Дневник наркомана - Кроули Алистер - Страница 47

— Да, но Мейзи, — перебила я, — это же старый довод, что само мол устройство Вселенной доказывает существование Бога; и люди перестали верить в Бога главным образом из-за очевидного несоответствия Его замысла с представлением о Нем.

— О, разумеется, — спокойно согласилась Мейзи, — очевидно наличие множества различных Богов, и у каждого есть своя цель, которую он преследует, и метод, которым он пользуется. Возможно, что примирение их сталкивающихся амбиций (что выглядит необходимым с философской точки зрения) остается вне сферы наших сегодняшних исследовательских возможностей. Бэзил умолял меня не забивать голову никакими такими теориями. Он попросту расхохотался мне в лицо и прозвал меня своим любимым соловьем. "Ты не для гибели рожден, бессмертный Птах, — произнес он с ухмылкой, — но и не для прохождения курса по Неоплатонизму". Главное, с его точки зрения, не сойти с накатанного пути. Если уж я убедила себя в том, что мое призвание петь, не могу ли я любезно воздержаться от вмешательства в остальные дела?

— Я знаю, — вставила я, — как ответил капитан, перебившему его помощнику: "Все, чего я хочу от вас, мистер Мейт, это молчание, причем драгоценная его малость".

Нас снова разобрал хохот. В самом деле, было нечто экстраординарное в том, как манера общения Бэзиля со своими учениками оживляла рассудок. Я начала понимать, почему он внушает такое недоверие и неприязнь. Люди вечно делают вид, что хотят подняться над самими собой, но на самом деле они ужасно опасаются, как бы с ними ничего такого не случилось.

И Бэзил всегда ударяет в корень чьей-то дубовой души. Он хочет, чтобы кто-то стал самим собой, а цена этого — отказ от фальшивых представлений о самом себе. Людям нравится учителя-аферисты, одурманивающие их наркотическими банальностями. Реальность в любом обличии внушает им страх. Вот настоящая причина, почему преследуют пророков.

Разумеется, меня переполнял героин, но на мгновение Мейзи заставила меня совсем об этом забыть.

— А что это за худая девушка там у него постоянно? — спросила я у нее.

Это был автоматический всплеск ревности.

— О, Лала, — промолвила Мейзи, — она ничего. Чудная девочка, одна из самых чудных, пожалуй. Она шведка или что-то вроде, как я полагаю. Он занимается ей все три последних года. Как-то, впрочем я не знаю, как именно они познакомились, он попросил ее позировать ему. Однажды она рассказала мне, как испугала ее причина, по которой он к ней обратился. "Вы написали этот псалм? — спросил он у нее — Я могу различить каждую кость, они пожирают меня взглядом?" Ты же знаешь, на теле девочки нет и унции мяса. Причем она совершенно здорова; так просто, каприз природы. А пока он делал набросок, то попросил подсказать название для картинки. "Изобрази меня как мертвую душу", — предложила она. Он ухватился за фразу, преисполненный энтузиазма, и приступил к работе над огромным полотном, триптихом с диковинными зверьми, и птицами, и лицами, все были расположены так, что стремились к ней, как к центральной фигуре. Она стоит голая с несоразмерно большой головой, и отвратительно улыбается. Ее тело — почти скелет, обтянутый зеленоватой кожей. Картина вызвала нездоровую сенсацию. Странно, что ты ее не видела.

Между прочим, я видела ее на фото в какой-то газете, а теперь я еще и припомнила, как Биль Вальдорф выделил ее, рокоча от смеха, как Королеву Мертвых Душ. Бэзил сказал, что в Лондоне полно мертвых душ.

— Гоголь с его историей здесь не причем, — пояснила Мейзи. — Бэзил считает, и это только правда, пускай и слишком жуткая, что большая часть людей, которые бродят вокруг нас, пьют, едят и танцуют, на самом деле — мертвецы, "мертвые в поступках и грехах", как говаривал мой дядя-старик — во грехе незнания, что они являются Звездами, Истинные и Живые Боги Высочайшего…

Я вздохнула не без грусти. Ведь я также была мертвая душа, и я оставила Хозяина Жизни Вечной в то утро из верности к всего лишь еще одной мертвой душе. И — в тот же день! Фу, что за покойницкая эта жизнь! Какой сырой, знобящий ядовитый воздух! Сколько пота на стенах от тех, кто проклят и агонизирует!

— И посмотри на Лалу теперь! — продолжала Мейзи. — Он подверг ее ряду страшнейших испытаний, потому что она и в самом деле была весьма мертвая — но она прекрасно добралась до конца туннеля. Она — Великая Душа, если таковые вообще водятся в этом мире, и он вознес ее смертную до бессмертия. Ее испорченность сменила нетленность, и она излучает и свет, и жизнь, и любовь, летя сквозь годы в полной свободе…

— Но что она делает сейчас? — задала я вопрос с глухою болью в сердце.

— Как что, свою истинную Волю, конечно! — последовал пламенный ответ. — Она знает, что явилась на эту планету свидетельствовать о Законе Телемы собственной персоной, и оказывать помощь своему Титану в его трудах!

Слова Мейзи ставили меня в тупик. Поразительно, но всем известно, что она была влюблена в Бэзиля, любит и будет любить его вечно. Как так выходило, что она в состоянии говорить о другой женщине, которая тоже любит его, без ревности и, судя по всему, без зависти. Вероятно все-таки правду говорили о грандиозной силе его гипноза, с помощью которой он держал их беспомощных, расставленных как множество писем в картотеке в алфавитном порядке. Однако Мейзи буквально пузырилась энергией и радостью, и было бы абсурдно думать о ней, как о жертве вампиризма.

Я спросила ее об этом в упор.

— Моя милая Лу, — рассмеялась Мэйзи, — ну не будь до такой степени дурочкой! Мое Желание — петь… А Желание Лалы помогать Бэзилю в его работе — с чего-бы нам враждовать? Откуда взяться дурным чувствам? Она помогает мне, помогая ему помогать мне; и я ей помогаю, демонстрируя, как его Закон помог мне, и способен помочь другим. Мы — лучшие в мире подруги, Я и Лала; да и могло ли быть иначе?

Ну конечно она сама совершала столь очевидно невозможный подвиг. Ведь в представлениях обывателей о Бэзиле и его окружении все перевернуто вверх дном. В то же самое время нельзя отрицать, что результат поразительно впечатляющий и над ним стоило поразмыслить. Я вполне могла бы понять его идею развития человечества в некую новую породу, наделенную небывалыми способностями, и навсегда отбросившее старые страхи, суеверия и дорогостоящие капризы.

Я бы не вынесла такое и две секунды. Мэйзи отказалась и от себя и от него, и все же обладала и собою, и им; Я льнула к нему и себе, и потеряла обоих — потеряла навек! Я встала, чтобы уйти, и прежде чем выйти на улицу, я осознала с безутешным отвращением и отчаяньем степень моей деградации, моего проклятья; и я подавила отчаяньем мою извращенную гордость за мою страшную судьбу, и возрадовалась, когда ужасный героиновый голод снова дал о себе знать, глодая мои внутренности. Я облизнула губы при мысли, что я направляюсь к человеку, которого так разрушила моя любовь — и меня вместе с ним.

Для начала, больше никаких дневников — почему это я должна обнажать себя ради Царя Лестригонов? "Каждый след его шагов вымазан кровью", — как сказала однажды Гретель. Да, в неком инфернальном смысле ему удалось сделать меня одной из его жертв. "Что же, ладно, ты получишь достаточно слов в магическом дневнике, чтобы дать тебе знать, что я вырвалась из твоих клещей; я буду заносить в него только те вещи, которые будут говорить тебе, как я тебя ненавижу, как я сумела тебя перехитрить — и ты прочтешь их только тогда, когда моя Мертвая Душа получит Мертвое Тело себе подстать".

14 сентября

Я ожидала застать Питера дома; жаждущего узнать, удалось ли мне выклянчить что-нибудь у МакКолла. Вместо этого он явился после двенадцати, накачанный шампанским и — СНЕЖКОМ!

Черт возьми, какой удачный день!

В нем так и кипела страсть, он схватил меня точно ястреб.

— Ну что, старина, — заорал он, — с МакКоллом все удачно?

Я извлекла мой сверток.

— Ура, все наши беды позади!

Мы откупорили наши три последние бутылки шипучего, чтобы отпраздновать событие, и он угостил меня кокаином. И я еще думала, что мне это не нравится! Да это лучшее из веществ на свете. Нюх левой, нюх правой и большой холмик прямо на язык, но и это еще не все.