Девадаси - Бекитт Лора - Страница 13

Тара чувствовала себя по-другому. Служение в храме стало для нее пыткой: девушка ненавидела мужчин, которым она вынуждена была отдаваться, и потеряла интерес к танцам.

Это не осталось незамеченным.

Месяц назад Хемнолини, женщина, которая преподавала танцовщицам науку любви, подошла к Камалу и сказала:

— Меня беспокоит одна из девадаси, девушка по имени Тара. Люди, которые жертвуют свои деньги храму, недовольны ею. Последний раз ее выбрал очень состоятельный человек, брахман. Потом он сказал, что с таким же успехом мог бы возлечь с деревянной куклой или древней старухой.

— При чем тут я?

Женщина вздохнула. Ее немолодое лицо было печальным и озабоченным.

— Поговори с ней.

— Обучать девушек искусству любви — твоя, а не моя обязанность, Хемнолини. Я учу только танцам.

— И что ты можешь сказать о Таре?

— Она всегда была лучшей из лучших. Танцовщица милостью Натараджи. Признаться, я полагал, что эта девушка станет звездой храма. Мне странно видеть, что теперь она ничем не отличается от остальных.

— Вот и я о том же. Мне жаль Тару. Рано или поздно слухи о ней дойдут до верховного жреца. Он не станет держать в храме девушку, которая не приносит никакого дохода и на которую жалуются паломники. Я пыталась узнать, в чем дело, но она молчит. Она никогда меня не слушала, ее не интересовало искусство любви, она не желала его постигать.

Молодой человек приподнял тонкие брови.

— И все-таки скажи, при чем тут я?

— Поговори с ней, Камал. Девчонки всегда кружили возле тебя, они тебя любят и доверяют тебе.

— По-моему, у Тары непростой характер.

— Я тоже так думаю. А еще я знаю, что у тебя доброе сердце. Возможно, тебе удастся узнать, что у нее на душе.

— Хорошо, — пообещал юноша, — я с ней поговорю.

На следующее утро Камал разыскал Тару в храмовой пристройке, где жили девадаси, и предложил девушке выйти на улицу.

Сезон дождей еще не закончился, и мокрые постройки выглядели неприветливыми и заброшенными. Стены храма тускло поблескивали в безрадостном утреннем свете. С ветвей деревьев свисали поблекшие листья; порывистый ветер срывал их и швырял на мокрую землю. Голые склоны гор почти сливались с пасмурным небом, земля набухла, переполненная влагой.

Тара была не накрашена, с простой прической, в темно-коричневом сари, больше подходящем женщине в возрасте, а не юной девушке.

Ее темные глаза казались непроницаемыми, как ночь.

— Что тебе нужно? — неприветливо спросила она.

— Я хочу с тобой поговорить.

— О чем?

— Кое-кого тревожит твоя судьба, Тара. Ты плохо выполняешь свои обязанности. С тобой что-то происходит, а что — никто не может понять.

— Ты тем более не поймешь.

За минувшие годы Камал не утратил ни обаяния, ни терпения. Не обращая внимания на тон девушки, он улыбнулся и произнес:

— Я постараюсь.

Тара, казалось, смотрела сквозь Камала, храм и застывшие на горизонте горы и видела нечто такое, что было доступно только ей одной.

— Я всегда думала, что попала в храм для того, чтобы танцевать, а не для того, чтобы отдаваться каждому, кто укажет на меня пальцем!

— Разве тебе не говорили, что ты должна служить богу, а не своим желаниям?

— Я не хочу делать то, что мне не нравится, — упрямо повторила она и продолжила срывающимся голосом: — Я не получаю никакого удовольствия, ложась с незнакомцами. Мне противно. Мне плохо. Я несчастна. Полагаешь, это угодно богу?!

Камал замолчал, осмысливая сказанное. Он помнил, с каким рвением Тара стремилась стать лучшей из танцовщиц, как упорно трудилась до тех пор, пока не достигала желаемого. У этой девушки были и характер, и талант, и сила воли! В чем же причина, куда все ушло, что погасило огонь?

— Когда-то я посоветовал Амрите брать пример с тебя, теперь говорю тебе: посмотри на Амриту!

— Амрита другая, — заметила Тара. — Она не страдает той болезнью, которая есть у меня.

Камал ухватился за неожиданное признание.

— Болезнь? Причина в телесном изъяне? Такое случается… Ты говорила с лекарем?

Девушка прикусила губу. Перед ней было ее счастье. Ее идол, ее идеал, ее бог. Он пришел, пришел сам, пришел, чтобы помочь. Другого случая может не быть.

— Здесь нужен не лекарь… Камал! Позволь, я приду к тебе нынешней ночью, и ты… все поймешь.

Он невольно отшатнулся.

— Это запрещено. Я принадлежу только богу.

Глаза Тары, словно два драгоценных камня, переливались таинственным сиянием.

— Это не то, о чем ты подумал. Мы просто… поговорим. Я открою тебе свою тайну.

— Скажи сейчас!

— Нет, — решительно произнесла Тара. — Мне неловко говорить об этом при свете дня.

Она гордо расправила плечи и повернулась, чтобы уйти, но он удержал ее.

— Хорошо. Я буду ждать тебя… в полночь. Ты знаешь, где я живу?

— Да.

— Будь осторожна, чтобы никто не заметил.

Около полуночи, закончив приготовления, Тара незаметно выскользнула на улицу.

Шел мелкий дождь — капли чуть слышно шелестели в листве. Остро пахло свежей травой, землей и мокрой древесной корой.

Тара долго смотрела на храм. С раннего детства он был ее домом, его звуки и образы жили в ее душе, он никогда не казался ей чем-то застывшим, напротив — изменчивым, подвижным, как пламя, вода или ветер. Она никогда не думала, что храм станет ее соперником в борьбе за счастье.

Очутившись в жилище Камала, девушка с удивлением отметила, что здесь нет ни роскошных тканей, ни изысканной мебели. Жесткие циновки, глиняный светильник — вот и все убранство.

Тара поняла: в храме Камал был «богом», в своем жилье превращался в человека. В обрядах и танцах воплощал чувственную ипостась Шивы, в обычной жизни вел себя как суровый аскет.

Вероятно, она была первой женщиной, переступившей порог этой убогой каморки.

Камал поднялся ей навстречу. Без ярких украшений и дорогой одежды он выглядел понятнее, ближе и… беззащитнее.

Тара предстала перед ним иной: искусно уложенные волосы, звенящие браслеты, гроздья рубинов в ушах и на шее, будто капли крови, а прозрачные розовые шальвары — как паутинка, опутывающая стройные ноги. Грудь была обнажена, соски ярко окрашены охрой, как и пальцы на руках и ногах.

Девушка дернула алый шнурок на талии — шальвары легким облачком упали к ее ногам. Тара изящно переступила через них и сказала:

— Я и вправду пришла поговорить. Поговорить… на языке любви. Возьми меня! Возможно, тогда ты поймешь, в чем заключается мой недуг. И быть может, сумеешь помочь.

Камал смотрел на нее во все глаза, не зная, что сказать. Его плоть протестовала против доводов разума. Девушка так соблазнительна и красива… А он молод и нуждается в женской ласке. Почему бы нет? Хотя бы один раз. Никто не узнает…

Тара была права — Камал служил Шиве, а не своим желаниям. В жизни храмового танцовщика не было женщин, кроме одной опытной девадаси, обучавшей его искусству любви, когда ему исполнилось четырнадцать лет, и девочек, которые проходили обряд посвящения.

То был ритуал, не имеющий ничего общего с истинным актом любви. Да и это случалось нечасто. Камал привык к воздержанию, но иногда оно начинало его тяготить. Он постоянно находился в окружении прелестных девушек и женщин, многие из которых проявляли к нему симпатию, но ни одна не осмелилась прийти в его жилище, чтобы предложить насладиться ее страстью, ее телом.

Тара взяла его руку и притянула к своему женскому естеству. Она глубоко и ровно дышала, но в ее блестящих глазах сквозило напряжение.

Камал подумал о бархатистых розовых лепестках, покрытых нежной росой. Он обнял девушку, и они с трепетом и жадностью прильнули друг к другу.

Вхождение лингама в йони было острым как нож, и вместе с тем Таре почудилось, будто в ее тело вливается густой, нежный и сладкий как мед поток.

То была ночь бесстыдной чувственной страсти, горячей как пламя, сжигающее душу дотла, страсти, которая превратила Тару в настоящую женщину. За несколько часов она успела познать все безумие, всю утонченность, всю глубину телесной любви. Страсть пронзала ее насквозь, и она была готова умереть от этих огненных ран.