Конрад, или ребёнок из консервной банки - Нёстлингер Кристине - Страница 14

— Что ты! — засмеялась Кити. — Ты мне, правда, нравишься, очень нравишься. Больше всех.

— Вот хорошо, — тихо сказал Конрад.

— Завтра мы вместе пойдем в школу! — воскликнула Кити. — И домой пойдем вместе. А после обеда пойдем в парк. И пусть только кто-нибудь тебя заденет, я ему покажу! Да они и побоятся, ведь я ого какая сильная.

— Благодарю, — сказал Конрад и позвонил в дверь.

Кити побежала на второй этаж. На лестнице она еще раз помахала ему рукой.

Глава седьмая

— Хороший был день рождения? — спросила госпожа Бартолотти, впуская Конрада.

— Много было плохого, — ответил Конрад, — но и много очень хорошего!

— Так оно преимущественно и бывает в жизни, сынок, — сказала госпожа Бартолотти и повела его в кухню.

На ужин был тунец, кекс, лакричные палочки и соленые плетуны. Госпожа Бартолотти снова забыла что-нибудь купить. Накладывая кусочки тунца на кекс, Конрад спросил:

— Пристало ли семилетней девочке защищать семилетнего мальчика? Или надо наоборот?

Госпожа Бартолотти лизнула лакричную палочку.

— Конрад, безразлично кто кого защищает! — сказала она. — Главное защищать того, кому нужна защита.

— А вам не кажется, — спросил Конрад, — что другие люди могут смеяться над таким защитником?

Госпожа Бартолотти вытащила лакричную палочку изо рта, обмакнула её в тунцовую подливку, облизала и сказала:

— Конрад, мальчик мой! Запомни одно. Это куда важнее, чем многое в жизни. Не надо думать о том, что скажут другие люди! — Госпожа Бартолотти снова макнула лакричную палочку в тунцовую подливку и, задумчиво помешивая её, продолжила: — Если ты всегда будешь думать о том, что делают другие, и будешь делать то, что делают другие, то, в конце концов, станешь таким же, как они, и сам себе опротивеешь. — Госпожа Бартолотти перестала мешать подливку лакричной палочкой, глянула на Конрада и спросила: — Ты понимаешь меня?

— К сожалению, не понимаю, — ответил Конрад и откусил кекс с тунцом. — Но Кити любит меня!

— Да ты что? Молодец! — обрадовалась госпожа Бартолотти. — За это надо выпить.

— Что вы, мама! — Конрад укоризненно покачал головой.

— Извини, — пробормотала госпожа Бартолотти, — я хотела сказать, что за это мне надо выпить! — Она достала из буфета бутылку и налила себе спиртного. — За твоё здоровье, сынок! — сказала она и одним махом выпила рюмку.

В тот момент, когда госпожа Бартолотти ставила пустую рюмку на стол, в дверь позвонили. Раз коротко и раз длинно, но не настырно. Госпожа Бартолотти вздохнула.

— Кто это так поздно? — спросил Конрад. Госпожа Бартолотти медленно поднялась и пошла к двери.

— Раз коротко и раз длинно, но не настырно, всегда звонит аптекарь Эгон, сынок! — сказала она.

Аптекарь Эгон вошел на кухню вслед за хозяйкой. В руках у него большая пластиковая сумка. Он поставил её у двери, уставился на объедки на столе и брезгливо поморщился.

— Может, тебя тут что-то не устраивает? — грозно спросила госпожа Бартолотти.

Господин Эгон поднял палец, покачал им перед носом у госпожи Бартолотти и сказал:

— Семилетнему мальчику нужен белок, животный белок, а не лакричные палочки! И витамины A, B, C и D!

— Завтра он получит их, — сердито сказала госпожа Бартолотти и ударила по пальцу, который качался у неё перед носом.

— Сегодня получит! — сказал господин Эгон, взял сумку и вытащил из неё пачку сухих ржаных хлебцев, яблоко и кусок сыра. — Вот, сынок, настоящая еда для мальчика.

— Спасибо, — пробормотал Конрад не очень радостно, потому что уже успел съесть четыре больших куска кекса с тунцом и три лакричных палочки.

— Он уже поужинал, — сказала госпожа Бартолотти.

— Это не ужин, сынок, а карикатура на ужин, которая только испортит тебе желудок. — Господин Эгон подвинул к Конраду сыр и ржаные хлебцы. — Тут, деточка моя, надо все коренным образом изменить! — добавил он.

Госпожа Бартолотти грозно посмотрела на него.

— Что надо изменить, скажи, пожалуйста?

Господин Эгон переложил со скамейки на подоконник то, что там лежало, — шпильки, ложки, яичную скорлупу, несколько стрелок лука и ножички, — и сел. По нему было видно, что он приготовился к долгому разговору. А еще было видно, что он побаивается сказать госпоже Бартолотти, какие именно изменения он хочет вводить.

— Ну, так что надо изменить? — еще раз спросила госпожа Бартолотти, все так же грозно смотря на него.

Аптекарь взволновано заморгал, потер руки и сказал:

— Деточка моя, ты очень добрая и милая, но совсем не способна воспитывать такого совершенного мальчика, как Конрад. Поэтому я решил взять его воспитание в свои руки.

Госпожа Бартолотти зло засмеялась. Потом взорвалась:

— Вот как, ты решил. Ну что же, замечательно! Только не туда ты со своими решениями попал! Заведи себе ребенка или закажи его! И делай со своим бедолагой, что тебе вздумается! Воспитывай его день и ночь, мне все равно! А к моему Конраду тебе нельзя, бутыль с дистиллированной водой! Мешок с рвотным порошком! Горчичник! Липучка для мух!

Хотя госпожа Эгон и хлопал глазами от испуга, но со скамейки не вставал.

— Деточка моя, — заявил он, — можешь меня оскорблять сколько угодно, я все выдержу, но не отступлю, когда речь идет о моем сыне.

Госпожа Бартолотти вскочила, подбежала к буфету, достала из ящика голубой конверт с документами Конрада и дрожащими руками вытащила из него метрику.

— На, посмотри! — крикнула она. — Прочитай, что тут написано! Может, «Аптекарь Эгон»? Нет! Написано «Август Бартолотти»! Его отца звать Август Бартолотти!

Но на господина Эгона её слова нисколько не повлияли. Он объяснил, что Конрад сам выбрал его своим отцом, и он этот выбор принял. Кроме того, Август Бартолотти много лет назад исчез неизвестно куда, поэтому его никак нельзя считать отцом. И даже она признала его, господина Эгона, отцом Конрада, потому что требовала от него алиментов.

— А кто платит алименты, тот и есть отец! — закончил господин Эгон.

Госпожа Бартолотти хотела еще и не так выругать господина Эгона, хотела даже вытурить его из квартиры. Просто схватить за шиворот и выкинуть за дверь. Но до этого не дошло. Потому что господин Эгон снова засунул руку в пластиковую сумку и вытащил оттуда авторучку, тетради, цветные карандаши, фломастеры и школьный ранец из красного брезента.

— О, какое все красивое, какое красивое! — воскликнул Конрад.

Он брал в руки каждую вещь и восхищено разглядывал её. Потом раскрутил ручку и написал на обложке тетради: «Конрад Бартолотти».

— Или, может, мать уже купила тебе школьные принадлежности? — язвительно спросил господин Эгон. — Хорошая мать о таком не забудет!

— Нет, я еще ничего не купила, — ответила госпожа Бартолотти и от стыда покраснела. И из-за этого еще сильнее разозлилась. — Кому это барахло нужно! — крикнула она. — Словно нет ничего важнее, чем дурацкие тетради, никчемные цветные карандаши и красный ранец!

— Мама, — ужаснулся Конрад, — как вы можете такое говорить! — В глазах у него заблестели слезы.

— Я хотел бы, чтобы Конрад перебрался ко мне, — сказал господин Эгон. — Я ответственнее отношусь к своим обязательствам и у меня больше денег, чем у тебя. Я могу нанять ему первоклассную воспитательницу, и послать его в первоклассную частную школу, могу обеспечить его первоклассным…

— Ты первоклассный болван! — перебила его госпожа Бартолотти.

И тогда Конрад правда заплакал. Слезы у него покатились по щекам, как горох, и закапали на сыр. Господин Эгон достал из кармана чистый платок, вытер Конраду нос, погладил по подбородку и сказал:

— Вот тебе еще одно доказательство, что ты не способна воспитывать ребенка! — Потом обратился к Конраду: — Так как, сынок, ты согласен дальше жить у меня?

Конрад сидел притихший и смотрел на стол. Господин Эгон ждал, нервно моргая. Морщины на его лбу тоже нервно дергались.

— Я не знаю, как надо, — тихо ответил Конрад. — На фабрике никто и мысли не допускал, что я окажусь в таких семейных обстоятельствах.