Том 1. Тяжёлые сны - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 8

— Вот как! Ну, поздравляю, — сказал Логин с усмешкою.

«Глазенки засверкают, — думал он, — да только отчего?»

Андозерский развалился на спинку стула и самодовольно приглаживал пестрый жилет, прикрывающий брюшко умеренно-солидных размеров.

— Да, брат, это уж доподлинно исследовано мною, — продолжал он. — Приходи хоть завтра, — выскочит с руками и ногами. Ну, да я еще посмотрю и посравню. Другие две, пожалуй, попрелестнее будут, хоть и победнее.

Логин торопливо и маленькими глотками прихлебывал из стакана.

«Всякая муха, — думал он, — может карабкаться своими нечистыми лапками всюду, куда ей вздумается!»

— Номер второй, — продолжал Андозерский, — Неточка Мотовилова, — премиленькая барышня, не правда ли?

— Да, мила и Неточка, — лениво ответил Логин. — У нее и призвание есть.

— К чему? — спросил Андозерский с некоторым даже испугом.

— Выйти замуж.

— То-то… Ее папенька, сказать тебе по правде, изрядный плут, — конечно, это между нами.

— Да уж не пойду сплетничать.

— Кстати, они тобою огорчаются.

— Кто?

— Да Мотовиловы. Зачем ты их Петьке двойки лепишь.

— Ну, уж это…

— У других-то ведь он тянется. Да это, конечно, твое дело. А все бы лучше… Вот кабы ты за Неточкой приударил, так, небось, и к братцу был бы помилостивее. Славная девочка, черт возьми… У папеньки состояньице кругленькое, хотя и нечисто нажито.

— Жаль только, что на много частей делить придется.

— Ну, это ничего, всем хватит. А ведь помнят старожилы, как лет двадцать пять назад он появился сюда в рваной шинелишке, в истасканных сапожишках, — прохвост прохвостом. Был управляющим одной питерской дуры-та ему вверилась: ведь он и теперь мастер о добродетелях говорить. На словах блажен муж, а на деле всукую шаташася, как говорят семинаристы.

Андозерский захохотал.

— Славный был у нее лесок, — извел начисто, а денежки прикарманил. Потом женился на богатой вдовушке. Что-то уж очень скоро она окочурилась, а капиталы ему завещала. Женился на другой. Много о нем еще скверного толкуют. Говорят, что и завещание-то было подложное. Даже совсем невероятные вещи рассказывают.

— И такого-то человека ты хочешь иметь тестем! И за таким приданым погнался!

Логин встал со своего места и прошелся по комнате. Уже давно чувствовал он к Мотовилову странное отвращение. Лицемерною казалась Логину вся его повадка. И в гимназии, и в городе он намозолил глаза Логину: был он человек заметный и довольно неугомонный, и везде воскуряли ему горожане фимиам почтения. Наконец, самого имени Мотовилова не мог слышать Логин без раздражения.

— Мало ли что! — досадливо говорил Андозерский. — Ведь и ты, небось, не отказался бы от хорошенького кушика? Дочка его ни при чем. Она премиленькая. Вот мы возьмем да за нее и выпьем.

Андозерский принялся перебирать бутылки и глубокомысленно рассматривал каждую на свет. Он приостановил свой рассказ и принял такой вид, будто слова Логина ему не понравились: румяные щеки его вытянулись настолько строго и солидно, насколько позволяла их сытая припухлость; выпуклые глаза сердито поглядывали в ту сторону, где остановился у окна Логин. Он выбрал вино подешевле, маркою пониже, и пробормотал сквозь зубы:

— Вот мы этого попробуем, это — тоже доброе винцо. Логин усмехнулся.

— Ну, так как же, однако, твои дела в этом пункте?

— Известно, дружище, девочка на меня уже давно засматривается.

— Ого, да ты победитель!

Андозерский опять оживился и весело заговорил:

— Тут, брат, из-за меня барышни чуть не дерутся, маменьки тоже так и думают, как бы в женихи изловить. Другой давно бы испекся, да я, брат, сноровку знаю, — меня не обманешь… Ну, а что до Неточки, — так здесь и папенька очень бы рад со мною породниться, — ему это пригодилось бы.

— Да?

— Есть дела… Ну, да что тут… Наконец, есть и третий номер. Тоже невеста хоть куда, — Клавдия Кульчицкая. Энергичная девушка и неглупая.

— Да, поумнее нас с тобою.

— Ну, где там, — важно ответил Андозерский, — но очень неглупая. Она мне на днях сказала: с вами можно жить, вы не злой. Очень страстная барышня, — боюсь, как бы не сбежала.

— От тебя?

— От меня не убежит! Боюсь, как бы ко мне не сбежала с бухты-барахты. Уж слишком фантастическая девица!

Того гляди, явится, скажет: твоя навеки. А я еще не решил, кто лучше.

— Вот оно что! Но, однако, с чего же бы ей бежать? Ведь она совершеннолетняя?

— Да так, взбалмошная такая: вздумает, да и весь сказ. Свой капиталец имеет, — от отца осталось. Маменька опекуншей была и порастрясла дочкины денежки. С Палтусовым спуталась. Он ей такой же брат, какая ты мне жена.

Андозерский радостно засмеялся своему сравнению.

— Он, — продолжал Андозерский, — из нигилистов. И хвост у него замаран. Говорят, ему скоропалительно пришлось оставить службу: не то проврался, не то проворовался. Впрочем, успел сколотить копеечку. Сперва широконько пожили, по заграницам околачивались. Теперь сократились. Он за аферы принялся, — в большом секрете, — и очень практично ведет дела, хоть и не совсем чисто. Ума — палата.

— А «умный человек не может быть не плутом»?

— Само собой! Нос у него собакой натерт… И по амурной части малый не промах. Врезался в Клавдию, — маменька-то ему уж понадоела. Мать ревнует, а дочка их обоих злит напропалую. Вот ты мне что, дружище, скажи-чем это Клавдия прельщает? Ведь не красавица: зеленоглазая, бледная, волоса какие-то даже не черные, а синие, — что в ней?

— Что в ней? — задумчиво переспросил Логин. — Прелесть неизъяснимая, манящая, что-то загадочное и гибкое.

— Именно, гибкая, как кошка. И презлая.

Просидели далеко за полночь, беседуя то о настоящем, то о прошлом, — больше о настоящем: общих воспоминаний было немного. Логин больше слушал, Андозерский рассказывал, больше о себе, а если и о других, то всегда так, что он сам стоял на первом месте. Он принадлежал к числу людей, которые скучают, когда речь идет не о них, и которые сердятся, когда их не хвалят или когда хвалят не их.

Была теплая и светлая ночь, когда Андозерский вышел на крыльцо за Логиным. Их шаги и голоса звучно раздались в чуткой тишине улицы. Андозерский доволен был своим внимательным слушателем и интересным для него самого разговором, а маленькие шероховатости забылись под влиянием того особого прилива приязни, который всегда ощущают хозяева, когда провожают засидевшихся гостей.

— Проводил бы тебя, — говорил он, — погода славная, и покалякать с тобой приятно, — да налимонился уж я очень. Поскорей спать завалиться.

От излишне выпитого вина Логин чувствовал легкое головокружение. Неясные очертания домов, заборов, деревьев колебались, как бы зыблемые ветром. Но прохлада ночи ласково обнимала его и успокаивала горячую голову; ласково смотрел склонившийся на запад месяц, над крушением диких мыслей возникший сладким веянием восторга. Логину становилось необычайно легко и весело: новые силы закипали, в сердце тихо звенели неведомые, таинственные струны, словно прозрачная песня рождалась в нем, наполняя его очарованием голубой мелодии.

Логин прошел длинный и шаткий мост. Тонкие устои жалобно роптали на что-то речным струям. Логин повернул по высокому берегу, где тянулись заборы садов и огородов. Задумавшись, миновал он поворот на ту улицу, по которой следовало ему выйти к своему дому, — и шел дальше.

Здесь было совсем пустынно. Огороды и сады еще продолжались на этом берегу, а за рекою начинались нивы и леса. В воздухе были разлиты теплые и влажные благоухания. Река журчала по кремнистому руслу, мелкому и широкому. Издали доносился шум и плеск струй у мельничной запруды, где жили, таясь на дне, зеленоволосые и зеленоглазые русалки. В безоблачно-светлом, синем море небес сверкали архипелаги звезд. Ночной полумрак сгущался вдали и ложился мечтательными очертаниями, а туман за рекою окутывал нижнюю часть рощи, из которой выступали вперед и темнели отдельные кусты.

Логин заметил, что зашел далеко. Осмотрелся и сообразил, что стоит у сада Кульчицкой. Высокие деревья из-за забора смотрели внимательно, и ветви их не шевелились.