Испания: поздний обед - Ричардсон Поль - Страница 22

Пока гости поглощали осьминога, Марисоль снова вскочила с места, встала за стойку бара и приготовила для нас большое плоское блюдо фильоас —оладий в галисийском варианте: их скатывают в трубочку и наполняют сладким кондитерским кремом. Марисоль носит две пары очков; одна сидит на носу, а другая висит на цепочке у нее на шее. Я спросил ее о первых днях существования ресторана, о тех бурных годах, когда половина Галисии эмигрировала в Аргентину, Лондон или Мадрид. 60-е и 70-е были годами массовой эмиграции из Испании в целом, но особенно много народу уезжало из Галисии, где жизнь была тяжелее, чем в других местах.

— Да, люди стремились в города, — ответила Марисоль. — Но не из-за бедности; мы бедными на самом деле вовсе не были. Просто не умели реализовать собственные возможности реки — настоящее богатство Риа, деньги можно было тут делать неплохие. На моем свадебном банкете для возбуждения аппетита отец подавал устриц, креветок, краба, краба-паука и моллюсков под маринадом. Вот народ удивлялся: в 1967 году не ожидали увидеть такое изобилие на свадьбе людей определенного — как бы это назвать? — социального статуса.

Марисоль показала мне подшивку документов, из которых видно, как праздник устриц, когда-то всего лишь скромная выставка моллюсков возле гавани, на которой демонстрировались чудовищные экземпляры кальмаров и крабов, постепенно превратился в настоящую демонстрацию богатства.

В основе фиесты лежит так называемая политика развертывания — необходимость любой ценой стимулировать национальную экономику. В 1957 году недавно назначенный кабинет Франко согласился с планом стабилизации, согласно которому в экономику должен был поступать столь необходимый капитал из трех главных источников. А источниками этими являлись иностранные инвестиции, деньги, присылаемые домой миллионами испанских рабочих-мигрантов, и, самое главное, доходы от туризма. Тут планы строились просто наполеоновские. Львиную долю получаемых от туристов дойчмарок и франков предполагалось выделить на Коста-Бланка, Коста-Брава и Коста-дель-Соль, а атлантическое побережье не получало почти ничего. И уже 5 октября 1963 года по случаю первого праздника морепродуктов газета «Маяк Виго» трогательно описывала О-Грове как «край морских аристократов» и предрекала, что ее ведущий продукт, моллюски, станет «товаром новой эры, эры туризма, доллара и прогресса».

К северу от Риас-Байсас микроклимат меняется. Уже чуть выше Риа-де-Мурос пейзаж становится суровым и пустынным, а море, такое мягкое в Риасе, — бурным и непредсказуемым. Коста-да-Морте, как официально называется эта полоска берега, — дикий обдуваемый ветрами уголок полуострова, прекрасный своей суровостью и неприступностью, что пока, к счастью, гарантирует отсутствие отелей и особняков.

Я приехал туда на машине в пять часов утра, обогнув изрезанную береговую линию Риаса с севера, и оказался в гавани Лиры в глухой предрассветной мгле. Какие-то люди в ворсистых шляпах пробирались к еще закрытому портовому бару и толпились у входа — все мы мечтали выпить кофе с молоком.

С точки зрения маркетинга Коста-да-Морте сильно проигрывает по сравнению с другими побережьями Испании. Представьте себе разговор в парикмахерском салоне: «Едете куда-нибудь этим летом?» — «Да, на неделю взяли путевку на Берег Смерти». (Именно так переводится это испанское название.) А всему виной предательский характер океана, который может здесь ни с того ни с сего прийти в ярость, и глубоководные течения, что тащат корабли на устрашающие утесы и внешне едва заметные угольно-черные скалы. У этих берегов затонуло больше судов, чем где-либо в Европе, и моряки до сих пор приходят в ужас, когда разговор заходит о Коста-да-Морте. В международной прессе впервые заговорили об этой местности 19 ноября 2002 года, когда нефтяной танкер «Престиж» затонул в 250 километрах от берега, выбросив 80 процентов груза — 77 тысяч тонн неочищенной нефти, которая попала на скалы и пляжи Галисии, Астурии и Кантабрии.

В порту города Лира имеется флот из двадцати судов всех размеров, начиная от крошечных дорм, но почти у всех одна и та же цель добычи: осьминог (по-испански «пульпо»,по-галисийски «польбо»).После гибели «Престижа», когда семьи местных рыбаков оказались на грани выживания, рыбаки Лиры собрались, организовали кооператив и приняли кое-какие решительные своевременные меры. Одна из них — создание рынка для продажи только что выловленной рыбы, сюда любой может послать заказ по Интернету, и курьер доставит ему заказ. Еще одна идея — рыболовный туризм. Параллельно существующему агротуризму была предпринята смелая попытка популяризировать искусство рыбной ловли и заработать на этом еще несколько евро.

Пионером в этой абсолютно новой отрасли туризма была «Новая жемчужина» («Nuevo Perla») — традиционная деревянная рыбацкая посудина, именно такой обыватели представляют себе идеальное рыбацкое судно: в центре квадратная каюта, нос закруглен, само судно выкрашено в классические цвета рыбачьих лодок — ярко-синий, зеленый и красный. Команду его составляли трое крепких, как дерево, мужчин, все они родились и выросли совсем недалеко от Лиры: Хесус, известный под именем Чучу, капитан и владелец судна; молчаливый Кристино и Хосе, озорного вида парнишка, мастер на все руки, прозванный Рапидо (Быстрый), очень шустрый и толковый. У этой троицы давно отработан привычный маршрут. Покинув гавань рано утром, они вынимают оставленные на морском дне накануне сети с осьминогами, достают всю застрявшую в них живность и ставят сети с новой приманкой. И к обеду ребята уже опять в гавани.

В половине седьмого утра судно, пыхтя, вышло из Лиры к первой ловушке, всего в нескольких сотнях метров от берега. Накануне побережье потрепал восьмибальный шторм, так что «Новая жемчужина» вчера оставалась в порту. Сегодня шторм как будто утих, хотя море было еще беспокойным. Звезды ярко сияли на безоблачном безлунном небе.

Когда взошло солнце, постепенно стал виден берег: полоска песчаных пляжей с дюнами на заднем плане, переходящими в живописные холмы, зеленые, как мох; широкий залив простирался вдаль, на севере в тумане виднелись громадные утесы Финистерры и разбросанные деревни Карнота и Коркубьон: простые, низкие, выкрашенные в серый цвет домишки, казалось, прижались друг к другу в поисках защиты от ветра и морских брызг.

Пахло на борту «Новой жемчужины» обычной судовой смесью из выхлопов мотора, облако которых время от времени попадало мне в лицо, когда я стоял на корме, и вони, исходящей от трех больших ящиков с макрелью, почти сверкающей от свежести: ее только что нарезали для приманки тяжелым заостренным рыбацким ножом с деревянной ручкой. Палуба была скользкой от внутренностей рыбы; морские чайки кружили вокруг, разевая клювы, их пронзительные крики едва были слышны из-за грохота мотора. Налетал ветер — сырой и леденящий. Спасибо, команда одолжила мне зеленую пластиковую морскую робу — хоть какое-то спасение от сырой погоды.

Я сидел на бухте толстого каната, наблюдая за дружной троицей. Они работают на этом судне уже семь лет, каждый второй день, не считая выходных.

— Не проплавай мы вместе столько лет, откуда бы у нас взялась такая согласованность в работе, — объяснил Чучу, и он абсолютно прав: действия ребят напоминали хорошо отлаженный механизм.

Но вот мы добрались до розового буя, отмечающего то место, где поставлены сети. Мы запустили примитивный мотор, который стал наматывать веревку, вытаскивавшую ловушки с морского дна. Ловушки эти (они называются верши), представляли собой железные устройства в форме барабана, футерованные сетью, с отверстием для осьминога, его туда привлекает приманка, подвешенная в мешке; с одного конца к ним была привязана веревка, чтобы легче было вытаскивать.

Я взглянул за борт, когда ловушки поднимались со дна, всплывали сквозь темную воду. Команда «Новой жемчужины» ловко управлялась с ними, все это напоминало конвейер промышленного предприятия: клетки толкали вдоль металлического обода, установленного на борту судна. Ребята работали молча, угрюмо зажав в губах сигареты.