Могущество и честь - Коваль Ярослав - Страница 17

— Значит, ты решил со мной?

— Да, Аше, я для себя перспектив в плену не вижу. Правда, предпочёл бы в бою и всё такое… Но верю, что не стоит выбиваться из коллектива.

— Откуда выбиваться?

— Готов действовать так же, как ты.

— Что ж… — женщина задумчиво оглядела меня. Я искал в её лице хотя бы след паники или ужаса. Или хотя бы пафоса. Как же… Фиг! Словно обед собирается стряпать или рыбу удить. — Нет, Серт, вариант с мечом или кинжалом сомнителен. Меня не устраивает. Даже бездыханное тело главы Дома Солор можно использовать с выгодой для врага, это лишнее. Тут поблизости есть водопад. Достаточно высокий для нашей цели. Идём?

— К водопаду?

— Именно.

Аштия легко вскинула на плечо сумку и бестрепетно вступила на голый уступ. Мне выходить туда же было страшновато. При желании тут можно прострелять каждый сантиметр, а моя голова в целости и сохранности преследователям не нужна. Я ведь всего лишь какой-то там чужак.

Но не выстрелили. Имеют ли на меня планы? Или побрезговали тратить стрелы? А может, не опознали и решили, что я шишка более крупная, чем в действительности?

Или для семьи Солор я действительно имею какое-то значение? Названый брат главы Дома, человек, засвидетельствовавший рождение наследника… Что я могу знать об их традициях? На пару горстей золота могут меня сменять, или я и того не стою?

В любом случае плен меня не прельщает. Хватило ещё на родине рассказов тех офицеров-погранцов, которые служили в горячих точках. Нафиг-нафиг. Быстрая смерть честна, она с тобой не играет, не рядится в чужие обличия, она приходит один раз и кладёт предел боли. Миновав открытое пространство, я вяло подумал о том, что могли ведь пристрелить в затылок, а не пристрелили. С одной стороны, подобная смерть быстра и неожиданна, а значит, легка. С другой — пусть уж всё идёт по плану. Водопад так водопад. К тому же в водопаде всё-таки можно попытаться выжить. Какой-то крохотный шанс есть.

Но как бы там ни было, и о несостоявшейся смерти от стрелы, и о возможной — в потоке, среди пляшущих в нём огромных валунов — мне думалось безразлично. Усталость уже перешла ту грань, когда засыпает инстинкт самосохранения, и равнодушие довлеет над всем.

Здесь, на вершине, росло довольно много крупных деревьев, хоть и располагались они в отдалении друг от друга, каждый в окружении свиты из кустов и древесного молодняка. Через время стало ясно, что монолит скалы разрушают не только корни, но и вода. Глухой гул уже сейчас наполнял воздух, а через несколько сотен шагов я заметил, как искрится меж ветвей подвижное полотно реки.

Дно её можно было разглядеть, и дело оказалось не только в кристальной чистоте воды, едва нарушаемой даже бурностью потока. Русло было мелким, но широким и полноводным. Это вне сомнений горная река. Должно быть, она спускается с ледников вот того горного массива, синего, как грозовые облака, далёкого, как сон. И здесь, найдя путь, извилистый и трудный, обрывается в пустоту с края скалы, уже источенной, но навеки могучей.

Аштия, словно бабочка к свету, решительно двинулась вдоль берега. Грохот воды приближался стремительно, влага сперва коснулась губ, а потом окутала со всех сторон. Здесь, прежде чем низвергнуться вниз, русло расширялось, но не слишком. Спутница указала мне на уступ, звериной лапой выдающийся вперёд, над облаком водяной пыли, кутающей водопад.

— Отсюда, — крикнула она, и я только тогда осознал, как же в действительности ревёт вода, беснующаяся в камнях и рушащаяся вниз. Этот рёв делал бесполезными любые попытки разговаривать, тут надо было либо кричать, либо объясняться жестами.

Но нам обсуждать было нечего. Всё и так уже сказано.

Аше прижала к себе сумку и сделала мне знак, вполне понятный, чтоб я не оставлял тут ничего из своих вещей. Ну и правильно. Если уж местные умеют как-то в своих целях использовать бездыханные тела вражеских предводителей и их людей, может, и для скарба применение найдут? Плюс лишний утяжелитель. Больше шансов, что сердце сдаст ещё в полёте. Осталось перевесить сумку так, чтоб её крепко прижимало к телу, и большего не надо.

Мы одновременно шагнули на уступ. Он был мокр от водяной пыли, но достаточно широк, чтоб не бояться поскользнуться и полететь вниз раньше времени. Скоро вода подмоет его, и он рухнет, пока же причудливый валун выпирал вперёд, словно указующий перст.

Мы стояли молча и смотрели вниз, в нечеловеческую красоту леса, обнимающего извивы многорукавной реки, в основание водопада, окутанное отражённым серебряным сиянием, в радугу, одним концом погружённую в него. Я подумал о своём недавнем прошлом, но не о жене, как сам ожидал, а о поразительности той цепочки случайностей, которая почти сделала меня знатным вельможей в мире, о существовании которого у меня на родине даже не догадываются.

Тогда, на вилле императора, я должен был проиграть свой первый бой, по всей логике должен был. Но выиграл и остался жив. Судьба подарила мне лишних два года жизни, полных приключений, и я готов был оценить этот дар по достоинству. Тем более что сейчас мне было совсем не страшно умирать. Мне было никак. Не до сетований на свою судьбу, отсчитывающую последние минуты.

Я взглянул на Аштию — она смотрела вдаль, но, похоже, ничего не видела. Наверное, думала о своей жизни, или своём графстве, или о сыне — бог его знает, о чём женщины вспоминают в подобных обстоятельствах? Потом обернулась назад. Легко догадаться, что её волновало. Меня мысль о преследователях тоже заставляла вслушиваться в грохот воды и камней — тут человеческих шагов и голосов не услышишь, даже если очень постараешься, но с инерцией сознания трудно спорить.

Женщина протянула мне руку. Я стиснул её пальцы и одновременно с нею шагнул к краю. Мы переглянулись; пожалуй, сейчас ближе и роднее нас не было никого в целом свете. Переглянулись — и одновременно взяли с места, разбежались, вдвоём ухнули в упругую звучную воздушную бездну.

Судорогой спеленало горло, мир покачнулся, и мне вспомнились мои опыты прыжков с парашютом — не так много их было, но имелись. Я не успел додумать эту мысль, как пятна зелёного, синего и серебряного разбились о темноту — намного раньше, чем можно было ожидать. Пальцы рефлекторно сжались на чём-то твёрдом, что обожгло их огнём (когда я успел выпустить руку Аштии, даже не заметил). И раньше, чем прояснилось зрение, слух воспринял знакомый голос:

— Держись, камень те в глотку!

Обрётший плотность льда воздух влёк меня куда-то супротив всем законам физики. Зато соскальзывал я с опоры вполне по её законам, и трудно, да и глупо было бороться с телом, которое помимо участия сознания искало, на чём бы понадёжнее закрепиться. Зрение вернулось не сразу в полной мере, но через долю мгновения я уже видел перед глазами большое седло знакомых обводов, рядом Аштию, силящуюся перехватиться за заднюю луку ну хоть немножко надёжнее, очертания тела крупного летучего ящера вокруг — и весёлое лицо Ниршава над всем этим.

— Ниш?! — выдохнула госпожа Солор, сумевшая не без помощи офицера подтянуться с бока летящей твари на хребет. — Ты?!

— Сама видишь. Серт, хватайся получше.

Совет был в тему — пресмыкающееся резало воздух, как мне казалось, с быстротой самолёта, а уцепился я только что не мизинцем, и держался на честном слове. Правда, убедившись, что Аштия нормально устроилась и крепко уцепилась, Ниршав теперь взялся поддерживать меня. Это дало возможность выпростать один из ремней, свисавших с седла, и зацепить его пряжкой за пояс. Теперь я с облегчением мог позволить себе чуток расслабиться и осмотреться.

Да, под нами работала крыльями разновидность крупной летающей ящерицы размером с «Икарус», с седлом, укреплённым перед крыльями, ближе к голове. Кстати, вот и ответ, почему мы, неожиданно приземлившись на ящериную спину, сразу не скатились набок. Вздымающиеся крылья напрягали и округляли мышцы по бокам, и именно тут, за седлом, в момент падения и я, и Аше оказались как бы в выемке, в разрезанной гребнем хребта чаше. А дальше сработал хватательный рефлекс.