Кровь за кровь (СИ) - Сахаров Василий Иванович - Страница 6

— Нет, жрецами будет руководить мой племянник Иегуда. Мне же придется остаться в степи, дабы лично руководить ритуалами у Врат.

— Твое слово услышано, благородный Манассия, и да случится все, согласно воле твоей. Сколько жрецов поведет за собой Иегуда на запад?

— Двести восемьдесят служителей Ягве окажут тебе поддержку, Хаим.

— Так много?

— Вы должны поставить все эти, так называемые, Вольные Герцогства на колени, мелех. Сметите их города с лица мира Тельхор, возвысьте нашего бога, приведите их женщин и детей на наши алтари. Ты всегда мечтал о власти, Хаим, и теперь, ты получишь ее, — верховный раввин посмотрел ему в глаза и спросил: — Ты думаешь, что мы не знаем о твоем желании вырваться из под нашей опеки?

— Да, я… — голос царя задрожал.

— Это нормально, Хаим, — усмехнулся Сабриэль. — Не волнуйся, мне совсем не обязательно читать твои мысли, чтобы понимать, что ты задумал. Поэтому не дури, мелех, а иначе, твое место займет другой.

— Другого правителя степь не признает.

— От той степи, что при дромских каганах была, ничего уже не осталось. Ранее, дромов было около трех миллионов, а сейчас, один остался, да и тот, скоро растворится в других народах без остатка. Остальным все равно, кто на троне сидит, лишь бы их не трогали, а этого не будет, пока они служат нам.

Глава 3

Пламен

Вот и еще один день прошел. Вроде бы и без дела не сидел, а ничего толком и не сделано. С самого утра отправился за город, на ферму, где отрядный табун содержался. Посмотрел как там наши лошади, в каком они состоянии, и увиденным остался весьма доволен. Фермер, у которого они находились, подошел к делу ответственно и, можно сказать, с душой, обихаживал наших четвероногих друзей как своих. В общем-то, понятно почему, по зиме заработка у него никакого, а тут мы нарисовались, с предложением хорошего дополнительного заработка. Был бы он непутевый хозяин, если бы отказался, так что решились все наши с ним дела довольно быстро, с нас корма и два империала ежемесячно, с него помещения и труд, все довольны и счастливы.

В полдень вернулся в город и остаток всего светового дня отдал тренировкам, посетил занятия, помахал шашкой, метал кинжалы по мишеням, да с одним из дромов, рослым и крепким воином клана Казак, в учебной рукопашной схватке сошелся. Ратибор, так звали этого воина, был в кулачном бою мастер, сказать нечего, мне до него еще очень далеко по умениям, да и тот же сержант Лука, который борьбе большую часть своей жизни отдал, у него ни одной схватки до сих пор не выиграл. Раз за разом, ловкими короткими ударами в корпус и подсечками по ногам, казак сбивал меня наземь, а я падал и поднимался вновь. Приемы, которые использовал против меня воин, мне были знакомы, память предков услужливо подсказывала, что и как работает в этой системе, но знать и понимать, все же совершенно разные понятия, а оттого, и мне, и братьям моим, приходилось постигать все на практике.

Часа три, не меньше, занимались мы с казаком и, уже под вечер, когда я смог приноровиться к манере боя моего условного противника, мне удалось поймать его на ударе, захватить его руки и сделать классический борцовский бросок через себя. Такого в нашем отряде еще не случалось, чтобы кто-то Ратибора на лопатки уложил и все, кто в это время находился во дворе, бросали на меня одобрительные взгляды.

Ратибор поднялся с земли, стряхнул с себя комья грязи налипшие на одежду и сказал:

— Силен ты, Пламен, видно, не зря люди говорят, что кровь в вас непростая. Ты третий человек, который меня в схватке одолеть смог.

— А другие двое кто? — поинтересовался я.

— Первый, конечно же, батька мой, ты его знаешь, Удал Славута, он меня всему учил, а второй, сотник Хорт из рода Рыси, под началом которого раньше ходил, как и ты, бури.

— Это где же ты с ним пересекся?

— Шесть лет назад, когда в истоках Итиля северные дромы против Хаима поднялись. Нас тогда из рода Казак триста всадников к ним ушло, все кто мог сражаться. Два года с наемниками в лесах резались, но все же загоняли они нас, от поселений отрезали, окружили и почти всех перебили. На родину нас только пятнадцать вернулось, четыре года прятались в плавнях, да по балкам, пока вы не появились.

— Так вас же пятеро было, с остальными что, неужели так и скрываются до сих пор?

— Нет, остальные погибли. Трое в Банзугоне попались, а десять человек на восток ушли, караваны торговые грабить, дабы семьи наши прокормить. Пару раз у них неплохо все вышло, а в третий поход попали в засаду, — сказав это, казак как-то понурился, может быть, чувствовал себя виноватым в том, что он жив, а его родовичи мертвы, хм, все может быть и не надо лезть человеку в душу.

Сказать Ратибору мне было нечего, я мог ему только посочувствовать. Вот, только, оно ему надо, это мое сочувствие? У кого из нас не спроси, так у каждого горе или беда. Не горевать надо, а мстить, не питьем хмельным обиду глушить, а кровью вражьей ее смывать. Кивнув ему, мол, понимаю тебя, направился в особняк. Уже смеркается, надо помыться, переодеться, поужинать и навестить нашу несостоявшуюся убийцу Ингу Хайлер, которая уже две недели сидит под замком в глухой комнате без окон на втором этаже возле моего кабинета, некогда кладовке для особо ценного товара.

Через час, чистый телом и душой, сытый и, по большому счету, довольный своей жизнью, я стоял перед нужной мне дверью. Ключ от нее висел рядом, на обычном гвозде и через несколько секунд я был внутри. Девушку я не видел со вчерашнего вечера, когда принес ей досье и личное дело на ее мать, директриссу сиротского приюта Эрмину Хайлер, полученное мной из Штангорда, по запросу норгенгордского отдела Тайной Стражи. Инга, опершись спиной на стену и направив взгляд в потолок, сидела на кровати, в той же самой позе, в какой я ее оставил вчера. Толстая папка с документами, описывающими жизнь, а главное, смерть мадам Эры, лежали у нее на коленях.

Пододвинув табурет, который стоял в углу комнаты, присел напротив нее и спросил, кивнув на папку:

— Ну, как?

— Это, правда? — она по-прежнему смотрит в потолок.

— Что именно?

Она всматривается в меня и говорит:

— Правда ли то, что моя мать была такой дрянью?

— Для меня и для всех остальных воспитанников сиротского приюта, она была олицетворением зла, не больше и не меньше.

— За всю свою жизнь я видела ее только три раза, и мне казалось, что моя мама самая ласковая и добрая женщина на свете.

— Конечно, мать есть мать, — пожал я плечами. — Кстати, не могу сказать, что знаю о мадам Эрмине абсолютно все, но она никогда не говорила, что у нее есть дети, да и в досье Тайной Стражи ясно сказано, что она никогда не была замужем и потомства не имела. Кроме того, имелся личный архив мадам и переписка, там тоже нет никаких упоминаний о тебе. Почему ты думаешь, что она твоя мать?

— Ну, как же, — удивилась она, — а фамилия, а ее приезд ко мне? Конечно, детства своего я не помню, только какие-то пожары, крики, вот и все, но я спрашивала папу, и он сказал, что она моя мать.

— А кто у нас папа?

— Бывший мэр Норгенгорда мэтр Самбини.

— Да, теперь понятно, почему норгенгордский чиновник, из дома которого ты стреляла, тебя покрывал и утверждал, что никого у него не было. Однако дело становится все более запутанным. Придется пообщаться с мэтром Самбини, устроить вам очную ставку, как говорят в Тайной Страже.

— Не надо, он не знает, что я решилась за мать отомстить, — вскрикнула она.

— Ладно, позже этот вопрос решим.

— Со мной, что теперь будет?

— Если ты не имеешь к нам претензий, то свободна, можешь идти куда хочешь.

— А нельзя мне с вами остаться?

— С чего бы это? — теперь уже удивился я.

— Должна же я за мать как-то отомстить, а вы, насколько я понимаю, собираетесь на войну с рахдонами.

— Не знаю, ты вроде бы, только недавно нас убить мечтала, а сейчас, нате вам, возьмите к себе. Давай поступим несколько иначе, поезжай к отцу, он личность известная, в прошлом году себе свободу в рейдерах выслужил, теперь свой отряд собирает, пообщайся с ним, а там и определишься, чего же ты на самом деле хочешь. Идет?