Звезды в моем сердце - Коротнян Екатерина Анатольевна - Страница 36

– Я не знала, что делать, – сказала Гизела.

– Разве графиня не подумала, что это для вас самый лучший выход?

– Графине нездоровилось, мадам. Она удалилась к себе в комнату, как только мы приехали. И не только из-за простуды, которая, как вы сами убедились, очень сильно ее донимает, у нее была, кроме того, лихорадка.

– Так, значит, ты и лорд Куэнби остались вдвоем, – заключила императрица.

Ее слова прозвучали как обвинение, и Гизела только и смогла, что пробормотать с несчастным видом:

– Да.

– Какая нелепая путаница! – воскликнула императрица. – Конечно, я никакого понятия не имела и даже не подозревала ни в малейшей степени, что может случиться такое. Было бы несправедливо укорять тебя. Твоей вины, дитя, здесь нет. Это я поступила опрометчиво. Мне ни за что не следовало соглашаться на такой сумасшедший план. Но он показался мне довольно простым и безобидным. Так что же случилось?

– Когда мы прибыли, – принялась рассказывать Гизела, – мы обнаружили, что лорд Куэнби, как я уже говорила, молод. Его отец скончался перед самым Рождеством. Когда он узнал, что предстоит визит вашего величества, он решил ничего не менять и оставить все точно так, как было задумано.

– Неслыханная дерзость с его стороны! – воскликнула императрица. – Как он смел не поставить меня в известность, что унаследовал титул и что именно он, а не его отец, будет меня принимать? Он объяснил, почему так поступил?

– Да, мадам.

– И какова причина?

Гизела запнулась, но потом, решив, что ей ничего не остается, как сказать правду, пролепетала:

– У лорда Куэнби… был большой друг… Его звали… граф Имре Ханяди.

Внезапно наступила тишина – такая многозначительная, что Гизела, не смея поднять глаз на императрицу, уставилась в пол. Наконец, спустя какое-то время, императрица проговорила совершенно изменившимся голосом:

– Имре! Он знал Имре?

– Да, мадам.

– Так что он сказал об Имре?

– Он хотел знать, где сейчас граф, что с ним произошло.

Снова повисла долгая тишина.

– Имре умер, – в конце концов прошептала императрица.

Гизела промолчала. Через минуту императрица, как будто позабыв, что рядом кто-то есть, сказала:

– Умер! По крайней мере, я молюсь об этом.

Она взглянула на Гизелу потемневшими от боли глазами.

– Он не может быть жив после стольких лет, и все же иногда мне кажется, что бог услышит мои молитвы…

– Нет никакой надежды, мадам? – спросила Гизела, тронутая до глубины души страданием на прекрасном лице.

Императрица глубоко вздохнула и чуть не расплакалась.

– Нет, глупо с моей стороны даже думать об этом. Он мертв… должен быть мертв… если бы мне только удостовериться…

– А вы не можете разузнать? – спросила Гизела.

– У кого? – Императрица откинула голову. – Кто станет говорить со мной о человеке, который любил меня и которого увезли, заточили в тюрьму и, возможно, пытали из-за этой любви?

– Я не могу понять, – прошептала Гизела.

– И не пытайся, моя маленькая Гизела, – сказала императрица. – Ты слишком молода, слишком наивна, чтобы понять такое. Только когда полюбишь сама, ты поймешь, что не дает мне спать по ночам и разрывает мне сердце надвое.

Голос ее дрогнул, но, взяв себя в руки с огромным усилием, она спокойно поинтересовалась:

– Лорд Куэнби заговорил о нем в первый же вечер?

– Да, мадам.

– Почему ты тогда не вернулась на следующий день? Почему не приказала немедленно собирать вещи? Он наверняка что-то заподозрил. Он должен был догадаться, потому что ты ничего не знала ни об Имре, ни о ком-либо другом. Одно дело попытаться обмануть старика, ослепшего и глухого, который только и хочет, что говорить о прошлом, и совсем другое – стараться провести его сына. О господи! Что мне теперь делать?

Гизела набрала в легкие воздуха:

– Я могу уверить вас, ваше величество, что лорд Куэнби ни на секунду не подверг сомнению мой титул.

– Он не догадался?

Императрица смотрела на Гизелу широко распахнутыми глазами. Гизела покачала головой:

– Нет, мадам. Он был совершенно убежден, что я – это вы. Я уверена.

– В таком случае, возможно, для меня не все так страшно, – сказала императрица. – Я была в полном смятении со вчерашнего вечера, когда за обеденным столом кто-то из гостей упомянул лорда Куэнби и заметил при этом, что он очень молод и красив. Еще говорили о том положении, которое ему скорее всего предложат занять при дворе. Можешь себе представить, что я чувствовала.

– Мне очень жаль, мадам, – сказала Гизела, – но я заверяю вас, лорд Куэнби ни о чем не догадался.

– Если все-таки ты ошибаешься, – произнесла императрица, – то даже трудно вообразить, какой вред он может мне причинить. Английская королева никогда не питала ко мне особого расположения. Она может посчитать, что я оскорбила одного из ее приближенных. И зачем только я позволила принцу Рудольфу и капитану Миддлтону уговорить себя и согласилась на этот невообразимо глупый маскарад! Мне, конечно, не хотелось терять три дня охоты. Но в то же время такая выходка недостойна императрицы.

– Уверяю вас, мадам, никто не пострадает, – заверила ее Гизела.

Ей хотелось добавить: кроме нее самой и ее сердца. Нo она знала, что именно это следует держать в секрете от императрицы. В то же самое время она не могла допустить, чтобы страдала и понапрасну беспокоилась эта прелестная женщина. Как было трудно уговорить ее поверить, что не стоит беспокоиться ни о каких последствиях, и при этом многое утаить. Как могла она признаться, что они с лордом Куэнби расстались врагами и что, она была убеждена, он никогда не захочет увидеть ее снова?

– Раз так, то ты меня успокоила, – тем временем сказала императрица. – А вдруг все-таки он захочет продолжить знакомство? Он не собирался приехать сюда?

– Нет, мадам.

Императрица пристально посмотрела на нее.

– Жаль, мне не узнать, что именно там произошло, – сказала она с легкой улыбкой. – Мне почему-то кажется, что если бы мне выпало провести день и два вечера наедине с приятным молодым человеком, то разговор мог получиться весьма интересным. О чем же вы говорили, маленькая Гизела?

– О лошадях, о многом другом, – ответила Гизела. – У лорда Куэнби великолепные конюшни, мадам.

Императрица вздохнула:

– Ты не слишком словоохотлива. Что он тебе говорил? Он заметил, что ты красива? Попытался за тобой ухаживать?

Гизела почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам.

– Я ведь выступала от вашего имени, мадам, поэтому, естественно, он решил, что я красива, – пролепетала она.

– И он сказал тебе об этом? – продолжала допытываться императрица.

– Да.

Из Гизелы приходилось вытягивать каждое слово. Императрица улыбнулась:

– А что произошло потом? Графиня Фестетич не покидала свою комнату, болела. В доме никого больше не было?

– Никого, – еле выговорила Гизела.

Императрица нахмурилась:

– Странно, очень странно. Наверное, он решил, что, раз он в глубоком трауре по отцу, множество гостей будет неуместно. В то же время у него должны были быть причины пригласить меня одну. Не понимаю. Он дал какие-нибудь объяснения?

– Только то, что хотел поговорить с вами, – сказала Гизела.

Императрица вздохнула:

– Как неразумно я поступила, что послала тебя вместо себя. Мне казалось, что это все равно… Впрочем, не стоит говорить! Дело сделано! Бесполезно теперь сожалеть о чем-то. Хотя в своей жизни я довольно часто жалею о многом. Остается надеяться, что эта история не дойдет до ушей императора. В противном случае он будет шокирован и уязвлен.

– Не думаю, что лорд Куэнби станет вести переписку с императором, – сказала Гизела.

– Надеюсь, ты права, – ответила императрица. – Давай вместе уповать на то, что он позабудет обо мне и не станет рассказывать о моем визите своим знакомым. А теперь мне только остается попросить тебя, дитя мое, тоже позабыть об этом. Ты обещаешь стереть из памяти любые мысли о том, что произошло с тобой за последние два дня?