Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена Ивановна - Страница 25

Но, к ее удивлению, предложение было воспринято скептически.

– Не годится, – кратко сформулировал Яша. – Из огня да в полымя.

– Почему не годится? Это лучшее, что можно придумать! Моня, неужели вы не согласны?

Моня вскочил и принялся мерить салон кругами. Руки он заложил за спину, наклонился вперед и стал похож на пингвина.

Все словно завороженные следили за тем, как Верман наматывает круги.

– Никогда! – воскликнул он наконец, резко остановившись. – Марецкая, ты хорошая женщина, но предлагаешь такое, что лучше застрелиться.

– Но почему?!

Моня вновь продолжил целеустремленное движение. Яша пожал плечами, как будто ему все было очевидно и он удивляется Майиной наивности.

– Пойми, – снизошел до объяснения Дворкин, – если Аман узнает, что Моня сделал на клиенте бизнес, Тамбов покажется Моне Парижем. Ты была в Париже?

– Не была.

– Вот и Моня не будет.

Бледный Верман снова остановился и потряс кулаком:

– За что ценят Моню Вермана? За репутацию! Каждый дельный человек в этом городе знает: на Моню можно положиться. Моня никогда, никогда, боже упаси, не обманет своих!

– Зато с чужими не церемонится, – холодно сказала Майя.

– Но ведь я работал чисто! – завопил несчастный Верман. – А теперь что я скажу в свое оправдание? «Моня обманул подружку Николая Хрящевского?» Ты знаешь, что мне ответит на это Аман? Он ничего не ответит. Зачем отвечать трупу?

– У дяди нет аргументов в свою защиту, – вставил Яша. – Если он придет к Аману, тот все равно сдаст его Хрящу. Такие правила.

– Значит, к Аману идти нельзя, – подытожил Сема.

Он озабоченно потер ладони, обвел взглядом собравшихся и подытожил:

– Значит, что мы станем делать? Я вам скажу. Во-первых, Верман, перестаньте носиться как укушенный! На всю жизнь не набегаетесь: если вас посадят, таки придется сидеть. Во-вторых, ты, Яша. Сейчас собираешь вещи и драпаешь до мамы, где накрываешься одеялом и сидишь тихо. А мы с Верманом остаемся и хлебаем полной ложкой тот бульон, который сами сварили.

Моня согласно кивнул и повернулся к Майе:

– Считай, что ты с сегодняшнего дня – безработная. Деньги я тебе выдам, ищи новое место. У тебя будут рекомендации и твои руки, которые всегда тебя прокормят. Но лучше всего тебе пока уехать. Хрящ ни с кем не церемонится, а ты уже попалась ему на глаза.

– Правильно, – поддержал Сема. – Пока все не закончится, отправляйся куда-нибудь к тете.

– У меня нет тети.

– Тогда к дяде, – посоветовал Дворкин. – Выбери себе любого воспитанного дядю с хорошим образованием и отправляйся к нему. Подождешь, пока про нас с Моней напишут в газетах – тогда вернешься. Верман, я прав?

– Вы так правы, как Папа Римский. Все, дети, собирайте вещи – и в дорогу!

Сема поднялся и встал рядом с Моней, выжидательно глядя на Майю. Они уже все решили и никак не могли понять, почему она сидит на табуретке.

– Никуда. Я. Не. Поеду, – раздельно сказала Майя.

– Что такое? – удивился Дворкин.

– Я останусь с вами.

– Марецкая, ты что? – заволновался Моня. – Ты мне это перестань! Ты, пожалуйста, не строй из себя Зою Космодемьянскую и Александра Матросова ни вместе, ни по отдельности! Верман промахнулся, значит, Верман ответит за свои дела. Но я не позволю, чтобы какая-то глупая женщина во цвете лет сделала еще один дурной поступок…

Он мог бы долго распинаться, но Майя оборвала его.

– Ша, Моня! – твердо сказала она.

Моня от изумления сел.

– Моня, я слушала ваших слов целый год, теперь вы будете слушать моих, – продолжала Майя, выпрямившись и выпятив подбородок. – Вы долго насиловали мой слух и пытали нервы. Настала моя очередь. Если вы хотите думать, что Марецкая оставит вас без своей компании, то можете думать так, я вам не запрещаю. Разве можно запретить Моне Верману думать глупости? Да за ради бога! Но я сейчас соберу инструмент и завтра выйду на работу как обычно. И буду здесь все время, пока открыт салон «Афродита»!

Она встала и прошла в «аквариум», надменно цокая каблучками.

– И ничуть не похоже, – проворчал ей вслед Верман. – Что за глупое выражение «слушать ваших слов»? Яков, а ты что смотришь на нее влюбленными глазами?! Или ты не видишь, как она передразнивает нашего чистого русского языка?!

Майя принялась разбирать инструменты, чтобы занять руки. Из салона доносилось бормотание, к которому она старалась не прислушиваться. «Ах, Моня, Моня! Как же вы могли так заиграться, чтобы не разобрать, кто перед вами: невзыскательная девчонка или расчетливая женщина».

Конечно, Верман смошенничал, глупо скрывать от самой себя очевидный факт. Но еще глупее было бы скрывать, что она привязана к старому пройдохе. И не только к нему, но и к интеллигентному Семе, и к несдержанному Яшке…

«Привязана – многозначительное слово, – с грустной усмешкой подумала Майя. – Но скажи: не будь твоего долга перед Моней, ты бы сейчас уехала? Или осталась с этими двумя хитрецами, ставшими жертвами собственной хитрости?»

Ответить честно на этот вопрос Марецкая не успела, потому что ей вдруг открылась очевидная истина. Да ведь Алина появилась в их салоне не случайно! Зачем подруге Николая Хрящевского отдавать ценную вещь его конкурентам? Она могла бы выбрать любого из его ювелиров для такой пустяковой работы. И этот маскарад с одеждой…

«Моня прав – ты действительно глупая женщина, Марецкая, – сказала себе Майя. – Ясно же, что маскарад не был случайностью! Вермана спровоцировали, и он поддался на провокацию. Все это задумал Хрящ, спланировал, чтобы в итоге подставить Амана Купцова. Ему требовалось лишь, чтобы Моня схватил наживку! И Верман не смог пройти мимо. Восемь превосходных бриллиантов, а в дополнение к ним недалекая клиентка, которая никогда не распознает, что ей подсунули… Искушение оказалось слишком велико, и Моня не устоял».

Майя обернулась к троим мужчинам. Они все еще вполголоса обсуждали что-то, склонившись друг к другу.

«Яшка тоже никуда не уйдет, – поняла она. – Как бы ни прогонял его Моня, он останется. Но чем может пригодиться наш рыжий оболтус? Совсем ведь мальчишка, и Верман прав: ему бы нужно держаться подальше от всей этой истории…»

«А ты сама разве можешь пригодиться? – спросил ее внутренний голос. – Думаешь, от тебя толку больше, чем от Яши? Тебе потребовалось полчаса, чтобы догадаться о том, что Яшке было ясно с первой же минуты!»

«Все равно никуда не поеду, – упрямо сказала Майя. – Их нельзя сейчас оставлять».

Внутренний голос только вздохнул.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

На чердаке было грязно и пахло пылью. Старая крыша протекала, ее чинили, она протекала снова, и на полу виднелись мокрые разводы: свидетельство поражения работников ЖЭКа в борьбе со стихией.

Но человек, сидевший у чердачного окна, не был озабочен комфортностью окружающей обстановки. Он нес вахту на чердаке уже три дня, и за это время успел свыкнуться с темным, пыльным, замусоренным пространством.

Он опасался, что ему придется прогонять бомжей – свидетелей, которые могут потом сболтнуть лишнего. Но помещение, куда он пробрался без всяких сложностей, оказалось безлюдным. «Вот и хорошо, – подумал он, обустраивая наблюдательный пункт. – Зачем дополнительные проблемы?»

Бинокль, еда, спецпакеты в рюкзаке и сменная одежда – чтобы он ни у кого не вызывал подозрения, когда будет выбираться отсюда. Для случайно забежавших любопытных подростков или влюбленных парочек у него была заготовлена простая и убедительная легенда. Но один взгляд на его униформу и стоявшую рядом треногу непонятного назначения должен был убедить визитеров, что здесь ведутся измерительные работы.

Однако легенда не понадобилась – никто не покушался на его уединение, кроме крыс. И еще голубей, громогласно воркующих под козырьком крыши. Поначалу их гуление раздражало его, потом он привык.

Если бы этого человека увидела бывшая учительница русского языка и литературы, ныне пенсионерка Валентина Козырева, она опознала бы в нем того наглого журналиста-прохиндея, что выпытывал у нее подробности смерти непутевого Кешки. Если бы он встретился Антону Белову, тот узнал бы «сержанта Спиридонова».