Школа обольщения - Крэнц Джудит - Страница 46

Серджио был занят подготовкой летней коллекции «Уилтон Ассошиэйтс», но не настолько поглощен собственными моделями, чтобы не найти времени воплотить множество идей Вэлентайн в свои эскизы. Часто он просто копировал ее рисунки, даже не заботясь о том, чтобы хоть чуть-чуть изменить их.

Однажды днем, месяца через два после приема Вэлентайн на работу, Алан Уилтон пригласил ее к себе в кабинет:

— Вы не спрашивали об этом, Вэлентайн, но я хочу, чтобы вы знали: по-моему, вы многое добавили к стилю нашей коллекции.

— О, благодарю вас! Это Серджио…

— Серджио не отличается благодарностью — он ничего не сказал. Просто у меня хорошая память. — Кошачьи глаза не мигая смотрели на нее. — Вы не поужинаете со мной в пятницу? Мне бы очень этого хотелось. Или у вас другие планы на выходные?

У Вэлентайн душа ушла в пятки. До этой минуты, довольно часто наведываясь в студию, Алан обращался с ней формально-вежливо. Она побаивалась его, хотя не призналась бы в этом никому, даже Эллиоту.

— Нет! То есть… я никуда не иду в выходные… я с удовольствием поужинаю. — Она страшно смутилась.

— Прекрасно. Я заеду за вами?

Вэлентайн представила, как этот изысканно одетый мужчина преодолевает шесть пролетов лестницы, добираясь к ней на чердак при свете сорокаваттной лампочки.

— Лучше не надо. («Идиотка, — сказала она себе, — это глупо».) Я хочу сказать… транспорт… в пятницу вечером. Почему бы нам просто не встретиться где-нибудь? — «Какой транспорт, — подумала она, полураздавленная. — В пятницу вечером весь транспорт уезжает из города».

— Как скажете. Сначала заходите ко мне, выпьем, а потом отправимся в «Лютецию». Скажете мне, какова она в сравнении с «Ля Тур д'Аржан». — Он взглянул на ее белый рабочий халат. — У вас появится возможность надеть одно из платьев от Бальмэна. Поболтаем о старом добром Пьере. Я не ужинал с ним уже года три.

— Думаю, я нужна Серджио, — торопливо ответила она.

— Конечно, без сомнения. Скажем, в восемь часов? Я живу на восточной стороне Шестидесятых улиц, вот мой адрес. Это старинная городская квартира. Просто позвоните, и я вам открою. Первая дверь прямо.

— Да. Хорошо… тогда до пятницы… — Она выскочила из кабинета, слишком поздно сообразив, что до пятницы она по работе увидится с Уилтоном раз десять.

Вэлентайн стояла в дверях квартиры Алана Уилтона, одетая в короткое платье из мягкого шифона с подобранным в тон двубортным жакетом, отделанным черными атласными лентами. Все было сшито ею самой по собственной модели. Такого платья не устыдился бы и сам Бальмэн. Она ожидала, что квартира Уилтона будет обставлена в том же стило, что и кабинет, воплощавший в себе все стандарты типичного кабинета руководителя: стены, обитые серой фланелью, черно-белый ковер с геометрическим узором от Дэвида Хикса, мебель из полированной стали и стекла — кабинет сурово-мужественный и строго деловой, как и его хозяин.

Но Уилтон, открыв дверь на звонок, провел ее в двухэтажную квартиру, где фантазия и изысканный дизайн, соединившись, приводили в смущение своей роскошью. На изысканных персидских коврах размещалась коллекция редчайшей мебели Арт-Деко, по обе стороны греческой статуи — обнаженного торса Александра Македонского — стояли китайские стулья восемнадцатого века, замысловатые камбоджийские драконы охраняли поставленный стоймя саркофаг Птолемея. Цветовая гамма была темной, богатой: цвета крепких вин, бронзы, черный блестящий лак, терракота. Повсюду были расставлены зеркала, не меньше места занимали книги, старинные китайские портьеры, фотографии в рамках, небольшие кубистские рисунки, две картины Брака, один Пикассо, несколько Леже. Диваны из кожи и бархата были прикрыты меховыми накидками, на них лежали подушки из золотого и серебряного ламе. На каждом столике стояли удивительные композиции из ваз и статуэток — стекло работы Лалика и Галле — китайской керамики, ассирийских каменных фигурок, гибких металлических рыбок. Квартира носила отпечаток личности хозяина, настолько яркий, что Вэлентайн подумалось: если бы у нее было время всмотреться и поразмыслить, она бы до конца поняла человека, создавшего этот интерьер, но в то же время в этом жилье было столько удивительных контрастов и двусмысленных сопоставлений, что обстановка вполне могла служить и камуфляжем.

Вэлентайн онемела. Квартира оказалась настолько совершенным творением, что она не ощущала ничего, кроме изумления. Уилтон ждал, упиваясь реакцией гостьи.

— Я вижу, — наконец сказала она, — вы не исповедуете принцип «многое в малом».

Он впервые улыбнулся ей совершенно открыто.

— Я всегда считал, что старик Корбюзье был излишне догматичен в этом вопросе, — ответил он и повел ее на экскурсию по двум этажам и небольшому аккуратному садику, откровенно гордясь своими сокровищами. С той минуты, как он открыл ей дверь, Вэлентайн перестала бояться его. Дома он казался совсем другим человеком. Он больше не поминал «старого доброго Пьера», и она почему-то почувствовала, что он не собирается дальше дразнить ее.

Вэлентайн была ошеломлена, когда он предложил поужинать в «Лютеции». Прожив в Нью-Йорке всего три или четыре месяца, она уже знала, что этот ресторан считается самым дорогим в городе и славится своей кухней. Она ожидала увидеть великолепие, о котором читала во французских журналах, описывавших блеск «Максима» или «Лассерра». Вместо этого она попала в уютный узкий зал с небольшим баром, отделанный красно-коричневым песчаником. По открытой крутой винтовой лестнице они поднялись в кремово-розовый зал, освещенный только свечами, окна выходили в садик с розами, где тоже были расставлены столики. В обстановке зала не было ни тени нарочитости, показной пышности, хотя тяжелые скатерти и салфетки из розового льна, свежие розы в похожих на бутоны вазах, тонкий хрусталь и приборы столового серебра дышали роскошью и комфортом. Даже официанты в длинных белых фартуках казались хранителями и защитниками и не источали упрямую напыщенность, с которой боялась столкнуться Вэлентайн. Потягивая «Лийе» со льдом из изящного круглого бокала на длинной тонкой ножке, она изучала меню, где, к ее удивлению, не были проставлены цены. Позже она узнала, что цены указываются только в меню для того, кто пригласил; таким деликатным образом гостей избавляли от угрызений совести из-за стоимости обеда. Пусть морщится пригласивший, а если он не может не морщиться, пусть сидит дома.

Хотя в квартире Уилтона странная робость Вэлентайн немного рассеялась, поскольку предметы его коллекции представляли безопасную тему для разговора, сейчас, когда заказ был сделан, она вдруг задумалась: о чем же они собираются говорить за обедом? Словно уловив вновь нахлынувшую на нее неловкость, Уилтон начал рассказывать ей об истории ресторана. Он ходил сюда с самого открытия.

— Я с первого дня понял, что дело пойдет на лад, — говорил он, — но окончательно уверился в этом, когда услышал, как владелец, Андрэ Сюрмен, отказался подать постоянному посетителю чай со льдом к обеду, хотя тот клялся, что, если ему не дадут чай со льдом, ноги его больше не будет в этом заведении.

— Не понимаю, — смущенно призналась Вэлентайн.

— Конечно, ресторан от этого не разорится, но в этом весь Андрэ, вдохновленный идеей поддержания высочайших стандартов французской кухни. Он предпочел скорее потерять выгодного клиента, чем сделать то, что считал осквернением великолепной трапезы. С такой выдержкой — он был немного сумасшедшим — разве он мог прогореть? Но тот человек и вправду больше не пришел.

Вэлентайн почувствовала, что ее обычная уверенность в себе возвращается. Она тоже никому не позволила бы распивать здесь чай со льдом, особенно под жареную утку с отварными белыми персиками, которую им подали.

Алан Уилтон ощутил, как внутри него оживают какие-то силы, дремавшие много лет. Это дитя просто околдовывает. Он догадывался, что так и будет. Такая молодая, такая невинная, несмотря на важничанье, и такая удивительно неиспорченная, несмотря на красоту. Какое покойное и трогательное ощущение — едва приоткрыть ей высший свет. А как она умеет подчеркнуть свой тип: тоненькая, как мальчик, с крошечной грудью, коротко стриженная кудрявая шапка невообразимо рыжих волос над строгой простотой черного шифона — очень удачное сочетание.