Дневник наркомана - Кроули Алистер - Страница 57

Он печально покачал головой и уселся без приглашения в кресло напротив.

— Боюсь, что не видит, — вымолвил он. — Я объясню, что имею в виду при более удобном случае. Я вижу, вам хочется избавиться от меня, однако я знаю, что вы не откажете в помощи человеку, когда он оказался в беде, подобно мне.

Лу тотчас стала само сочувствие и нежность, и даже в моем тогдашнем состоянии от меня не укрылось вялое шевеление ненависти к ним обоим. Дело в том, что само присутствие этого человека действовало как могучий стимулятор.

— Это сущая мелочь, — произнес он, странно улыбаясь, — всего лишь маленькое литературное затруднение, в котором я оказался. Я все еще надеюсь, что вы не забыли поэму, врученную мною вам для прочтения не так давно.

Несмотря на высокомерно-легкомысленный тон, за его словами угадывался серьезный подтекст, и он то и дело приковывал наше внимание.

Лу кивнула почти непринужденно; но от меня не ускользнуло, что не только в мое, но и в ее сердце вонзилась стрела, заряженная жгучим ядом. Слова Царя напомнили об ужасных днях в Барли Грандж, и даже Бездонная Яма Небытия, в которую мы с тех пор провалились, выглядела менее зловещей, чем озеро огня, в котором мы побывали.

Слова поэмы звенели в моем мозгу обрывками гимна навеки проклятых.

Поставив локти на стол и зажав голову меж ладоней, он напряженно всматривался в нас какое-то время.

— Я хочу использовать цитаты из поэмы в одной вещи, которую сейчас сочиняю, — объяснил он, — и не могли бы вы подсказать мне последнюю строчку?

Лу ответила механически, так, словно бы он надавил на кнопку:

— И Смерть из нее не выход!

— Благодарю вас, — сказал он. — Вы оказали мне преогромную помощь тем, что не забыли и смогли вспомнить.

Нечто в его голосе живо тронуло мое воображение. Его глаза прожгли меня насквозь. Я задумался, так уж ли безосновательны слухи о дьявольских способностях этого человека.

Не предугадал ли он причину нашего появления в кафе? Я был абсолютно уверен, что ему все об этом известно, хотя это было и невозможно — для простого смертного.

— Странная это теория, насчет смерти, — прервал он молчание. — Мне кажется в ней что-то есть. Было бы и в самом деле слишком просто, если бы таким легким способом можно было выбраться из всех наших бед. Лично мне всегда казалось, что ничто не бывает уничтожено до конца. Проблемы жизни в действительности составлены запутанно, с целью сбить с толку, как шахматная задача. Мы не можем по-настоящему развязать тугой узел без помощи четвертого измерения; но мы можем и ослабить запутанные части, опустив веревку в воду — и тому подобное, — добавил он почти зловеще тягостным тоном.

Я знал, на что он намекает.

— Очень даже может статься, что, — продолжил Царь, — и загадки жизни, которые мы не сумели разгадать, все равно остаются с нами. Раньше или позже мы с ними справимся, и представляется обоснованным предположить, что проблемы жизни должно решать пока ты жив, то есть пока в нашем распоряжении есть аппарат, в котором они происходят. После смерти может открыться, что проблемы остались, однако мы теперь бессильны и не можем с ними справиться. Доводилось ли вам встречать кого-либо, кто неразумно принимает наркотики? Допустим, что нет. Тогда, поверьте мне на слово, эти люди попадают в состояние, которое во многом похоже на смерть. И самое трагическое заключается в следующем: они начали прибегать к наркотикам, потому что жизнь той или иною своей гранью им опостылела. Ну и каков же результат? Наркотики нимало не ослабили однообразие их жизни, или чем там еще они были недовольны, однако теперь они попали в состояние очень похожее на смерть, в котором они немощны, чтобы бороться. Нет, мы должны победить жизнь, прожив ее сполна, и только тогда мы можем отправляться на свидание со смертью, сохранив лицо. Только тогда мы встретим это приключение также смело, как и все предыдущие.

Личность говорившего излучала энергию. Даже короткий контакт с его разумом успел уничтожить то течение мысли, которым были одержимы наши умы. И все же было страшно больно, когда тебя отрывают от навязчивой идеи, которая представляется тебе неизбежным заключением череды мыслей и поступков, охватывающих столь длительный отрезок времени.

Я могу представить, что испытывает человек, помилованный у подножия эшафота, будучи лишенный логического окончания своей жизни.

"Трусы умирают много раз, прежде чем умереть". И тем, кто решился, будь то по своей воле или ей вопреки, положить конец своим жизням, должно претить любое вмешательство со стороны. Ведь воля к смерти, как учит нас Шопенгауэр, свойственна всем нам в той же мере, что и воля к жизни.

Мне памятны мои окопные товарищи, боявшиеся отправки в тыл; они предпочитали пережить все сразу, без временной передышки. Жизнь перестала казаться им драгоценностью. Они привыкли смотреть смерти в лицо, и заразились страхом жизни, близнецом того самого страха перед смертью, одолевавшего их ранее. Жизнь стала для них чем-то неведомым, неопределенным, полным ужаса.

Свирепая и горячая волна раздражения окатила меня, точно приступ лихорадки.

— К черту этого типа, — пробормотал я. — Почему он постоянно встревает?

И тут я увидел, что Лу вынула пузырек из моего жилетного кармана и вручила его Царю Лестригонов.

— По-моему, вы правы, Бэзил, — сказала она, — но если вы отнимете у нас этот пузырек, вся ответственность ложится на вас.

— Не рассчитываете ли вы этим меня испугать? — ответил Лам с улыбкой, вставая. Он бросил пузырек на пол и умышленно раздавил его каблуком.

— Итак, — заявил Царь Лестригонов, снова садясь, — давайте перейдем к делу.

Синильные испарения клубились над столиком.

— Цианистоводородная кислота, — отметил Лам, — является превосходной добавкой, когда поступает в организм в таком разбавленном виде, однако прием ее в больших дозах — безусловное злоупотребление.

Этот человек несомненно имел склонность, именуемую женщинами «пилить», повторяя одно и тоже. Он постоянно употреблял словечко «злоупотребление», точно оно было его оружием.

Мы оба поморщились.

— Признаете ли вы меня, — продолжал Царь, — лицом ответственным за ваше вызволение из этой неприятности?

Что нам еще оставалось делать. Разумеется, это противоречило нашим желаниям. Как бы то ни было, я пробурчал что-то вроде "благодарю покорно".

— Нечего болтать вздор, — парировал Бэзил сурово. — Это мое дело, помогать людям осуществлять их стремления. Благодарность исходит от меня. Я хочу, чтобы вам стало ясно с самого начала, что вы помогаете мне оправдывать мое собственное существование, позволяя мне делать то, что я могу, дабы распутать этот клубок. Но мои условия таковы, что вы должны честно предоставить мне шанс, исполняя то, что я говорю.

Он не стал дожидаться даже молчаливого с нашей стороны согласия.

— Ваши нервы слегка возбуждены, — продолжил Лам. — Депрессия лишь разновидность возбуждения. Она означает отклонение от привычного тонуса. А посему, когда вы покончите с вашим кофе, я тоже выпью чашечку. Мы заедем ко мне в студию и посмотрим, чем нам могут помочь кое-какие пилюли. Кстати, где вы обитаете?

Мы рассказали, что вернулись на нашу старую квартиру на Грик-Стрит.

— Едва ли такое соседство можно считать целительным, — заметил Бэзиль. — Мне думается, мы должны отпраздновать событие, погуляв как следует в моей студии, а завтра поутру мы подыщем вам достойные апартаменты.

Я вдруг вспомнил, что весь наш запас героина остался на Грик Стрит.

— Знаете что, Лам, — вымолвил я с запинкой. — Мне стыдно признаться, но мы в самом деле не можем без Г. Мы пытались, но лишь один раз нам это удалось, и по всей вероятности мы не сможем перенести это еще раз.

— Ничего позорного, голубчик, — отвечал наш врачеватель. — Ведь вы же не можете оказаться от пищи. Это не повод для того, чтобы прекращать. Все, о чем я прошу вас — впредь делайте это разумно.

— Так вы не отсекаете нас от него? — вмешалась Лу.