Серебряная богиня - Крэнц Джудит - Страница 27

Опытные профессионалы, работавшие в этом заведении, привыкли к «грустным сценам», как они это называли, когда ребенка оставляли на их квалифицированное попечение, но не были готовы к тому, что придется разлучать Дэзи и Даниэль. Некоторые даже не сумели сдержать отнюдь не педагогичных слез, когда Стах наконец сумел увести Дэзи, действуя деликатно, насколько мог, но все же вынужденный применить силу.

После того как Стаху удалось насильно протащить визжавшую, отбивавшуюся и лягавшуюся Дэзи по коридору прочь от комнаты Дэни и водворить в машину, он решил, что подобные эмоциональные нагрузки только вредны для нее. Поэтому в следующее воскресенье, когда, как он обещал, Дэзи предстояло навестить сестру, Стах отказал ей в этом, обстоятельно разъяснив, что делает это ради ее собственного блага и ради ее сестры тоже. Маленькая девочка выслушала все его слова и, не удостоив отца ответом, просто повернулась и ушла к себе в комнату.

Через день Маша постучала к Стаху:

— Князь, малютка Дэзи отказывается есть.

— Должно быть, она заболела. Я сейчас вызову врача.

— Она здорова.

— Тогда в чем дело? Перестань укоряюще смотреть на меня, Маша, это, черт побери, не действует на меня с тех пор, как мне исполнилось семь лет.

— Она не желает есть до тех пор, пока ей не позволят навещать Дэни.

— Это просто смешно! Я не намерен подпадать под диктат шестилетней девочки. Иди и передай ей, что на меня подобные вещи не действуют. Она поест, когда проголодается.

Маша молча вышла и больше не возвращалась. Прошел еще один день, и Стах сам вызвал ее.

— Ну?

— Она по-прежнему не ест. Я вас предупреждаю, вы просто не знаете Дэзи.

Он отвернулся, все еще не сдаваясь, а Маша угрюмо смотрела ему в спину. Дэзи потребовался еще один день голодовки, чтобы заставить отца пойти на уступки. Она ничего не брала в рот до тех пор, пока не вырвала у него обещание, что сможет навещать Даниэль каждое воскресенье. После этого случая Стах раз и навсегда понял, что не стоит перечить Дэзи ни в чем, касающемся Даниэль.

В течение нескольких месяцев после смерти Франчески Стах продолжал получать письма от Мэтти Файерстоуна, в которых тот расспрашивал о детях и о том, как они себя чувствуют в Лондоне. С этими осложнявшими его жизнь обстоятельствами Стах решил покончить: он не мог мириться с необходимостью поддерживать переписку с агентом и его супругой, которых считал своими злейшими врагами. В один прекрасный день он написал им очень короткое письмо, в котором потребовал, чтобы его избавили от всяких посягательств на его личную жизнь, — письмо столь нелюбезное, резкое и безапелляционное, что Марго и Мэтти решили больше не писать Валенскому.

— Дэзи и Дэни — его дети, он имеет все законные права на них, так что мы ничего реально не можем поделать, — с грустью сказала Марго мужу.

По ее мнению, самым лучшим для них теперь было забыть Франческу, забыть близнецов, перевернуть последнюю страницу этой трагической главы их жизни. Все прошло, все осталось позади — они сделали все, что могли, и теперь должны отойти в сторону.

— Ты хотела сказать «попытаться забыть», — с горечью поправил супругу Мэтти.

— Ты прав. Единственная альтернатива для нас — затеять судебный процесс за право опеки над близнецами, но ты сам прекрасно знаешь, нам никогда его не выиграть.

— Однако эти малышки составляют настоящую семью, Марго.

— Я тоже так считаю, дорогой, но закон говорит другое, а это — единственное, что имеет значение.

Файерстоуны прекратили писать, а Дэзи, живя в Лондоне, продолжала каждое воскресенье навещать Дэни. Стах никогда не отвозил ее в школу Королевы Анны сам. Не желая рисковать, чтобы не встречаться с другой дочерью, он отправлял Дэзи в сопровождении Маши на поезде и такси.

В последующие годы каждое лето Стах брал Дэзи на школьные каникулы с собой в Нормандию, в дом «Ла Марэ», который он приобрел в подарок для Анабель вскоре после того, как она вошла в его жизнь. Однако каждые две недели Дэзи настаивала на том, что должна провести уик-энд в Англии, чтобы иметь возможность повидаться с Дэни. Угрюмо сжав губы, Стах субботним утром отвозил дочь вместе с Машей в аэропорт Довиль, а в воскресенье вечером приезжал туда, чтобы встретить их, но никогда не задавал никаких вопросов об их поездке.

Ежемесячно Стах получал отчеты о состоянии Даниэль из школы Королевы Анны. Эти послания неделями валялись нераспечатанные, прежде чем ему удавалось заставить себя прочесть их. Все равно в них одно и то же, убеждал он себя, и оказывался прав. Дэни была здорова, счастлива и хорошо себя вела. Она научилась некоторым простейшим вещам, обожала слушать музыку и играла с другими детьми. Она особенно привязалась к некоторым педагогам и, выучив несколько новых слов, даже общалась с ними. Но, похоже, только с сестрой у них бывали своего рода беседы.

Как ни странно, Дэзи никогда не заговаривала о сестре с отцом. Она не испытывала ни малейшего желания говорить о Дэни ни с кем, кроме Маши. Она не говорила на эту тему и с Анабель, хотя знала, что ей известно о существовании Даниэль. Тем более она не рассказывала никому из школьных подружек, что у нее есть сестра-близнец. Дэзи просто не осмеливалась говорить о ней. Запрет на эти разговоры был намного строже обычных тайн, это было табу в подлинном смысле этого слова: «Отец не хочет признавать Даниэль». Каким-то непостижимым образом Дэзи была убеждена, что ее собственное существование и судьба Дэни зависят от ее умения молчать. Это было выше ее понимания, но она знала это. Она не могла рисковать любовью отца, обретенной, а затем внезапно потерянной самым загадочным образом в первые годы ее жизни. Отец был не прав в отношении Дэни, но тут уж ничего не поделаешь — Дези хорошо знала пределы своих возможностей. Она могла дразнить Стаха по разным поводам, вести себя как маленький тиран, но только в определенных, четко очерченных границах. Лишившись матери, она была вынуждена крепко держаться за отца и без рассуждений принимать его отношение к своей сестре, чтобы не остаться полной сиротой.

Компромисс, достигнутый между нею и отцом в ту первую неделю после их приезда и давший ей возможность навещать Дэни, постепенно, мало-помалу становился приемлемым для Дэзи по мере того, как податливая натура ее сестры все более счастливо приспосабливалась к учителям и другим детям. Дэзи не оставалось ничего иного, как признать, что ей совсем не подошла бы школа, где находилась Дэни, а Дэни определенно не смогла бы учиться в школе леди Олден. Пятилетнее заключение на Большом плато отходило все дальше в прошлое под натиском впечатлений о теперешней жизни в Лондоне, той жизни, про которую она все меньше и меньше могла рассказать Дэни, пока наконец и вовсе перестала это делать. Их разговоры ограничивались узким кругом представлений Дэни и все больше напоминали беседы взрослого человека с ребенком, нежели разговор детей одного возраста. Дэзи часто рисовала картинки для Дэни и вскоре украсила ими все стены ее комнаты.

«Сделай пони», — постоянно требовала Дэни, которой часто приходилось видеть старых лошадей, выпасаемых на лугу рядом со школой Королевы Анны, и Дэзи, чьим высшим достижением, с точки зрения педагогов школы леди Олден, было более или менее удачное копирование яблок и бананов, научилась изображать картинки с участием лошадей, хотя считается, что хорошо нарисовать лошадь — одна из самых трудных задач.

Когда Дэзи впервые появилась в Лондоне, Рэм был тринадцатилетним подростком, переживавшим проблемы раннего созревания. Он всегда отбрасывал мысль о существовании сводной сестры, этого плода вторичной женитьбы отца после его рождения, и не признавал за узурпаторшей каких-либо прав. Ее просто не существовало. Нет, хуже, гораздо хуже, она была его соперницей.

Рэм куда сильнее, чем большинство его товарищей по школе, представителей высшего класса, был озабочен проблемой наследства.

Рэм, сколько себя помнил, всегда мечтал о том, как унаследует состояние Стаха — все состояние. Он вовсе не желал при этом смерти ему, даже не отдавал себе отчета в том, что его мечта может сбыться только после смерти отца. Он просто страстно желал наследства, не испытывая ни малейших угрызений совести. Он всем сердцем верил в то, что острое чувство несправедливости, которое постоянно мучает его и которое, хотя он никогда этого не сознавал, мешает ему быть счастливым, сразу исчезнет, стоит ему стать наследником, владельцем титула и состояния, то есть настоящим князем Валенским.