Дневник наркомана - Кроули Алистер - Страница 6

Внезапно весь клуб, скажем так, онемел. В двери вошла Лу. С ее плеч ниспадал оперный плащ темно-лилового цвета с золотой оторочкой — одеяние императрицы или (могу ли я так выразиться?) жрицы. Все заведение замерло, разглядывая ее. И я еще гадал, не прекрасна ли она!

Она шагала не по земле. "Vera Incessu Patuit Dea",[1] — как нас учили в школе. И она ступала, напевая великолепную литанию капитана Д.Ф.С. Фуллера… "Ты, О златой сноп желаний, что стянут прекрасным маковым жгутом! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Она пела в полный голос, который звучал несколько по-мужски. Красота ее была столь лучезарна, что она озарила мой рассудок как восходящее солнце после долгого ночного полета. "Как медленно карабкается солнце впереди, но погляди на запад! Там светом залита земля!"

Словно отвечая на мою думу, вновь загремел ее голос: "Ты, О золотое вино солнца, пролитое на темные груди ночи! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Первая часть песнопения была чем-то вроде грегорианского напева, подстраивающегося к ритму слов. Но припев заканчивался одинаково. И-А-О передает произношение последнего слова. Каждый гласный длится как можно дольше. Казалось, она старается выдохнуть последний кубический миллиметр воздуха каждый раз, когда произносила эти звуки.

"Ты, О багряный урожай жизни, пролитый в чашу могилы! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

Лу подошла к столу, за которым мы сидели. Он был покрыт грязной, потрескавшейся скатертью. Она заглянула мне прямо в глаза, хотя я был уверен, что она меня не видит.

"Ты, О красная кобра желания, вынутая из мешка руками дев! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Она удалилась от нас, подобно лилово-грозовому облаку, озаренная солнцем, оторванная от сосков рассвета некой незримой молнией.

"Ты, О обжигающий меч страсти, заточенный на наковальне плоти! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Шквал почти безумного восторга прокатился по клубу. Словно канонада зениток. Джазбанд грянул что-то еще более дикое.

Танцоры стали бесноваться с пущей яростью, задыхаясь от собственного буйства.

Лу вновь придвинулась к нашему столику. Только трое из нас были оторваны от остального света. Вокруг звенел пронзительный смех бешеной толпы. Показалось, что Лу прислушивается. И снова у нее вырвались слова… "Ты, О безумный вихрь хохота, бьющегося в спутанных локонах сумасбродства! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

С тошнотворной ясностью я осознал, что госпожа Вебстер, между тем, вливает мне в уши целый доклад о карьере и характере Царя Лестригонов: "Он живет где-то там, в месте под названием Телепил. И хотя он и выглядит моложе, ему более ста лет. Он успел побывать везде и все испробовать, и каждый его шаг оставляет кровавый след. Он самый злой и опасный в Лондоне человек. Упырь он, и живет за счет погубленных жизней".

Признаюсь, я питал к этому человеку крепчайшее отвращение. Но столь неистовое и горькое обличение того, кто, очевидно, был дружен с двумя величайшими в мире художниками, не прибавило черных пятен в его досье. И если честно, госпожа Вебстер не впечатляла меня, как авторитет в области поведения других людей.

"Ты, О Принц-Дракон воздуха, опьяненный кровью закатов! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Дико ужалила меня ревность. Ее мертвенно-бледный демонический спазм. По той или иной причине мне померещилась некая связь между этим куплетом загадочного напева Лу и личностью Царя Лестригонов. Это не ускользнуло от Гретель Вебстер и она поспешила незаметно ввести очередную дозу отравы.

— О да, мистер Бэзиль Кинг Лам очень большой Дон Жуан. Он очаровывает дам тысячей различных трюков. Лу влюблена в него по уши…

И снова эта баба допустила ошибку. Я пренебрег ее упоминанием Лу. Уже не помню, что именно я ответил, наверное вроде того, что Лу не похожа на слишком уж уязвленную стрелами Амура.

Госпожа Вебстер улыбнулась тончайшей из своих улыбок.

— Я полностью с вами согласна, — проворковала она шелковым голосом. — Сегодня Лу — самая прекрасная женщина в Лондоне.

"Ты, О благоуханная сладость цветов, струящаяся по лазурно-воздушным полям! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"

Девушка явно находилась в необычном состоянии. Как будто она обладала двумя сущностями во всей широте их возможностей — божественной и человеческой. Она остро осознавала все, что творится вокруг нее, абсолютно владела собой и окружением, и все-таки одновременно была затеряна в некой неземной форме блаженства, которая, будучи непонятной по сути, напоминала, однако, некоторые обрывочные и фрагментарные переживания, испытываемые мною во время полетов.

Полагаю, что каждый читал "Психологию Полета" Л. де Гиберн-Зивекинга. Позволю напомнить вам оттуда следующие слова: "Все типы людей, которым доводилось летать, знакомы с тем неясным, тонким отличием, которые полеты накладывают на каждого из них. Очень мало кто знает в точности, что это такое. И едва ли кто-либо из них может выразить свои чувства. И ни один из них не признался бы в них, даже если бы мог… Понимаешь без слов, что ты сам по себе, что все обособленны друг от друга и никогда один не сможет проникнуть в тайник души другого, в тот тайник, на котором зиждется индивидуальная жизнь".

Чувствуешь себя вне всяких отношений с посторонними вещами, даже самыми насущными. И все-таки сознаешь, что все о чем тебе было ведомо — лишь картинка, выдуманная твоим же умом. Вселенная, этот мир — не более чем зеркало твоей души.

В таком состоянии начинают понимать вздор любого сорта, видеть смысл в бессмыслице.

"Ты, О непоколебимый венец Небытия, разрушающий и созидающий Мир! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

В достаточной мере поняв, что должна чувствовать Лу, извергая эти страстные и бессмысленные словеса своим вулканическим ртом, меня захлестнула ярость. Сделанный Гретель намек по капле просачивался в мой мозг: "Этот противный алкоголь делает из людей скотов. Отчего так возвышенна Лу? Она вдохнула своим носиком чистейший снег Небесных вершин".

"Ты, О белоснежный кубок Любви, пенящийся алой похотью! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"

Я трепетал и вздрагивал от ее пения; и затем нечто, я едва понял что именно, заставило меня обернуться и посмотреть в лицо Гретель Вебстер. Она сидела справа от меня; ее левая рука была под столом и она смотрела на ладони. Я посмотрел туда же.

На крохотном треугольнике вен между мизинцем и безымянным пальцем высился холмик мерцающей пыли. Ничто из ранее виданного мною, так меня не привлекало! Чистая и яркая, бесконечная красота этого вещества! Конечно, я видел этот порошок и раньше, особенно в госпитале, но это было совсем другое дело. Оно было оттенено плотно, как бывает оттенен бриллиант оправой. И казалось живым, беспрестанно мерцая. Во всей Природе ничего не было подобного этому порошку, кроме разве что тех пушистых кристаллов, что блестят обдуваемые ветром на губах ледниковых расселин.

То, что случилось дальше, отпечаталось в моей памяти, как трюк фокусника. Не помню каким жестом она пригласила меня, но когда ее рука медленно приподнялась до края стола, к ней склонилось мое лицо — раскрасневшееся, горячее, гневное и полное страстного желания. Казалось я действовал чисто инстинктивно, но нимало не сомневаюсь, что это все же было результатом неявного внушения. Я втянул горстку пудры через ноздри одним вдохом. Даже тогда я чувствовал себя, как задыхающийся человек в угольной шахте, спасенный в последний момент, вдохнувший, наконец, полные легкие чистого воздуха.

Я не знаю, все ли чувствовали подобное, подозреваю, что тут сыграли свою роль и мое медицинское образование, и прочитанные книги, и людская молва вкупе с эффектом от всех гробокопательских статеек в газетах.