Дар небес - Лайонз Вайолетт - Страница 13

— Весьма признателен, — вежливо наклонил голову Адам, своим хладнокровием повергая Дженис в изумление. Она ушам своим не верила: у человека драма, вчера на нем лица не было, а сегодня он как ни в чем не бывало принимает поздравления в свой адрес!

Выходит, она не ошиблась: для Адама она была любовницей на одну ночь, но ночь кончилась, а потому об их кратковременной связи следовало как можно скорее забыть. По-настоящему его заботила только собственная репутация. Признаться в неудаче на жизненном фронте совершенно незнакомому человеку он не мог, а потому с цинизмом карточного игрока блефовал, разыгрывая из себя счастливого жениха.

— Простите, мистер Лоусон, что не догадалась сразу спросить о причине вашего визита в наше учреждение, — продолжала, не замолкая ни на минуту, Лиз. — К сожалению, учебный день давно закончился, учителя и директор разошлись по домам. Могу ли я как должностное лицо чем-то вам помочь?

— Как должностное лицо едва ли, — галантно ответствовал Адам. — Впрочем, возможно, вы подскажете мне, где можно в данный момент найти вашего школьного тренера, Пола Уорнера. Мы договорились сегодня вечером сыграть партию в теннис, но, к сожалению, обстоятельства изменились, и мне нужно предупредить его, что игра переносится.

Дженис до крови прикусила губу, почувствовав себя смертельно оскорбленной. В глубине души она надеялась, что Адам явился в школу из-за нее. Это ж надо быть такой дурой! Она как вор на цыпочках выбралась утром из собственного дома, потому что побоялась потревожить его сон и совесть, избавила его от ненужных объяснений. А после этого он без зазрения совести приходит к ней на работу, любезничает с ее подругой и жалуется на то, что сегодня вечером не сможет сыграть с приятелем в теннис!

Неужели она ошибалась, приписывая Адаму способность испытывать те же чувства, что и она, и права была мать, неустанно повторявшая ей, что мужчины — похотливые самцы, для которых кроме физических удовольствий ничего в жизни не существует?

А если так, то и «дружеская рука помощи», которую он попросил у Дженис этой ночью, — не более чем блеф, циничный прием, который он использовал, чтобы добиться от нее того, что ему нужно.

— Ах, мистер Лоусон, — продолжала кокетливо закатывать глаза Лиз, — боюсь, что вы опоздали: Пол Уорнер ушел домой буквально десять минут тому назад!

— Жаль! Придется позвонить ему из дома. Спасибо вам, мисс Митчел, за информацию.

Адам повернулся к двери и вдруг остановился, будто осененный новой мыслью.

— Кстати, Дженис, — как бы мимоходом сказал он, — не подбросить ли тебя до дому? Мне так или иначе придется проехать по твоей улице, так отчего бы не воспользоваться случаем!

На лице Лиз, погасшем на миг, вспыхнул злобный огонек.

— Вообще-то я привыкла ездить автобусом, — нервно ответила Дженис, ни на минуту не поверив небрежному тону, которым Адам сделал свое предложение. Наверняка он потребует объяснений по поводу ее запальчивой и злой речи, а ей без того не по себе. Да и слухи ей совсем ни к чему.

— Дженис, да ты с ума сошла! — немедленно вмешалась в диалог Лиз. — В такой ливень — на автобусе? Ты же потонешь, не дойдя до остановки! И потом, не ты ли только что причитала над тем, что не знаешь, как довезти до дома рисунки, не погубив их под дождем!

Подруга называется! — с отчаянием подумала Дженис. Продала ни за грош! Будет теперь расписывать, как пришла на помощь глупой подружке, не ведающей своего счастья!

Адам, пряча в глазах усмешку, ждал ее ответа.

— Если Лиз настаивает, то тут уже ничего не поделаешь, — с тяжелым вздохом вымолвила Дженис. — Но ты уверен, Адам, что это тебя не обременит?

— Абсолютно! — заверил ее он, обхватил коробку с рисунками обеими руками и двинулся к двери. — Отнесу ее в машину, — пояснил он. — Всего наилучшего, мисс Митчел!

Все пути к отступлению были отрезаны, и Дженис не оставалось ничего иного, как, уныло оглянувшись на подругу, двинуться навстречу судьбе.

— Этот мужчина не знает слова «нет», — с завистливым восхищением сказала ей вслед Лиз. — И лучше поспеши за ним, пока он не заподозрил бунта на корабле. О, представляю, как он страшен в гневе!

Лиз теперь была заряжена впечатлениями на неделю вперед. Подхватив со стола сумочку, Дженис двинулась к двери, бросив на ходу «До завтра, Лиззи!».

Шагавшего семимильными шагами Адама Дженис догнала лишь у парадного входа. Она схватила его за рукав в тот самый момент, когда он собирался уже нырнуть под проливной дождь.

— Все, Адам! Спасибо, что донес коробку. Спасибо и — до свидания!

Он посмотрел на нее как на ополоумевшую.

— Ты собираешься тащиться домой на автобусе, хотя можешь преспокойно добраться до самого дома на моей машине? — все еще не в силах поверить в услышанное, переспросил он.

— А что?..

В самом деле, что она могла ему ответить? Что больше всего на свете боится оказаться наедине с ним в тесном салоне машины, где ей придется вдыхать аромат его одеколона, слышать его дыхание, ощущать тепло его сильного и такого для нее притягательного тела? Что она успела убедить себя: эта ночь не имеет продолжения, а раз так, нужно сжечь все корабли, не оставив себе ни малейшего шанса на отступление? Что ее совершенно подкосило безразличие, которое Адам продемонстрировал во время разговора в учительской?.. Как могла она ему все это сказать?..

— Не будь такой упрямой идиоткой, Джен! — звенящим от напряжения голосом заговорил Адам.

Он снова называл ее Джен! «Старинный друг Джен!» «Мы же друзья, Джен!» «Дай мне твою руку, Джен!»…

— Я вовсе не упрямая идиотка, — медленно и внятно произнесла она. — Я просто трезво смотрю на вещи! — Адам словно окаменел. — А потом, — повысила голос Дженис, — что скажет твоя мамочка, когда узнает о том, что ее драгоценный сынок крутит амуры с учительницей и незаконнорожденной дочерью собственной поварихи! Переживет ли она такой удар, Адам?

— Это не ты говоришь, — упрямо покачал головой Адам. — Это твоя мать говорит в тебе!

— А хоть бы и так, — сверкнула глазами Дженис. — Теперь, по крайней мере, я на собственном опыте убедилась, до какой степени она была права, призывая меня не верить ни одному мужскому слову!

— Ты так полагаешь?..

Картонная коробка с рисунками полетела на кафельный пол, а Адам, шагнув вперед, схватил Дженис за плечи.

— Что ты делаешь? — взвизгнула она.

— Погляди мне в глаза!

— А кто ты такой, чтобы мною командовать?

— Я сказал, погляди мне в глаза! — Адам грубо взял ее за подбородок. — Нет, не чувствую!

— Что ты не чувствуешь? — пролепетала Дженис, ощутив, как совершенно не к месту в ней просыпается воспоминание об их близости минувшей ночью, а вместе с ним — желание.

— Страха твоего не чувствую! Отвращения твоего не чувствую!

— И что из того? — Казалось, это и вправду говорила не сама Дженис, а ее язык. — Ты от меня получил то, что хотел, ну и ладно, я не в претензии. Не сумели по-хорошему встретиться, так давай хотя бы расстанемся по-хорошему.

Адам отпустил ее и отступил на шаг.

— Если ты решила поставить точку в наших отношениях, я, конечно же, помешать тебе не могу, — сказал он глухо. — Но мне кажется, что тебе стоило бы сто раз отмерить, прежде чем говорить «нет».

— О какой точке, о каких отношениях ты говоришь? — фыркнула Дженис. — Никаких отношений, собственно, и не было, была ошибка, недоразумение, и ты об этом знаешь не хуже меня. И если уж тебе выпало родиться мужчиной, то вспомни, что после драки машут кулаками только слабаки!

Лицо его натянулось, как маска, веки тяжело опустились, плечи осели, и Дженис поняла, что одержала победу. Над кем только, вот вопрос, устало подумала она, не ощущая ни малейшей радости от того, что взяла верх.

— Ну, что ж, — бросил сквозь зубы Адам, — полагаю, ты свою точку зрения выразила предельно четко.

— Итак, я оказалась сильней! — обращаясь неизвестно к кому, тихо сказала вслух Дженис.

Ссутулившись под ношей внезапно навалившегося на плечи одиночества, она стояла возле коробки с рисунками и смотрела, как уходит в темноту и дождь Адам, уходит не оглядываясь, уходит раз и навсегда. Итак, она прогнала его, навеки вычеркнула из своей жизни, и теперь если и увидит, то разве что наравне со всеми остальными жителями городка на местных праздниках, в официальной обстановке, издалека и мимоходом. И боль этой утраты как незаживающая рана отныне будет жечь ее сердце до самого конца дней!