Самый серьезный шаг - Детли Элис - Страница 13

— Разумеется, нет! — гневно воскликнула она. — Неужели тебе неизвестно, что подобная работа — отнюдь не самая высокооплачиваемая в мире. Да нет, откуда тебе это знать, Люк Ричмонд! Реальная жизнь тебя просто-напросто не касается, ведь так? Живешь в своей башне из слоновой кости…

— У меня в Нью-Йорке пентхаус, — хладнокровно заметил Люк.

— Какая разница.

— Не умничай! — отрезал он.

— Но я ведь не умна, так ведь? — резко возразила она. — Если бы я была умна, то тогда ни в коем случае не совершила этот, цитирую: «самоубийственный поступок», конец цитаты. И не оказалась бы, цитирую: «в столь незавидном положении», конец цитаты.

Люк оставался невозмутим.

— Мне все же хотелось бы услышать причину, — настаивал он.

— Она придется тебе не по вкусу.

— Позволь мне судить самому.

— Ну что ж, скажу! Я ушла потому, что… мне… это не нравилось, — произнесла она медленно и неохотно.

— Не нравилось что? Школа?

Мэгги покачала головой.

— Собственно говоря, и школа тоже, но это было не главной причиной.

— Тогда что же? Твои занятия математикой?

Мэгги тяжело вздохнула.

— О, Люк, неужели ты не понимаешь?

— Хочу понять, — ответил он, глядя на нее холодными, как осколки льда, глазами. — Но ты не даешь мне возможности.

Мэгги постаралась выразить свои чувства словами.

— С детских лет, — начала она, — у меня были способности к математике.

Он покачал головой.

— Нет, не просто способности, Мэгги, — поправил он ее. — Талант. Несомненный талант. Тут, знаешь ли, есть кое-какая разница.

— Разумеется, знаю, но это только ухудшает положение.

Люк нахмурился, никогда еще она не видела его таким озадаченным.

— Ухудшает положение?

Она опять вздохнула.

— Это давит на человека, Люк. Когда ты обнаруживаешь в себе какой-нибудь дар — все равно какой, — это действует на других возбуждающе. Помнишь, как это действовало на тебя самого?

— Конечно, помню, — ответил он.

Мэгги тоже хорошо помнила, как он предлагал ей задачи, радуясь и в то же время немного раздражаясь от того, с какой легкостью она их решала, а порой, используя врожденное логическое мышление, и превосходила даже его!

— Мой учитель математики прямо из кожи вон лез, — продолжила она. — Каждый раз, когда я возвращалась с очередной наградой или с предложением стипендии, он радовался больше, чем я сама! Иногда мне даже казалось, что он ждет от меня того, что не удалось ему самому.

— Но это вполне в порядке вещей, Мэгги, — сказал он несколько смягчившимся тоном. — Само собой разумеется, что талантливый ученик возбуждает в учителях энтузиазм. Им хочется опекать, направлять их.

Мэгги тяжело вздохнула, ей очень хотелось, чтобы он понял ее чувства, осознал, что не просто глупая выходка с ее стороны.

— Знаю. Энтузиазм я еще могла бы пережить, даже синдром вундеркинда. Но дело в том, что я возненавидела саму математику. Если у тебя что-то получается лучше других, это еще не означает, что ты обязательно должен любить это, неужели тебе не понятно? Будущее представилось мне в самом мрачном свете. Всю жизнь заниматься тем, к чему питаешь отвращение! А он уже обсуждал с директором школы мое стипендиатство в Оксфорде. Им даже в голову не приходило, что я могу не получить его.

— Разумеется, не приходило. — Пальцы Люка перестали выбивать дробь на рулевом колесе машины. — Всем было совершенно очевидно, что ты туда попадешь.

— Но я не хотела попадать туда! Мысль о том, что придется целых три года изучать предмет, ставший для меня ненавистным, просто ужасала. Но я знала, как сильно разочарую всех остальных. Груз ответственности давил на меня, заставлял чувствовать себя несчастной, и вскоре я обнаружила, что с трудом справляюсь с заданиями, — такого со мной не было никогда. Эти переживания не давали мне спать ночами. В конце концов, ощущение возможной неудачи, боязнь действительно разочаровать других людей стали слишком сильными, чтобы их можно было терпеть дальше. И мне показалось, что легче будет убежать от всего этого.

Люк машинально запустил руку в свою густую шевелюру, основательно растрепав волосы, и Мэгги до боли в сердце захотелось пригладить их.

— И как долго это у тебя длилось? — спросил он.

Девушка пожала плечами.

— Год. Может быть, чуть больше.

— Тогда почему же, черт побери, ты не поговорила об этом с кем-нибудь, кто мог бы понять твои чувства?

— Мне не с кем было говорить.

— Но ведь был же я!

Мэгги покачала головой.

— Нет, Люк, тебя не было. Ты был далеко. И что мне, по-твоему, следовало сделать? Позвонить тебе, попросить денег на билет и заявиться в Нью-Йорк? Могу себе представить реакцию Джоан. — Она помолчала, но потом, взглянув ему прямо в глаза, уверенно заявила: — Я ей не понравилась.

— Да. — Люк кивнул головой. — Я это знаю, — добавил он тихо, и Мэгги показалось, что в его голосе прозвучало смущение. Интересно, рассмеялся бы он, если бы у нее хватило смелости сказать, что их близость друг к другу вызывала у его жены ревность. — Но с другой стороны, — продолжил он, — ставка была так высока, что она поняла бы твое желание поговорить со мной.

— Нет, не поняла бы, — горячо возразила Мэгги. — Разве ты не знаешь, Люк, что семья — это самостоятельная ячейка общества? Что когда люди женятся, между ними и остальным миром появляется нечто вроде стеклянной стены. Ты можешь видеть их, но войти к ним нельзя. Они отделяются от всего мира.

Он бросил на Мэгги взгляд, приведший ее в смущение.

— Ты действительно так думаешь? Тогда твои представления о замужестве весьма идеалистичны, Мэгги, — грустно промолвил он. — А если это действительно так, то советую тебе никогда не выходить замуж — иначе ты рискуешь разочароваться.

Горечь, прозвучавшая в его голосе, поразила девушку.

— Так кто же из нас легкомысленный?

Люк словно не слышал ее вопроса.

— И все же ты должна была прилететь и поговорить со мной. Я все уладил бы! — с жаром воскликнул он. — Ты для меня как…

— Нет! — поспешно перебила Мэгги. — Только не говори мне, что я для тебя как сестра, Люк. Я не сестра твоя и никогда ею не была, — тихо добавила она.

— Я знаю это, — сказал он внезапно охрипшим голосом. — Я собирался сказать, что ты всегда была моим лучшим другом.

Это самое обыкновенное заявление значило для нее больше, чем все слова в мире.

— О, Люк, — неуверенно прошептала Мэгги тоном, слишком похожим на мольбу, но не продолжила — просто не смогла этого сделать, потому что еще немного — и она призналась бы, как сильно любит его…

Он молча глядел на ее дрожащие губы, во взгляде серых глаз появилось какое-то непонятное выражение. Мэгги почувствовала, что краснеет, на какое-то мгновение ей показалось, что сейчас он наклонит свою темноволосую голову и поцелует ее. Тело сразу расслабилось, губы девушки раскрылись, соски мгновенно напряглись от чувственного возбуждения.

Люк взглянул на ее вспыхнувшие щеки, сияющие глаза, на мягкие, полуоткрытые губы и, кажется, пришел наконец к какому-то решению.

Еле заметно покачав головой, Люк отвернулся и резким, сердитым движением вставил ключ в замок зажигания.

— Пристегни ремень, — раздался короткий приказ, машина с ревом рванула вперед и с необычной скоростью помчалась по узким деревенским улочкам, но Мэгги не могла не заметить, что костяшки его пальцев по-прежнему оставались белыми, он ухватился за руль, как утопающий цепляется за брошенную ему веревку.

Подъехали к дому. Люк даже не побеспокоился о том, чтобы открыть перед ней дверцу машины, а, выскочив из «бентли», быстро зашагал по покрытой гравием дорожке ко входу в особняк.

Закрывая за собой входную дверь, Мэгги услышала доносящиеся из гостиной звуки сердитых голосов, и ей не надо было слышать свое имя, чтобы понять, о чем они там говорят. Удрученная, она сняла пальто, повесила его на вешалку и, чувствуя себя усталой и больной, решила подняться в свою комнату. Лучше бы не встречаться с Люком, пока он немного не остынет.