвалила свои переживания.

К тому времени, когда ее рыдания прекратились, воротник его куртки намок от ее слез, но зато схлынуло напряжение прошедших тридцати шести часов. Собрав все свое мужество, Нина взглянула ему в глаза и спросила:

Вы отвезете меня домой?

Взгляд ее мокрых от слез глаз, должно быть, задел Джона за живое, потому что он без слов обнял ее за талию и повел к машине. Там он крепко прижал ее к себе и повез прямо к маленькому белому домику в викторианском стиле, отвел наверх и с обезоруживающим нежным поцелуем уложил в постель.

Нина открыла глаза, когда на востоке начало розоветь небо. Она не помнила, что произошло ночью, но твердо знала, что находится в доме Джона, в его кровати, в его большой рубашке. Джон, голый до бедер, прикрытый простыней, опершись на локоть, лежал рядом, глядя на нее. Выражение его лица не позволяло определить, о чем он думал.

Остатки сна улетучились мгновенно вместе с возникшими опасениями. Нерешительно улыбнувшись, Нина произнесла:

Привет!

Как вы себя чувствуете? — очень серьезно спросил Джон.

С минуту она молча лежала, глядя в его янтарные глаза и зная, что настало время поговорить.

Я чувствую себя грустной, испуганной, но счастливой!

Это уже много! Расскажите мне обо всех этих чувствах по порядку!

Нине было трудно связно рассказать обо всем, что ее тревожило. У нее перехватило дыхание, иона боялась снова расплакаться, но сумела сдержаться.

Я грущу потому, что мама умерла, а я, как оказалось, действительно никогда ее не знала. Счастливой же я чувствую себя потому, что, проведя с ней последний день ее жизни, я кое-чему научилась, поняла то, чего не понимала прежде! А испугана потому, что теперь знаю, какой выбрать мне путь, но не уверена, что достойна этого! — Ее голос дрогнул, но она продолжила: — Многого я просто не замечала!

Чего, например? — спросил Джон, глядя в ее глаза.

Я не замечала ее любви к себе, не понимала, что у нее просто не хватало на меня времени!

Это происходит со многими родителями.

Я знаю. Но когда я была маленькой, я этого не понимала, поэтому сердилась и обвиняла ее во всем, чего мне не хватало в жизни. — Ее голос упал. — Но я была виновата в том, что у нас не было семьи. У нас не сложились близкие отношения. Я стремилась к независимости и богатству, которых никогда не было у матери. Я считала это панацеей от всех бед и сносила всех и все, что мне мешало на моем пути! Я считала, что работа заполнит мою жизнь, что, став деловой и успешной, стану счастливой! Но это не так!

Почему?

Потому... — Нина беспомощно искала слова. — Это только не...

Почему?

Потому... — Нина не находила слов, чтобы выразить свои чувства, а они были настолько сильными, настолько важными, настолько пугающими. — Это не одно и то же.

Вы о чем?

О том, чтобы быть с людьми.

Быть?

Жить с людьми.

В смысле сожительствовать?

Любить людей.

Джон молчал. Его янтарные глаза потемнели, во взгляде появилась тревога.