Пироскаф «Дед Мазай» - Крапивин Владислав Петрович - Страница 45

Катя послушно вытянула поверх простынки ладони. Том прижал их к щекам. «Холодные какие…» Катя вдруг шепнула:

— Можно потрогать колечко?

— Сколько хочешь.

Он-то знал, что колечко — не талисман, а «просто так». Или «почти просто так». Но если Кате кажется, что в нем какая-то энергия — пусть… Катины пальцы слегка затеплели. Колечко тоже…

В кармане застрекотал мобильник. Юга звонил.

— Том, что случилось? Донби прибежал, встрёпанный, как с пожара.

— Катя заболела… Лежит и делает вид, что готова помереть… Врач говорит, что сердечная нехватка… или как там…

— Том, ты балда!

— Ага!.. А почему?

— Надо было сразу позвонить! Ты у неё?

— Да!

— Сидите и ждите…

Том погладил кисти Катиных рук. Поднялся с колен и стал ждать — он понимал, что движется крепкая и скорая поддержка. Бабушка мелко перекрестилась.

Катя, кажется, задремала. В этой дрёме и ожидании прошло минут пятнадцать. Потом с треском и выхлопами остановился у крыльца автомобиль старинного вида. С гербом Евро-Азиатского герцогства и красным крестом. Выскочил Юга. Помог выйти кудлатому седому старичку, который просто-напросто не мог быть никем, кроме как доктором. Это и был Отто Евгеньевич Брештук, недавно вылечивший тётю Сузи.

Отто Евгеньевич вошёл в комнату и сказал:

— Так-с… — Затем сказал: — Тэк-с… — И добавил: — Девочка, держись, ты ещё не скоро умрёшь… Но диагноз неясен… Всех присутствующих покорнейше прошу побыть в другом помещении. Даже вас, сударыня… — Он шагнул к бабушке и подставил ей согнутый локоть. Бабушка охотно вцепилась в него…

Все, кроме доктора и Кати, оказались в комнате со стоячими часами и фикусом. Сели и стали ждать. За фикусом, в клетке, чирикали какие-то птахи.

— Что с капитаном? Ты с ним говорил? — шепнул Юга.

— Говорил, — отмахнулся Юга. Потому что при чем здесь капитан? При чем все на свете? Главное — Катя…

Прошло время (какое?), и Отто Евгеньевич сказал через дверь:

— Юноша Том Сушкин! Соблаговолите пройти сюда…

Юноша соблаговолил. С замирающим сердцем.

— Присядь, Том, — попросил доктор уже другим тоном. Сам он сидел у Катиной постели, а Том приткнулся на стуле, где раньше ютилась бабушка.

— Том… — как-то очень аккуратно спросил доктор. — В нынешние дни ты не говорил ничего такого, что могло бы обидеть Катю? Или встревожить её?

— Нет! Ничего! Катя, разве говорил?

Она тихонько помотала головой.

Том виновато и старательно подумал.

— Если говорил, то нечаянно. Я не помню.

— Вот видишь, — сказал доктор Кате, — ничего не было, а у тебя царапина. Почему?

Она шевельнула губами:

— Не знаю…

— Будем принимать меры. Есть нетрадиционные методы медицины…

— Это как? — не удержался Том.

— Это просто… — доктор откинул простынку. Катя лежала в полотняной рубашонке с пуговками от ворота до нижней кромки. Пуговки были расстёгнуты — видимо доктор недавно осматривал девочку.

Теперь он распахнул рубашонку так, что открылась впалая ребристая грудь.

Том застеснялся и замигал, хотя, казалось, отчего бы? Ведь недавно купались за пристанью без всякого смущенья…

Доктор пощупал Катины рёбрышки на левой стороне груди.

— Том, положи сюда ладонь. Так, чтобы слышалось сердце…

— Ой… — выскочило у Тома. И его собственное сердце запрыгало.

— Боишься, — понял доктор. — Жаль… Ну, ничего. Тогда сделаем иначе. Возможно, это к лучшему… — Он качнулся к двери. — Уважаемая Катина сестра! Вы взрослая девушка и наверняка пользуетесь губной помадой! Не так ли?

Послышались непонятные звуки: то ли вздохи, то ли хихиканье.

— Ну-с? — напомнил доктор.

— Я только изредка… — жалобно призналась Настя.

— Это неважно… Дайте скорее.

В дверь просунулась рука с блестящей трубочкой. Отто Евгеньевич, охнув, привстал, дотянулся, взял. Сдёрнул с трубочки колпачок. Толкнул дверь, чтобы впустила свет.

— Том, дай руку, — и нагнулся над Катей к Тому. — Не эту, левую. Разверни ладонь…

Том боязливо развернул.

— Держи твёрдо… — И скользким щекочущим кончиком доктор нарисовал на ладошке похожее на острую репку сердце (у Тома опять выскочило «ой»).

Доктор Брештук строго сказал:

— Мальчик, теперь ты больше не будешь бояться. Ты плотно приложишь это сердечко к Катиному, вот сюда. И постараешься, чтобы тепло перешло от одного к другому. Понял?

— Да… — выдохнул Том. И… прижал.

Ощутил лёгонький толчок.

— Бьётся? — шепнул доктор.

— Да… Только чуть-чуть…

— Нужно усилить ритм. А для этого вспомнить что-то бодрое, детское. Какую-нибудь считалку, как в игре… Помнишь?

— Не-а! — перепуганно сказал Том. В самом деле не помнилось ни-че-го!

— Ладно, тогда я сам. Когда учился в первом классе (а это в самом деле в незапамятные времена имело место!) была у нас в ходу такая песенка-считалка… Я запою, а вы подпевайте. И без всякого смущенья. Помните, что это медицина!

Доктор вскинул украшенную седыми клочками голову и запел дребезжащим голоском:

Катя негромко засмеялась. А Том сразу понял, что не будет стесняться. Он словно увидел зелёное колесо, которое удрало от вагона и дурашливо скачет между рельсами, как по упавшей на мост лестнице. И даже показалось, что он помнит слова песенки.

И запел вслед за доктором, и Катя негромко запела:

— Том Сушкин, возьмись за колечко, — быстро сказал доктор. — Так хочет Катя.

Том правой рукой дотянулся до мочки левого уха. Это было непросто, но… Катя хочет, доктор велит — значит, надо.

И они дружно допели:

Вроде бы, совершенно пустяковая песенка. Но Катино сердечко под ладонью Тома теперь стукало в ровном ритме.

— Можешь убрать, — шепнул ему доктор.

Том спросил таким же шёпотом:

— Она скоро поправится?

— Будем надеяться. Только не забывай её…

Он с ума сошёл? «Не забывай»!..

Доктор на две пуговки застегнул Катину сорочку, натянул простынку.

— А сейчас поспи. Будто в вагоне: стук-перестук…

— Ладно… — шепнула она. И жёлтые мотыльки сомкнули крылья…

— Том, посиди с ней минуты две, а потом гуляй… Только не забывай навещать…

— Ни за что…

Домой шли пешком. Том ступал почти что на цыпочках, будто боялся разбудить Катю.

Юга спросил:

— Ты почему хромаешь?

— Я не хромаю. Это я… так…

Юга пригляделся:

— А коленку-то где рассадил?

Похоже, что кожа была содрана до крови.

Том рассмеялся.

— Это не рассадил. Это я вытер о неё руку. — Он показал ладонь со следами сердечка.

Юга сорвал у забора лопух.

— Давай смоем… — У тротуара журчал в каменном желобке ручеёк.

Том вымыл ладонь, а коленку не стал.

— Пусть пока будет так. На память.

Юга кивнул, он все понимал.

Том больше не хромал. Он виновато задышал и попросил:

— Юга, если я тебя чем-то обидел, не сердись, ладно?

— Том, ты малость спятил от переживаний. Чем ты меня обидел?

— Не знаю… В детдоме говорили, что я ин-ди-ви-ду-а-лист.