Другой ветер - Крусанов Павел Васильевич - Страница 27

Улицу сек хлесткий, как проволока, дождь. Трубку сняли быстро, из нее просыпался деловой Надин голос:

- Слушаю!

- Зачем тебе Зубарев? - сказал учитель. - Зачем тебе все сразу?

- Все в порядке! В по-ряд-ке! - повторила она, растягивая слово, как бельевую резинку.

Учитель повесил трубку. На миг ему показалось, что мир застыл, он не может вздохнуть, словно от удара в солнечное сплетение, - замерли в столбняке деревья, розги дождя, низкие цинковые тучи. Мир заклинило в безнадежной мертвой точке. Это было страшно. А через миг все покатилось дальше.

1987

Бутерброды для Нади

- А вот такого видал! - выпалил Андрей Горлоедов и, хрястнув ладонью в сгиб локтя, покачал в пространстве обрубком. - Я на прокурорской даче яму чищу - очень ему хочется в дерьме преть! - И он пошел дальше, совсем не злой и, судя по гордо вздернутой голове, очень собой довольный.

А теперь я расскажу, как случилось, что Андрей позволил себе этот эксцентричный жест, и какая тому была причина.

Начну с предыстории. Год назад он учудил номер - не выехал по путевому листу в Ленинград, а вместо того, вдохновленный "баклановкой", загнал свой фургон на старую, городскую стену, да так, что гаишники запарились спускать машину вниз. За это его по собственному желанию выперли из автоцеха обувной фабрики, где он осел после возвращения из армии. Потом Андрей месяц слонялся без дела, прогуливая остатки небольших сбережений со своей конкубиной Надей Беловой, - кстати сказать, все горлоедовские джигитовки и циркачества происходили большей частью с подачи этой гурии, - а после оформился ассенизатором в спецтранс. С цистерной-дерьмовозом он катался по окрестным деревням, пионерским лагерям, пригородным дачам (да и в самой Мельне не счесть домов, куда не дотянулась еще своими капиллярами городская канализация) и отсасывал гуттаперчевой кишкой содержимое сортирных ям.

До того немалый срок копилось в них добро, так как гордая шоферня сторонилась цистерны и ни в какую не желала поступиться предрассудком ради городской сангигиены. Горлоедов же перед первым выездом самохвально заявил:

- Спросите любого тертого, и он вам скажет: щепетильность нынче - себе дороже! - А после добавил: - Я в месяц столько накалымлю, за сколько вам год горбатиться! - И без смущения уселся в кабину дерьмовоза.

Надо сказать, что вначале ему не поверили. Ну да, платили ассенизатору не кисло - есть на хлеб, есть и на масло, - но не такие деньги, чтоб ради них марать достоинство в фекалиях. А чем покроешь недобор, если на закорках не кузов, а душистая канистра, куда левак не погрузишь? Без приработка у шофера не жизнь, а слезы, - известно каждому.

Однако Горлоедов беспечно жал акселератор своего "ГАЗа" и, судя по личному его понту и обновкам гурии, в которых она являлась на люди, имел в кармане не только на хлеб с маслом, но и на гусиный паштет. Этот гусиный паштет и вызывал общее любопытство.

По-приятельски я сам не раз гонял с ним по округе, но дело смекнул не сразу. С виду все было обычно: Андрей заезжал по адресам, указанным в ходке, болтал с хозяевами, набирал полную цистерну, а после, повозясь с кишкой у слива, врубал из баловства на выдох шесть атмосфер и замирал над судорожно клокочущим червем.

И так несколько раз на дню.

Но однажды, еще до того как в "брехунке" - так в просторечии зовется наш "Мельновский труженик" - появился фельетон про некоего ассенизатора, послуживший причиной раздора между Андреем и Надей, мне удалось подсмотреть его немудреное плутовство. В одну из наших поездок, когда Горлоедов чистил отхожие места по заявкам дачных хозяев, мы подкатили к участку заведующей заречинским универсамом толстомясой Хлопиной. Прежде чем заглушить мотор, Андрей дал ему рёвно потрубить, газуя на нейтрале. Он делал так и прежде, но смысла этого действа не объяснял. Потом он шагнул с подножки на утоптанную обочину и остановился в задумчивости у колеса.

Когда всплыла над забором украшенная пергидрольной копной голова хозяйки, он и глазом не повел в ее сторону.

- Дождались голубца! - сипло обрадовалась Хлопина.

Никогда раньше в лице Андрея я не видел такой беспредельной скуки.

- Труба дело, - сообщил он в пространство. - Баллон спускает.

- Ладно, милый, заезжай во двор.

Горлоедов утвердил на копне задумчивый взгляд. Синие его глаза подернулись мутной дымкой и мерцали, как перламутровые.

- Чего это, мать, я в твоем дворе не видал? У тебя там, поди, не Елисейские поля, а навозные грядки.

На тугом, как антоновка, лице хозяйки зарумянилась тревога.

- Шутки тебе, - просипела она с зыбкой строгостью в гортани, - а у меня из очка плещет!

- Беда. - Андрей безнадежно скучал. - Тебя начальство на ту неделю расписало.

Чтобы лучше слышать, я тоже вылез на дорогу - в сегодняшней ходке у Горлоедова была вписана Хлопина.

- Как так? Заявку давно давала, - пыталась наступать хозяйка.

- Э-э-а... - зевнул Горлоедов. - Быстро только колбаса в твоем универсаме кончается. - И не спеша добавил: - У меня теперь пионеры в очереди. Дети - святое.

Полминуты длилось молчание, потом из гортани Хлопиной потекло масло:

- Может, уважишь, раз тут случился...

- Показалось. - Андрей шлепнул ногой по скату. - Держит, собака! - По всему было видно, что память о Хлопиной стремительно в нем слабеет.

- Почистил бы, а? - напомнила о себе хозяйка.

Горлоедов удивился:

- Цистерна не резиновая. Твое возьмут - на пионерское места не хватит. Тебе - гигиена, а мне - от начальства по репе.

На яблочном лице Хлопиной, как пролежина, отдавилась мысль. Хозяйка поманила Горлоедова к забору и что-то шепнула ему в ухо. Андрей отступил на шаг и оглядел ее с укором.

- Ты так в бане не скажи - шайками закидают! - пообещал он. - Гальюн выгребать это тебе не коленки воробьям выкручивать!

- Так сколько же, саранча?!

- Мне дармовые авоськи таскать неоткуда. - Андрей потянулся к дверце кабины. - Мне - по труду.

И он, ни к кому словно бы и не обращаясь, поделился с пространством, что, мол, чувствует себя неважнецки и на той неделе, видать, забюллетенит, а это совсем не ко времени, потому что заявок скопилось - уйма, и работы ему: пахать - не перепахать.

Хлопина заспешила:

- Ладно, будет по труду! - и, семеня короткими ножками, напоминающими ножки рояля, кинулась отворять ворота.

Позже, когда мы с Андреем уже катили по проселку, я спросил:

- И что же, такой оброк с каждой ямы?

- Как случится, - весело откликнулся Горлоедов. - От каждого по доходам.

- А казенное?

- Казенное - за голую зарплату.

Так открылась мне природа гусиного паштета, который Андрей жирно мазал на бутерброд для Нади.

А недели через полторы все читали "брехунок" с фельетоном под названием "Робин Гуд из спецтранса". В фельетоне был выведен безымянный ассенизатор, борющийся с достатком зажиточных граждан при помощи изобретенной им строгой системы мздоимства. Там подробно излагалась шельмоватая схема, по которой Горлоедов выдавал обязанность за одолжение, и то, как благодарные заказчики ценят сговорчивость выгребного санитара. Мало того, затоваренная по персональной расценке цистерна часто не доезжала до слива, а, пробитая рублем, протекала на грядки соседних огородников - таким образом, одно и то же дерьмо проплачивали дважды. Там говорилось еще, что есть деревни, где всем миром собирают ему складчину-братчину. Но это был явный перебор. Заканчивалась писанина безответным вопросом: "Кто же он, наш герой? Ловкий рвач или Робин Гуд, еще не облагороженный легендой?"

Автором сочинения был Вовка Медунов, год назад окончивший ЛГУ и вернувшийся в Мельну с дипломом журналиста и гонором столичного ерша. Лично я, прочитав фельетон, Медунова пожалел - Андрей никому бы такого не спустил, хоть в разговорах под "баклановку" всегда ратовал за гласность. Скандала ждали многие, но только ничего такого не случилось, а случилось вот что.