Могущество и честь - Коваль Ярослав - Страница 34

— Ты что — действительно не понимал, что так нельзя?

— Действительно.

— Ладно. Я прощаю. Но больше не поступай так. Даже при нашем неравном браке это слишком.

— Ни при чём тут неравный брак. Я уже пообещал.

Мы поднялись в сёдла. Жена немедленно пристроилась за мной. Она управлялась с конём не хуже, чем я, а может, в чём-то даже и лучше. Не будем приглядываться. И хорошо бы, чтоб не пригляделся какой-нибудь мимоезжий искатель приключений. А лучше, если таковых нам вообще не встретится.

Тиски ссоры отпускали нас обоих неохотно. Внезапная мысль пришла в голову: после некоторого колебания любопытство победило, и я обернулся, спросил:

— Ещё были случаи, когда я оскорблял тебя? Того не понимая?

— Не так сильно. Но было.

— И ты терпела?.. А что ж не сказала?

— Всё-таки их можно было и потерпеть. Мать ни за что не простила бы, если бы я разорвала наш брак из-за тех случаев.

— Но речь ведь не о разрыве брака, а только об обсуждении.

— Ты ведь мог разозлиться… Если такое оскорбление наносится, значит, тому была причина. Значит, ты этим хотел мне что-то показать. Да, знаю, ты скажешь, что не понимал… Но всё равно.

— Так, давай договоримся: чуть что — и ты сразу же мне указываешь на мою оплошность. Не терпи, не надо. Я извинюсь и больше так делать не стану… Ну, что теперь-то плохо?

— Это ведь унизительно. Унизительно вот так объяснять… Здесь ведь это очевидные вещи! Унизительно. Всё равно, что просить прощения у обидчика.

Не без усилий, но я всё же заставил коня притереться к коню Моресны и, дотянувшись, обнял её.

— Пойди ради меня на этот подвиг, пожалуйста. Каждый раз твоё объяснение станет для меня напоминанием о том, как сильно ты меня любишь.

Жена ненадолго уткнулась мне в плечо.

— Хорошо.

Я взял в сторону от проезжего тракта, на одну из пыльных просёлочных дорог. Карта, которая была при мне, давала надежду не заблудиться в лабиринте этих тропок, проложенных кем попало и как попало для своих таинственных нужд. Кроме того, в этом случае при самом дурном раскладе возникал шанс наткнуться на слабо организованную бандитскую группку скромных размеров, на которую будет достаточно меня одного с моими навыками.

До Шеругина оставалось чуть более чем два дня пути — если своим, не курьерским, ходом.

— Как я отвыкла спать в лесу, — сказала Моресна, устраиваясь на одеяле. — Раньше, когда жила у родителей, почти всё лето так проводила.

— Это ненадолго.

— Ты уверен, что до Шеругина можно будет спокойно доехать?

— В чём тут можно быть уверенным? Придётся спрашивать у местных. Опять же, если Шеругин заняли бунтовщики, будем придумывать другие варианты. Ничего. Найдём.

Жена смотрела на меня с тревогой.

— Думаешь, даже Шеругин могут захватить? Ведь это город Верховного судьи Империи, разве посмеют?

— Ну, столицы-то посмели тронуть, разве нет? Или нет? Что там вообще происходило?

— Не знаю. Я, честно говоря, едва услышала про «свержение власти», сразу решила, что надо бы к родителям. Пусть отец решает, что делать, он мужчина.

— А ты сама решать не хочешь?

— Зачем это мне? — удивилась Моресна. — Это не является сутью моего долга.

Я подивился тому, как странно на мой вкус и насколько естественно прозвучал её ответ. Вот она, загадка и разгадка их инности. В условиях стабильной жизни каждый из имперцев знает только круг своих обязанностей, не более того. Женщина обязана обустраивать дом, обихаживать мужчину, рожать и растить детей, если семья может себе это позволить, и не должна ни при каких обстоятельствах брать на свои плечи полную ответственность за собственную жизнь и жизни домочадцев. Такое было возможно разве что с полной сиротой, которую не приняли дальние родственники, и означало большое несчастье, лишения, даже, возможно, смерть.

Аштия, наверное, представляла собой единственную женщину в Империи, которая несла противоестественную для местной женщины ответственность. Госпожа Солор по-настоящему была сама себе хозяйкой, правила семьёй, Домом и владениями — и воспринимала свой жребий как проклятие.

Не имело смысла спорить с представлениями обитателей чужого мира об их жизни, об их взглядах на жизнь. Тем более что я и сам уже успел убедиться, каким сомнительным даром может оказаться свобода. Может быть, и власть при всей её лакомой привлекательности — минное поле, полное неведомых мне тягот и погибелей. Тут лучше прислушаться к голосу Аштии — она все эти хитрости постигла на практике.

Может, она права, и то положение, которое на протяжении трёх поколений занимают старшие женщины в её семье — проклятие? И дело, конечно, не в том, что они — женщины. Просто положение само по себе таково.

Так куда же я в этом случае рвусь? На хрен мне сплющился титул?

Или всё-таки сплющился?

Я искоса взглянул на супругу и решил пока отложить этот вопрос. Преждевременно решать, отказываться или нет. Надо сперва дожить до конца войны. А она, если верить опыту моих дедов и прадедов, шутить не будет. Особенно гражданская. Интересно, как выглядит кастовое разделение труда в имперских гражданских войнах? Кто-то бьёт врагов, кто-то их добивает, кто-то трупы обчищает, а кто-то вражеских баб в стороне обрабатывает, личную демографию повышает?

Шеругин, к моему облегчению, оказался свободен от войск мятежников. Это был великолепный город, раскинувшийся в бухте от края её до края. Конечно, обнести такой одной крепостной стеной было бы невозможно даже с учётом имперской гигантомании. Поэтому его защищали две огромные крепости, каждая из которых опиралась одним боком на скальные оконечности бухты, на естественные природные «укрепления». В лучах склоняющегося к морю солнца стены казались розовыми, полупрозрачными, а золочёные шпили башен просто полыхали, будто в пожарище.

Можно было ожидать, что пространство между замками останется пустым. Но нет, десятилетия спокойной жизни давали о себе знать — город прекрасно существовал и там, многоэтажные доходные и малоэтажные богатые строения, окружённые скудной зеленью и приличной мостовой, радовали глаз. Теперь бы ещё понять, куда именно следует нести письмо, которое её светлость вручила мне перед самым полётом. Письмо предназначалось её зятю, лорду Амержи, Великому судье Империи.

Чем Великий судья так разительно отличался от обычных судей, я мог лишь догадываться. Также и о том, почему высшую судебную функцию не взял на себя император, как у нас было принято. Может, тоже сказывается привычка к кастовости, мол, что положено представителю знати, то уже не подобает властителю мира? Может, его величеству просто некогда?

Я кивнул жене, чтоб следовала за мной. Моресна разглядывала окруживший нас город почти с испугом, но — с восторженным испугом. Конечно, столицы, где она уже пожила какое-то время, были и величественны, и полны архитектурных шедевров и излишеств, и размерами, и видами поражали воображение. Но здесь всё было по-другому. По-другому величественно, красиво, захватывающе и впечатляюще. Город меж двух крепостных громад казался игрушечным, крохотным — такими иногда предстают перед глазами уроженца мощного современного мегаполиса старинные городские районы. Домики, выстроенные из того же светло-серого камня, что и замки, не лепились друг к другу стена к стене. Было много садиков с цветами — пусть микроскопических, но всё же.

Нам предстояло подняться к Северному Шеругину — цитадели имперского Закона, таким он представал в глазах людей, населяющих все другие области государства. Если резиденция Великого судьи не мозолила глаза каждодневно или каждонедельно (как фермерам, привозящим в город овощи на продажу), она, наверное, представлялась чем-то сакральным и чудодейственным. Как и резиденция самого императора — тому, кто ни разу её не видел.

В воротах замка меня остановили. Аштия предупреждала, что так может быть, хоть и не обязательно будет. Видимо, беспокойство проникло и сюда, запустило пальчики в сознание непривычных к переменам людей. Браслет, который я продемонстрировал, и письмо, также показанное издалека, оказались отличным пропуском. Меня поприветствовали по всей форме, как высокопоставленного офицера, и дали мне провожатого. Последнее было почти насущно необходимо — крепость оказалась по-настоящему огромной. Как большинство тех крепостей, которые я здесь видел.