Вариант 19 - Валин Юрий Павлович - Страница 63

— Желающие могут отвернуться и не кушать, — сказала командирша. — Но червяк съедобный, я гарантирую. В азиатских странах на гадюках даже настойки делают. А у нас ужик — практически деликатес…

— В Азиях народ ушлый, — заметил Пашка. — Там йогой занимаются. Специальная гимнастика такая. Сложнейшая система….

Под разглагольствования двинутого на физкультуре большевика варево созрело. Катя попробовала, передала ложку Пашке:

— Ничего, съедобно. Давайте остатки сухарей. Завтра, если ничего не подвернется, придется обедать по-французски — лягушек ловить. Они и без сухарей пойдут.

Вита застонала. Герман посмотрел на нее с сочувствием.

Впрочем, ведьмовская похлебка оказалась вполне съедобной. Не помешал бы перец, да и соль уже заканчивалась. Ложек было всего две. Герман хлебал по очереди с Витой. Девочка ела аккуратно. Губы у нее были запоминающиеся: чувственные, совершенно не славянские. Странно, что раньше не замечал — совсем зеленоглазая со своими деликатесными ужами и мухоморами с ума свела.

— Екатерина Георгиевна, надо бы сегодня пост сдвоенный поставить, — заметил Пашка, разочарованно заглядывая в опустевший чугунок.

— Истинно, — Вита передернула плечами, — я кушаю, а в спину словно смотрит кто.

Катя окинула взглядом компанию — действительно, все, кроме Прота, были при оружии. Даже Вита держала наган на подоле.

Предводительница язвить и издеваться не стала, только вздохнула:

— Вы, племя младое, незнакомое, совсем от природы отбились. Филина больше, чем винтовок боитесь. Зря, между прочим. Лес, если без мандража по нему ходить, худого не сделает.

— Ага, вы еще скажите, добрый он, — пробормотал Пашка, вытирая чугунок пучком травы; к ручью парню идти явно не хотелось. — А що если волки? Или медведи?

— Медведи — это да, — Катя усмехнулась. — Против эскадрона медведей нам даже с пулеметом не устоять. Но, по счастью, медведи облавными охотами не увлекаются. Волки в летнюю пору разве что из любопытства придут на гостей взглянуть. Лес, он и не добрый, и не злой. Он сам по себе.

— Значит, вы в лесу бывали и ничего в нем не боитесь? — с обычной мрачностью поинтересовался Герман.

— Ну, почему, бешеных лис я опасаюсь. Цапнет такая, и готово. Ну, это я так, полушутя. С лесом, если разумно и уважительно к нему отнестись, можно придти к согласию. Он ведь сдуревшую лису и стороной отвести может. Вы, ребята, с природой договориться пробуйте.

— Даже здесь? — спросил внимательно слушавший Прот.

— А почему же не здесь? — удивилась Катя. — Здешний лес почти такой же.

Герман чувствовал, что амазонка и мальчик говорят о чем-то, доступным только им. Ну и пусть. Оба одинаково сумасшедшие. Им и никаких лис не нужно. Мракобесы.

— Що вот так встать и говорить? — недоверчиво спросила Вита. — Ой, та не смешите, Катерина Еорьевна.

Катя улыбнулась:

— Хочешь попробовать? Давай, дочь Сиона, не трусь. У тебя силы духа хватит.

— А що, мне теряти нечего, — пробормотала Вита. — Говорите, як потребно.

— Для начала от костра отвернись. Дай глазам к темноте привыкнуть.

Герман и Пашка переглянулись. Герман скривился — ну, барышни ворожить да гадать обожают, известное дело. Пашка, несмотря на вопиющий большевистский материализм, выглядел обеспокоенным. Пихнул локтем, указывая на Прота. Мальчик переглядывался с командиршей. Показалось, что не только Виту сейчас начинают учить общению с лесными духами.

— Я лес и дерева вижу, — прошептала девочка. — Що дальше?

— Выбери, кто из лесных главный на поляне.

В тишине тихо потрескивал угасающий костер, в чаще что-то тихо вздыхало, поскрипывало. Герману стало не по себе. "Кто из лесных главный?" Вдруг они и действительно стоят вокруг, смотрят из тьмы, немые, бесформенные?

Пашка потянул к себе на колени карабин. Катя положила руку ему на плечо. В тишине Вита ткнула пальцем:

— Вон он, старший.

Показывала девочка на сосну, стоявшую над спуском к ручью. Почему "он", почему "старший"? Сосна выглядела не самой высокой и не самой могучей.

— Посмотри, посмотри, — прошептала Катя, глаза ее радостно сияли в отблесках костра.

Разыгрывает, что ли? Вряд ли, не в ее манере.

Герман вглядывался в темный силуэт дерева. Пламя костра уже не так мешало. Чем дольше смотрел, тем понятнее становилось: действительно, "он". Может, и не самый высокий, но, пожалуй, самый древний.

— Нужно подойти. И просто поздороваться, — прошептала Катя.

Вита боязливо оглянулась. Герман ее понимал: сейчас встать и шагнуть от костра было еще страшнее, чем пять минут назад.

В тишине сидели, смотрели на "него". Это было несомненно глупо, но глупым почему-то не казалось.

— Пошли вместе, — прошептала Катя. — Кто пойдет?

— Если разом с кем, то я, — дрожащим голосом пролепетала Вита.

— Хорошо. Товарищ Павел?

— Что-то не хочется. Я лучше с тыла прикрою, — пробормотал Пашка.

— Ладно. Кто еще?

Ноги словно одеревенели. Встанешь — захрустят, сломаются пересохшими сучьями. Герман заставил себя выпрямиться.

— Не спеши, — тихонько предупредила Катя, легко поднимаясь. — Вите нужнее.

Вита шла в темноту маленькими шажочками. Наверняка чувствовала за спиной поддержку, но все равно прапорщик дивился дерзости маленькой иудейки. Сам он шел плечом к плечу с Катей, и то по спине пробегал озноб. Сзади едва слышно посапывал Прот.

Сосна возвышалась темная, настороженная. Ветви простирались над усыпанным хвойным ковром откосом. Снизу доносилось приглушенное журчание ручья.

— Теперь положи обе ладони на ствол. Мысленно скажи, что ничего дурного не желаешь, пришла на время, уйдешь своей дорогой. Ну, еще что-то уважительное скажи, — прошептала Катя.

Вита не шевелилась. Коснуться дерева было страшно.

— Не волнуйся, — мягко сказала Катя. — Ему тоже неспокойно. Просто коснись. Я бы коснулась первой, но тогда вы не прочувствуете.

Прот смотрел не на дерево. Не сводил взгляда с командирши. На нее действительно стоило смотреть. Катя сияла, даже крошечные морщинки на лбу сейчас разгладились. Лицо стало совсем юным, моложе, чем у Виты. В огромных глазах слились воедино и отблеск костра, и отсвет почти невидимых сквозь полог ветвей звезд, и даже серебристое отражение луны в прячущемся внизу ручье. "Какая же она амазонка? Должно быть, дриада", — потрясенно догадался Герман.

Вита боролась со страхом. Под кофточкой напряглись, шевельнулись лопатки, девочка подняла руки, и, словно вкладывая в горнило кузнечного горна, прижала ладони к коре. Герману стало мучительно жалко эти растопыренные вздрагивающие пальчики, и он порывисто положил свои ладони сверху.

Сразу все кончилось. Ладошки у Виты были теплые, а кора шершавая. Страх исчез. Стало смешно — чего боялись? Ничего мистического. В нос мощно бил запах смолы, косы Виты тоже пахли смолой, да еще и полуденным солнцем. И лес, совсем обычный нормальный лес. Расступился, раскинулся вширь: вон там тянется нить железной дороги, вон там другая нить, — узкоколейная, с игрушечным мостиком над речушкой. Вот хутора вдоль опушки. Там дальше, на севере, остался городок. А здесь только лес, его сердце с заросшими логами, с осинником по краям болотец, с тысячами гнезд, нор, лёжек…

— По… получилось, — прошептала Вита. Они с прапорщиком одновременно оторвали руки от коры. Девочка понюхала ладонь и неуверенно хихикнула: — Смола…

Катя, улыбаясь, положила руки на ствол, на миг прижалась к коре лбом. Тут же, словно поздоровавшись со старым знакомым, оторвалась.

— Прот, попробуешь?

— Мне… мне, наверное, нельзя, — прохрипел мальчик.

Катя посмотрела на него. Огорченно надула губы, вздохнула:

— Может, ты и прав. Рискованно.

Прот кивнул, левое его плечо перекосилось больше обычного:

— Мне никогда ничего нельзя.

— Что за фигня? — Катя протянула повернутые вверх ладонями руки. — Давай через меня попробуй. Все равно меня уже до дна знаешь. Давай, живее, пока не ушло!