Тень Микеланджело - Кристофер Пол - Страница 29

— Под каким именем?

— Фредерико Ботте.

— Как я могу получить этот материал?

— Если я запрошу его, у канцелярии могут возникнуть подозрения. Не говоря уже о том факте, что материал очень старый. Он не был компьютеризован.

— С этим я справлюсь. Как насчет Фонда Грейнджа?

— Я выясню, что смогу.

— Никаких посредников, никаких секретарей. Я буду иметь дело только с вами.

— Хорошо. Как мне связаться с вами?

— Я сам буду выходить на связь.

Он полез в карман своего темного одеяния и достал крохотный спутниковый пейджер «Голдстар».

— Вот. Постоянно держите его при себе. Он не подает звукового сигнала, только вибрирует. Наберите номер, который увидите на этом маленьком экране. Номер будет меняться. Звоните с этого телефона.

Он достал и положил на грудь кардинала рядом с пейджером еще один прибор — крохотный сотовый телефон.

— И вот что еще, — сказал Джентиле, поднявшись.

— Да?

— Не пытайтесь организовать за мной слежку. Не пытайтесь засечь меня через пейджер и телефон. Ни при каких обстоятельствах не обращайтесь в полицию. Вы должны знать одно: я вам не враг. Вы должны также знать, что я без колебаний пожертвую вами ради общего блага. Не наделайте глупостей, ваше преосвященство. Пожалуйста.

С этими словами Джентиле удалился, оставив архиепископа Нью-Йорка нервно трястись в собственной постели. Снаружи, над острыми неоготическими шпилями собора, начала подниматься луна.

ГЛАВА 24

Подойдя к кровати Валентайна, она застала его бодрствующим. Он лежал в затемненной комнате, сцепив руки за головой и уставившись в потолок. Возможно, оживлял в памяти бурное прошлое. Когда она остановилась спиной к луне и стала, глядя на него в упор, расстегивать рубашку, он сказал:

— Тебе не обязательно это делать, ты знаешь.

— Знаю.

Она стянула рубашку, потом завела руки назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, бросила его на пол и одну за другой стала расстегивать пуговицы на джинсах, зная, что он смотрит на нее, и стараясь не думать о том, о чем он думает. Стараясь не думать вообще ни о чем, кроме этого момента.

Он больше не сказал ничего.

Финн освободилась от джинсов, одновременно стянув простые белые хлопчатобумажные трусики, и встала перед ним обнаженная. Светившая позади луна превращала ее волосы в мерцающий спутанный нимб, окружая мягким серебристым сиянием изгибы ее бедер. Она подождала так с мгновение, предоставив ему возможность рассмотреть ее и желая, чтобы он увидел все, что она собой представляет, в лунном свете, а потом наклонилась к его постели и скользнула под одеяло, вспоминая прикосновение его руки к своему бедру в доме полковника, твердое, как касание кулака в железной перчатке, и при этом нежное, как у возлюбленного. Уже тогда она знала, что это должно произойти.

Во второй раз она задумалась об абстрактных моментах и превратностях судьбы, которые могли за ничтожно короткий промежуток времени, всего-то от одного восхода до другого, полностью перевернуть человеческую жизнь. На долю мгновения ей вспомнился Питер, тот его страшный последний крик, а потом перед мысленным взором вдруг предстал туалетный столик ее матери в доме на Додеридж-стрит в Колумбусе и свадебная фотография в серебряной рамке.

Ее мать и отец стояли рядом с серьезными лицами, отец в твиде и очках в черепаховой оправе возвышался над матерью, такой молодой, с сияющими глазами, в безупречном свадебном платье и с букетиком белых цветов в руке. Фон составляли высокие деревья и кусты роз Ветстоун-парка. Все это в бледно-желтых тонах, как всегда бывает на старых черно-белых фотографиях.

Соприкоснувшись с жаркой, сухой кожей бедер Валентайна, Финн почувствовала себя очень молодой, совсем юной, а потом стало слишком поздно для чего бы то ни было. Он протянул руку, положил на ее плоский тугой живот, она повернулась к нему, и он скользнул в нее, мощно и естественно, словно был там с самого начала.

Он начал двигаться, и она двигалась вместе с ним, и ничто другое не имело значения, хотя она и не представляла себе, ради чего делает это: ради него и его боли, ради своего отца или ради себя самой. Сейчас ничто не имело значения, и этого было достаточно для них обоих.

ГЛАВА 25

Лейтенант Джеймс Корнуолл, офицер подразделения памятников истории, произведений искусства и архивов, приписанного к Отряду по расследованию похищений произведений искусства в Западной Германии, входившему в состав Бюро стратегических служб, сидел на камне рядом со своим сержантом, пытаясь придумать способ проникнуть в скрытую за деревьями усадьбу. Пока что он не слишком преуспел. У его группы подходила к концу провизия, местность кишела отступавшими немцами, а сержант предупредил его, что, если хотя бы один немецкий танк двинется в их направлении, их перещелкают, как сидящих уток.

Он зажег сигарету «Лаки страйк», поднял очки в металлической оправе на лоб и задумался, как могло получиться, что человек, проучившийся два года в Сорбонне в Париже и закончивший summa cum laude[2] Йельский университет, в итоге оказался сидящим на камне в Баварии, рядом с детиной, провонявшим потом и сигаретами, с винтовкой «гаранд» за спиной. Он был помощником хранителя фонда рисунков и гравюр Музея Паркер-Хейл, и сейчас ему следовало бы завтракать в отеле «Бревурт» с Роримером и Генри Тэйлором из музея «Метрополитен», а не подставлять себя под пули в Баварии.

— И что вы думаете, сержант?

— Мне не платят за то, чтобы я думал, сэр.

— У вас голова или задница?

— Голова, сэр.

— Ну так пораскиньте мозгами.

— Есть, сэр.

Сержант помолчал, раскурил сигарету из смятой пачки, которую держал в сапоге, и скользнул взглядом по раннему утреннему туману, стлавшемуся по склону холма и просачивавшемуся сквозь деревья.

— Что ж, сэр, сдается мне, что, если не считать снайпера, мы имеем дело не с боевым подразделением. Тут что-то другое, сэр.

— Типа чего?

— Какая-то особая миссия. Шесть грузовиков — все «опели», не «мерседесы». Это значит, движки бензиновые, не дизельные, и это значит, что они должны двигаться быстро. Шесть грузовиков такого рода не стали бы использовать для охраны частей, и никто просто так не стал бы тратить горючее на освещение, как это делали прошлой ночью. Может быть, это какая-то большая шишка из фрицев уносит ноги, но вообще-то обычно они драпают не на грузовиках, а на штабных машинах. Офицер, которого я видел, был в генеральской форме, но он слишком молод, не более тридцати пяти лет. Это просто обман.

— И каковы же выводы?

— Как я и говорил, это какая-то секретная задача, очень важная. Они что-то перевозят — награбленную добычу, документы, что-то ценное. — Сержант помолчал и прокашлялся. — А потом еще эта девка.

— Женщина, о которой вы упоминали.

— Да, сэр.

— Может быть, это просто фантом? Бывает, если что-то очень хочешь увидеть, оно и привидится, — промолвил Корнуолл с легкой улыбкой.

— Нет, сэр. Она была вполне настоящей.

— Вы говорили, что сначала подумали, будто она имеет отношение к хозяевам усадьбы. Как насчет такой гипотезы?

— Я ни про какие такие гипо не знаю, но девка была настоящая, никакой не призрак. И вряд ли жена тутошнего фермера или кто-то в этом роде стал бы разгуливать вот так, посреди ночи.

— Вы думаете, что это важно? С тактической точки зрения.

— Тактика, сэр, касается меня не больше, чем эта гипо… как ее там? Я видел девицу и решил, что вам, сэр, следует об этом узнать. Вот и все.

— Хорошо, — сказал Корнуолл. — Теперь я знаю.

— И что вы хотите сделать? — спросил сержант. — Снайпер заметил наше приближение. Они начнут действовать раньше, чем мы. Может быть, попытаются прорваться.

— А как бы вы поступили?

Сержант улыбнулся. Он понял, что Корнуолл не просто интересуется его мнением, а нуждается в совете, в какой-нибудь идее. Потому как у самого лейтенантика никаких идей нет.