Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

От Аллегро до Аданте

Круковер Владимир Исаевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

От Аллегро до Аданте - Круковер Владимир Исаевич - Страница 3

Изменить размер шрифта:

***

Старик – еврей играет на баяне,

Коробка рядом с мелочью стоит.

Старик играет. А на заднем плане

Весь Израиль обыденно гудит.

Старик недавно въехал из Одессы.

Профессор и немного музыкант.

Играет он заученные пьесы

И жалким агора наивно рад.

Старик не знает местного наречья,

Он тут недавно _ тчо ему иврит.

Немеют от баяна его плечи,

И мучит в пальцах рук его артрит.

Он доиграет слабенькую пьесу,

Пойдет тихонько в ближний магазин...

А вечером он вспомнит «за Одессу»

И жалобно вздохнет старик – олим.

***

Россия вновь в огне,

А я ее покинул,

Мне надоели ваучеры там.

Россия снов во мне,

Ее я не отринул,

В душе навечно

Всероссийский гам.

В душе навечно

Всероссийский холод,

И площадей, встревоженных, набат,

И бесконечный наш российский голод,

В котором наш народ не виноват.

Я вижу все. Я даже вижу плахи,

На площадях

И палачей при них.

И на ветру

Полощатся рубахи

На депутатах проклятых твоих.

Я вижу как

Окрашенные кровью, Несутся псы

На сворке егерей. Россия мне

Ты отомстишь любовью

За то, что я Отчаянный еврей.

Ты за стихи, за гневные двустишья,

Не раз меня на плаху возведешь.

А в Тель-Авиве

Я навечно лишний,

И все мечты

Об Израиле – ложь.

Сюда не плохо приезжать купаться

И тут не плохо можно отдохнуть.

Россия ж – дом.

В который возвращаться

Я обречен...

***

Поставьте на конвейер Круковера,

Чтобы крутил он гайки день за днем.

Пускай его обугленная вера

Сгорит на зоне пламенным огнем.

Пускай надолго помнит он обиду,

Неправедность пускай переживет.

И веру в правду, как пустую прибыль,

О камни плаца пусть он разобьет.

Он на изломе. Истина больная

Уже не ступит рядом с ним в барак,

И, от неправды он изнемогая,

Уже не вступит с ней в неравный брак.

Он на надрыве. Ритм ужасных гаек

Для творческого сердца ржавый нож.

Он в стадо уголовных негодяев

Был вброшен, будто лакомая кость.

Озлится и писать уже не сможет:

Недобрый и неумный – не поэт.

И на конвейер голову положит,

Под пневматический для гаек пистолет.

1978г.

***

Как нищенка, уходит со двора

Любовь, которая еще не умерла.

***

На свободу даже не стремлюсь.

Ну зачем стремиться на свободу?

Я в тюрьме свободе научусь,

Чтобы объяснить ее народу.

1965г.

***

Б. Окуджаве.

Разбита скрипка Моцарта давно,

Кумир всех пошлостей страны на пьедестале.

И днем и ночью в камере темно,

Проходит время в тягостном угаре.

Какой камзол? Какие башмаки?

Какие кружева на этой рвани?

лишь слабое движение руки

И глаз туберкулезное мерцанье.

Со лба ладони... Боже упаси!

Не убирать... Но скрипка-то разбита.

Ладони надо бережно нести

С улыбкой записного паразита.

И нету в жизни радостной гульбы.

Одна стрельба... Кто это отрицает?

Некрашенные в моде тут гробы,

И землю тут неглубоко копают.

И молодость мгновенна, точно взрыв,

Пожар чахотки выжигает очи.

Ко лбу ладони – совести порыв.

А дальше – мрак,

А дальше – многоточье...

***

Жизнь прошла,

Как пуля нарезная,

Слепо и бездумно...

Лишь стрелок

Знал, куда он ее посылает;

В собственный, нацелившись, висок.

***

Дочери Маше.

Все мы – артисты, Маша,

Мы – на сцене

У времени, надежды, у судьбы,

И не понять твоей подружке Лене,

Что мы с тобой играть осуждены.

А жизнь нас ломает ежечастно,

А время сокращает право жить,

А зрители глазеют безучастно

И не желают за билет платить.

Но вот антракт. Или запой? Не знаю.

Опять меня влечет наверх, в буфет.

Я там коньяк в фужеры разливаю

И жду тебя, купив кило конфет.

А ты на сцене около софитов

Уныло смотришь в опустевший зал.

То у суфлерской сядешь так разбито,

Как будто Сатана тебя проклял.

Потом – ко мне. В буфет, как на причастье.

Конфету в рот... Но вот второй звонок.

И вновь на сцену, к счастью и несчастью,

И роль твердить, как школьники урок,

И вялые слова цедить в пространство,

И жестами натуру подменять.

А публика уныла и бесстрастна,

И невозможно публику понять.

Сегодня ты – Офелия, а завтра

Какая-то военная вдова,

Джульетта вечером... А утром ты мерзавка,

И бросилась на мать «качать права».

Весь мир – бардак. Но сцена нашей жизни

Совсем другой расклад в душе творит,

Там постоянно мы на чьей-то тризне,

И правит там неправый фаворит.

Но все ж... Сыграть хоть раз

На лютой сцене,

Сыграть хоть раз неистово,

Сквозь стон!...

Потом уйдем туда,

Где пляшут тени,

Могилы где

И карканье ворон.