Школа обольщения - Крэнц Джудит - Страница 73

Но все же… Все же… Может быть, думала Билли, может быть, не так плохо, что она прислушивается к своим импульсам? Если вспомнить, разве не по внезапному порыву она поехала в Париж, разве не такой порыв заставил ее пересечь коридор там, в гостинице на Барбадосе, и ринуться в объятия Эллиса Айкхорна? Правда, было дело, как-то один такой порыв заставил ее вообразить себя французской графиней только потому, что ее лишил девственности охочий до богатства граф, а другой — поверить, что, проучившись один год в школе Кэти Гиббс, она получит подготовку, которая позволит ей добиться успеха в деловом мире. Лежа в темной спальне, Билли поняла, как много раз в жизни она ожидала, что чудо произойдет уже потому, что она этого хочет, и горестно покачала головой. Например, «Магазин грез». Но в конце концов, она же вернулась из Парижа похудевшей, вышла замуж за Эллиса и семь лет была счастлива. Кем бы она сейчас была, если бы не дурная привычка слушаться своих побуждений? Уж точно, карикатурно толстой бостонской учительницей, обретшей все же смысл жизни, но такой жизни, которая хуже смерти. Она была бы вечной неудачницей, отверженной и одновременно пленницей узкого круга бостонской аристократии, к которому она «принадлежала», но совершенно в него не вписывалась. А к чему привели ее порывы? Она божественно стройна, сказочно богата, необыкновенно элегантна. Классическая веселая вдова. Ах, если бы ей было весело! И во всем виноват этот магазин. Он стал бедствием, чем скорее она поймет это, тем лучше. Слишком часто она следует своим порывам.

На следующее утро, едва проснувшись после короткого сна, настигшего ее лишь на рассвете, Билли Айкхорн позвонила Джошу Хиллмэну домой — дурная привычка, которую она переняла у Эллиса Айкхорна в дни его власти и славы.

— Джош, какими обязательствами я связана с этой парой, Эллиотом и Вэлентайн?

— Ну у них, конечно, есть контракты, но эти бумаги всегда можно у них выкупить меньше чем за половину той суммы, что им причитается за целый год, если вы это имеете в виду. Вряд ли они обратятся в суд. Скорее всего, им нечем платить хорошему адвокату, и, по-моему, маловероятно, чтобы порядочный человек взялся за их дело на условиях неопределенно гарантированного гонорара. А что?.. — В его голосе прозвучала несвойственная ему нотка неуверенности.

— Просто прикидываю свои возможности. — Билли не хотела открыто признаться, что собирается избавиться от Спайдера и Вэлентайн. Сидя на хлипких качелях невысказанного опасения и силясь предугадать действия партнера, она не желала позорно приземлиться в то время, как юрист возлетит кверху в своей правоте. Проснувшись, она всерьез подумала о том, чтобы продать магазин, и поняла, что все же в одном была права: земля уже сейчас стоит больше, чем она за нее заплатила, а здание, может быть, захотят купить «Нейман — Маркус» или «Бендел». Даже если его удастся продать лишь по самой мизерной цене. Зато, по крайней мере, у нее не будет камнем висеть на шее захиревший магазин. Гораздо лучше сделать вид, что она просто потеряла интерес к «Магазину грез», чем цепляться за него до тех пор, пока подруги не начнут смеяться над ее претензиями и втайне радоваться неудачам. На нее накатило уныние. Она так надеялась на магазин. Он был ей как дитя. Но публичного унижения она не перенесет. Из всех напастей больше всего она боялась этого. Невзгоды, сопутствовавшие первым восемнадцати годам ее жизни, отдалились, но и только: шрамы останутся навсегда. Эти невзгоды изуродовали ее, и, что бы с ней ни происходило, забыть прошлое не удастся.

Через несколько часов, когда она одевалась, позвонил Спайдер.

— Билли, я ночь не спал, все думал, как нам реанимировать «Магазин грез», добиться от него толку. Мы сможем поговорить сегодня?

— Я сейчас не в настроении. Если честно, эта тема начинает мне надоедать. Вчера вы плясали чечетку на потолке, расписывая мне ресторан и массажный кабинет. Сегодня я просто не готова к вашим новым бредовым идеям, Спайдер.

— Обещаю говорить только серьезно и по делу. Послушайте, я тут поймал машину. Сегодня чудесный день, давайте сгоняем в Санта-Барбару и пообедаем в «Балтморе». Там и поговорим. Я лет десять не был на Побережье. Вам не хочется удрать на несколько часов?

Как ни странно, ей хотелось. Она чувствовала себя так, словно ее целую вечность держали на привязи в огороженном пространстве между Беверли-Хиллз и невысокими горами Санта-Моника, отделяющими западную часть Лос-Анджелеса от долины Сан-Фернандо. Бог знает, сколько времени она не выезжала перекусить за город, за исключением скучных воскресных завтраков в Малибу.

— О, поехали, Билли! Вы повеселитесь, честное скаутское.

— Ну хорошо. Заезжайте за мной через час.

Билли в раздумьях повесила трубку. Много лет она не выезжала отобедать за пятьдесят километров, и целая вечность прошла с тех пор, когда кто-нибудь приглашал ее куда-то, да еще таким тоном, словно она ни больше ни меньше как слегка сопротивляющаяся девчонка.

Билли прекрасно помнила, как люди разговаривают с богачами. Все последние тринадцать лет, с того дня, как она вышла за Эллиса Айкхорна, с ней говорили по-особому, с интонациями, которые приберегают только для очень богатых. Она часто размышляла над великой американской загадкой: почему, чем именно богатые отличаются от простых смертных. Фицджеральд, О'Хара и десятки менее крупных писателей страстно восхищались богатыми, словно деньги — самое обворожительное из всех достоинств человека; не красота, не талант, даже не власть, а именно деньги. Про себя Билли считала, что богатые необычны только потому, что люди обращаются с ними как с богатыми. Она пыталась понять, почему они так суетятся. Не то чтобы они ожидали, что богач начнет им покровительствовать и переводить деньги на банковские счета. Однако в интонациях, которые она слышала от других каждый день, были все же и легкая застенчивость, и чрезмерная предупредительность, и желание очаровать, инстинктивное стремление угодить.

Может быть, ей никогда не удалось бы заметить, что люди общаются с богатыми не так, как с другими, если бы перемена в ее собственном положении не была такой резкой. Родись она богатой, думала она, у нее недостало бы жизненного опыта, чтобы удивиться раскованности Спайдера. Если не считать некоторых, очень немногих женщин в Лос-Анджелесе, чье богатство и положение позволяли им не помнить о ее деньгах, никто не разговаривал с ней так, как Спайдер.

Спайдер, как это умел только он, подкатил в классическом «Мерседесе» с откидным верхом, и с той минуты, как он поинтересовался, не хочет ли она опустить верх, между ними вступило в силу молчаливое соглашение о прекращении огня.

— О, опустите, пожалуйста, — сказала Билли, подумав при этом, что ей за все тридцать три года ни разу не приходилось ездить в автомобиле с опущенным верхом, хотя предполагается, что все американки именно так проводят молодые годы. Или это относится к прошлому поколению? Как бы то ни было, на ее долю это не выпадало.

Когда они миновали Калабасас, шоссе почти опустело, вокруг простирались коричневые, выжженные солнцем холмы, кое-где мелькали зеленые дубы, пейзаж был прост, как детский рисунок. Вскоре после Окснарда они увидели слева Тихий океан, их почти ничто не разделяло с Японией, разве только редкие буровые вышки. Спайдер вел машину, как разгоряченный танцор фламенко, проклиная ограничения скорости, гнал, словно ему черти на пятки наступали.

— Когда я в последний раз ездил по этой дороге, запросто можно было делать по сто двадцать километров. Мы доезжали до Санта-Барбары меньше чем за час.

— А куда вы спешили?

— Да просто развлекались. А иногда, после долгой вечеринки, надо было поскорее доставить девчонку домой, прежде чем ее родители поднимут тревогу на весь штат.

— Настоящий калифорнийский мальчишка, правда?

— Самый что ни на есть, разве что не серфер. Если хотите беззаботно и беспутно провести юные годы, проведите их здесь. — Он радостно рассмеялся куче своих воспоминаний.