Вариант 19 - Валин Юрий Павлович - Страница 58

Впереди жалобно всхрапывала раненая лошадь и слышались переговоры на повышенных тонах:

…- яйця видкручу. Голосити буде, у вас в Кремли почують. Що вам, б. ям, не сидити завмерши в своий Федерации, на газову трубу подрачивать? Все лизете, навить сюди потягнулися. Я чародийнику вашому кожну кишечку на ниж намотаю.

— Только тронь мальчишку. Ты у меня жить будешь, — ласково пообещала Катя. — Неделю, а то и больше. Я "перо" пачкать не буду. Я тебя на горшок посажу и пару крыс отловить не поленюсь. Они тебе так дупло разделают, что верещать замудохаешся. Гнида незалежная, недоносок трипперный.

— Вы, сучки гэбисткие, в пытках толк знаэте. Так, ще не вмерла Украина, и наш час прийшов.

Бах, бах, — гавкнул в ответ маузер Кати, то ли демонстрируя немереные запасы боеприпасов, то ли отвлекая внимание оппонента от обходного маневра. Зря, между прочим. Герман, ориентирующийся по звукам голосов, мгновенно потерял противника.

Прапорщик прополз еще немного, лег, тяжело дыша. В тишине хрипы собственных легких казалось оглушительными. Лицо жгло, как будто в костер сунул. Проклятая крапива. Где же он? Где-то рядом должен быть. Слышно, как, пытаясь встать, безнадежно бьет копытом раненая лошадь.

— Эй, запорожец с запором, чего примолк? Ответить нечем? Давай, гондон, лапы до горы задирай. Жить оставлю.

— Та пошла ты, путана дешева. Я тебя пополам голыми руками порву, — отозвался голос из-за соседнего куста.

— Бросай оружие! — Герман не раздумывая рывком вскинулся на ноги.

В небольшом углублении, среди молодых кустов крушины, скорчился парень в порванном френче. Коленом он прижимал к земле фигурку со связанными руками и с надетым на голову мешком.

Бам! — Германа крепко стукнуло в лицо. Парень во френче стрелял мгновенно, и его движения прапорщик даже не уловил. Пуля угодила в карабин, — выбитое оружие ударило незадачливого офицера в лицо. Он отшатнулся, щеку обожгло второй пулей. Герман успел только зажмуриться. После краткой паузы приоткрыл глаза — парень, почему-то бросив пистолет, с неимоверной быстротой сиганул в кусты, подкатился куда-то под нижние ветви.

С дороги наперебой застучали маузеры Кати — девушка, хищно пригнувшись, расстреливала заросли из двух стволов. Герман, одной рукой зажимая разбитое лицо, ощупью выдернул из кобуры наган, наугад начал палить по кустам.

— Да ладно, — буркнула Катя, с ловкостью фокусника перезаряжая маузер. — Ушел, ублюдок. Наша школа. Выучили себе на голову. Теперь хер его догонишь. Ты, прапор, пригнись на всякий случай, и давай физиономию осмотрим.

— Прота посмотри сначала, — пробормотал Герман, с ужасом размазывая кровь, текущую по щеке.

— Да колдун наш хоть помят, но цел, — отозвалась Катя.

Безголовая фигура Прота действительно заворочалась, попыталась сесть. Герман почувствовал себя дурно и плюхнулся рядом с мальчиком.

— Ну, что вы за хилое племя! — заворчала Катя…

***

Мешок на Прота напялили угольный, чем мальчик был жутко оскорблен. Действительно, едва не задохнулся, а теперь еще и отмыться не удавалось. Герман с наскоро забинтованным лицом тупо смотрел на текущую воду. Лягушата как ни в чем не бывало прыгали по полоске берега.

— Прот, ты кожу сдерешь, — сказала Катя, наблюдая, как мальчик тщетно пытается вымыть угольную пыль из углов глаз. — Давай я самогоном попробую.

Флягу командирша приволокла от бегло обследованной разбитой тачанки. Прот и прапорщик в этот момент брели подальше от места боя и только переглянулись, услышав два выстрела.

— Жалко лошадок, — пробормотал Прот, выковыривая из ушей черный порошок.

— Да, Екатерина Георгиевна верна своим незыблемым представлениям о милосердии, — прохрипел Герман. Его пошатывало.

Впрочем, слабость вскоре прошла. Осталось боль в ушибленной скуле и жжение по всему лицу. Герман сидел, смотрел на реку и пытался осмыслить услышанное. Довольно сложно припомнить нюансы бурной перебранки, если позже получаешь в харю собственной винтовкой. Но что-то странное в той ругани было. Похоже, амазонка и верткий хлопец знали друг друга. Видимо, не так проста наша Екатерина Георгиевна, утаивает кое-что от невежественных подчиненных.

Предводительница сидела на корточках, терла тряпочкой лицо Прота. Мальчик фыркал, морщился — сивухой шибало крепко.

— Что-то ты полосатый получаешься, — озабоченно заметила Катя. — Ты как к зебрам относишься, а, Прот Владимирович?

— Не знаю. Нам свинину с говядиной по праздникам давали, — огрызнулся сердитый сирота.

Катя хмыкнула:

— Не злись. Понятия не имею, где они тот говеный мешок раздобыли. Я бы тебе обязательно новенький припасла. С хорошей вентиляцией, мягкий, — сам бы из него вылезать не захотел.

— Вот вы бы в нем сами посидеть и попробовали.

— Я пробовала. Не нравится. Мне вообще не нравится, когда меня вяжут.

— Людям много чего не нравится, — пробормотал Герман. — Не изволите ли объясниться, Екатерина Георгиевна? Что у вас общего с этим… шустриком?

Взгляд изумрудных глаз не дрогнул, не ушел в сторону.

— Объясниться я могу. Частично. Во-первых, вот вам, господин прапорщик, сувенир на память, — Катя выдернула из-за ремня на спине парабеллум, кинула на колени Герману. — Гильзу перекосило. В обойме еще четыре патрона. Повезло вам, ваше благородие. С какой стати вам взбрело в голову орать "бросай оружие"? Этот тип стреляет профессионально. Два раза меня чуть не достал.

— Я думал, он будет полезнее нам живым, — сказал Герман, потирая бедро, ушибленное германским пистолетом.

— Полезнее, может быть, и полезнее. Но не ценой же наших жизней и здоровья. Его живым трудно взять. Разве что раненым. Лучше бы вы, Герман Олегович, ему локоть прострелили. Или колено. Или это шибко бесчеловечно?

— Не увиливайте, Екатерина Георгиевна. Кто он такой? И кто вы такая? — с мрачной решимостью спросил Герман, сжимая удобную рукоять парабеллума.

— Он — агент "безпеки", украинской националистической службы безопасности. Я — сотрудница спецслужбы. Российской. Не русской, не большевистской, не монархической. РОССИЙСКОЙ. По какому поводу и какими судьбами мы с ним сцепились именно здесь — можете спрашивать, можете не спрашивать, все равно ответить не смогу. Сама пока не понимаю. Интересоваться подробностями моей службы и моим жалованием не стоит. И вообще, чем зыркать на меня с таким подозрением, идите-ка, вы, прапорщик, своей собственной дорогой. Я ведь вас не держу. Лошадь есть, ранены вы чисто символически. И Прота забирайте. Рядом со мной сейчас ой как нехорошо быть.

Герман вновь уставился на реку. Что от нее требовать? Сказала, по-видимому, правду. Щепоточку правды. Да что ты, собственно, у нее узнать хотел? Но уходить не хочется. Признайся, единственное, что еще держит в этой жизни — возможность украдкой глянуть на встрепанный золотистый затылок.

— Братец Прот, ты-то что надулся? — Катя махнула грязным тампоном. — Ототрется уголек. На днях станешь истинным бледнолицым. Или тебя тоже вопросы устройства мироздания мучают?

— Не мучают. Я и так слишком много знаю, — Прот ожесточенно потер серыми пальцами волосы, поднялось облачко пыли. — Х. во быть всезнающим.

— Матюгаться начал, — Катя покачала головой. — Иди-ка ты купаться, всезнайка. Умывальников начальник и мочалок командир.

— При чем здесь умывальники? Я доводом стал, — печально сказал Прот. — Меня все найти хотят. Или убить. Меня теперь от Белгорода до Екатеринослава ищут. Я — аргумент. Используют, потом выбросят. Ваш соперник, его кличка пан Кула, раньше считал, что вы из ЧК. А золото, Екатерина Георгиевна, здесь недалеко, под Змиёвом спрятано. Вы, господин старший сержант, все-таки решите, что вам нужнее — я или золото? Или вы с самого начала знали, что я как доказательство важен?

Герман со злорадством увидел на лице амазонки крайнее изумление. Оказывается, наша Катенька тоже глуповато рот умеет разевать.