Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

От Аллегро до Аданте

Круковер Владимир Исаевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

От Аллегро до Аданте - Круковер Владимир Исаевич - Страница 1

Изменить размер шрифта:

Владимир Иванович Крук

От Аллегро до Аданте

***

И это кладбище,

однажды...

Но в третий раз, в четвертый раз;

и каждый

похоронен дважды,

хотя и не в последний раз.

Какой-то странный перекресток:

На красный цвет дороги нет.

Столетний разумом подросток

Ехидно шепчет мне: «Привет».

«Здорово, – отвечаю скучно, —

Чей прах тут время хоронит?»

Могилы выкопаны кучно

И плесенью покрыт гранит.

И повторяется,

однажды...

В четвертый раз и в пятый раз;

места,

где похоронен каждый,

хотя и не в последний раз.

Пылает красный. Остановка!

От перекрестка ста дорог.

В глазах столетнего ребенка

Есть не стареющий упрек.

Могилы – в очередь к исходу,

Надгробья – в плесени веков,

Дурацкий памятник народу

В скрипучей ветхости бех слов.

Как красный глаз шального Бога,

Как сфетофор с одним глазком,

Моя – вдоль кладбища – дорога

С присохшим к разуму венком.

И повторяется,

однажды...

И в пятый раз, и в сотый раз,

Апрельский поезд,

Зной

И жажда,

И чья-та смерть,

Как Божий глас...

28 апреля 2000.

Утром, после того, как поезд «Янтарь» ночью переехал женщину, о чем я еще не знал, когда написал это стихотворение.

***

Кто то живет в музыке фортепьяно.

В мире Моцарта и Чайковского,

В торопливом аллегро рояльных струн.

Кто то живет в музыке скрипки.

В девственном изгибе ее грифа,

В длинном всхлипе скрипичной струны.

Кто то живет в музыке флейты.

В нежном дыхании ее голоса,

В свирельной пасторали ее выдоха.

Кто то живет в музыке гитары.

В цыганской вальяжности ее переборов

В романтичности ее голоса.

Кто то живет в музыке органа.

В мире Баха и Храмов,

В космическом многоголосии его труб.

Я живу в мире клавесина.

В хрустальности его звуков.

В ужасной прелести прошлого.

Жаль, только, что нет у меня клавесина.

***

Снимите шапки перед мавзолеем,

В котором прах задумчивый лежит.

Лежит спокойно беспокойный Ленин,

У стен Кремля великого лежит.

Снимите шапки, не спеша войдите

И этот труп спокойно разглядите,

Чей на портретах радостный оскал.

Как долго он Россией торговал!

Теперь лежит, нахохлился, как кочет,

И над Россией проданной хохочет,

И жалок голый черепа овал.

И скулы Чингис-хана, не ссыхаясь,

Рельефно выступают под глазницы,

И все идет толпа к немой гробнице,

Чтоб поклонится? Или чтоб понять?

Но мертв под желтой кожей мощный череп,

И тягостно обычаю поверить,

Что мертвых неэтично оскорблять.

Его иконы мрачною усмешкой

На мир глядят. Люд молится поспешно,

Вдыхая сладкий смрад от трупов книг.

И – никто, чтоб проколоть гнойник.

Снимите шапки. В этом мавзолее

Лежит, как идол, равнодушный Ленин.

Сквозь узкое окошко виден рот,

На вечную усмешку осужденный,

И, словно на заклание, народ

К нему идет, Свободой угнетенный.

***

Погадала... На сердце

Стало легче, вроде.

Кошка нынче ластиться,

Как к плохой погоде.

Ты опять за старое,

Ты опять гадаешь,

Будто все бывалое

Заново листаешь.

А стихи, как песенка,

Грустные и нежные,

И слова, как лесенка,

В сумерки безбрежные.

Пишутся и пишутся,

И легко читаются,

А тобой услышаться.

А, как кровь впитаются.

***

Санкт-Петербург лежит в ночи.

Ночное требуйте такси,

На Черной речке ждет вас Он

Под звук скрежещущий ворон.

На Черной речке много лет

Вас ждет дуэльный пистолет,

Вас ждет усталый секундант,

Бретер, повеса и педант.

Вас ждет молчание ночи

– Ночное требуйте такси,

– И вмиг туда, где пистолет

Вас ждет угрюмо много лет.

***

Отойди. Но от этой встречи

Отойти невозможно...

Ночь

Предвещает на Черной речке

Обнаженную правду – ложь.

Отойди.

И спокойным шагом

Приближайся к проклятью дня,

И в дуэльную сущность разом

Окуни горожанина.

***

А потом на такси рассветном

Ты вернись в тишину квартир,

И на листике неприметном

Запиши, кто кого убил.

***

Расстреляйте меня под утро,

Все равно я давно убит,

И на речке той неуютно

Мое тело в снегу лежит.

Воздух утренний очень гулок,

Дым из дула... И все – зола.

И стоит секундант – придурок,

Словно призрак того вчера.

А таксисты в двадцатом веке,

Тормозят, чтоб тебя вести

В это прошлое...

Стынут реки,

На часах еще без пяти...

У кого-то свиданье с дамой,

У кого-то свиданий нет,

Я прощаюсь сегодня с мамой

И беру с собой пистолет.

Утро гулкое, снег сыпучий,

Невозможно колючий снег,

И до носа закутан кучер,

И кончается прошлый век.

Еду я и мой вальтер старый,

В пиджаке на груди лежит,

И шофер на такси устало,

Про инфляцию все брюзжит.

И жужжат фонари на старых,

На облупившихся столбах,

А ямщик, как шофер усталый,

Норовит завернуть в кабак.

Секунданты, нахохлив спины,

И упрятав носы в пальто,

Режут линию в снеге синем,

Только это еще не то.

То наступит, когда проклятьем

Приподнимется пистолет,

Чьих-то лиц, чьих-то рук распятье,

Тех, которых давно уж нет.

Чьих-то слов безобразный шорох,

Чей-то стон

И удар о снег,

И одежды ненужной ворох,

И дрожанье замерзших век.

А потом, когда тело взгрузят

На пролетку

И вскач – к врачу,

Я куплю у на проспекте водку,

И грехи свои залечу.