Смерть травы - Кристофер Джон - Страница 4

— Вот это и есть вирус Чанг-Ли, — объявил Дэвид.

— Здесь, в Англии? — удивился Джон.

— Да, на нашей славной зеленой земле, — ответил Дэвид. — Я знал, что он достигнет Leersia, но не ожидал, что так скоро.

Анна зачарованно смотрела на грязную гниющую траву.

— Слава Богу, что у него избирательный вкус, — сказал Дэвид. — Эта чертова штуковина прошла пол-мира, чтобы прицепиться к маленькому пучку травы — может, единственному на несколько сотен таких же во всей Англии.

— Да, — произнес Джон. — А ведь пшеница — тоже трава, правда?

— И пшеница, — ответил Дэвид, — и рожь, и овес, и ячмень, не говоря уже о корме для скота. Так что, все может обернуться гораздо хуже, чем сейчас у китайцев.

— Для нас, — не выдержала Анна, — ты ведь это имеешь ввиду? А о них мы опять забыли. И через пять минут найдем какой-нибудь новый предлог, чтобы вовсе не вспоминать.

Дэвид смял траву в руке и бросил в реку.

— Ничего другого мы сделать не можем, — сказал он.

2

К началу девятичасовых новостей Анна машинально включила Радио. Джон долго медлил со следующим ходом, хмуря брови поверх карт, и они никак не могли закончить третью партию. Роджеру и Оливии не хватало всего тридцати очков, чтобы выиграть роббер.

— Ну, давай, старина! — нетерпеливо сказал Роджер Бакли. — Как насчет того, чтобы наконец исхитриться с этой «девяткой»?

Роджер был единственным из старых армейских друзей Джона, с которым он поддерживал близкие отношения. Анна невзлюбила Роджера с первой минуты знакомства, да и потом просто терпеливо мирилась с его присутствием. Ей не нравилось его мальчишество и странные минуты жесточайшей депрессии. Но еще больше ей не нравилась необычайная твердость его натуры в сочетании с этими качествами.

Анна была абсолютно уверена, что Роджер знает о ее чувствах, и не обращает на них никакого внимания — так же, как и на многие другие вещи, считая их несущественными. Когда-то это еще больше усилило ее неприязнь, а одно обстоятельство послужило причиной, из-за которой она даже хотела отлучить Джона от его дружбы с Роджером.

Этим обстоятельством была Оливия. Вскоре после их знакомства Роджер привел довольно крупную спокойную застенчивую девушку и представил ее своей невестой. Несмотря на удивление, Анна была уверена, что это помолвка, как и несколько предыдущих, о которых рассказывал Джон, никогда не кончится женитьбой. Но она ошиблась. Сначала она думала, что Роджер бросит Оливию в затруднительном положении. Потом, когда свадьба уже не вызывала никаких сомнений, она искренне жалела Оливию и хотела защитить ее, будучи уверенной, что теперь-то Роджер покажет свое истинное лицо. Но постепенно Анна обнаруживала, что Оливия не нуждается ни в ее жалости, ни в ее покровительстве, а напротив — очень счастлива в союзе с Роджером. Да и сама Анна оказалась в большой зависимости от теплого спокойного участия Оливии. Поэтому, по-прежнему не любя Роджера, она более-менее примирилась с ним из-за Оливии.

Джон, наконец, пошел маленькой бубнушкой на короля. Оливия спокойно покрыла «восьмеркой». Джон, поколебавшись, бросил «вальта». С торжествующим хихиканьем Роджер накрыл все это «дамой».

Из радиоприемника послышался голос с характерным произношением дикторов «Би-Би-Си»:

— Чрезвычайный Комитет Объединенных Наций в своем очередном рапорте из Китая сообщает, что по самым заниженным оценкам число смертей в Китае достигает двухсот миллионов…

— А «черви»-то у них слабоваты, — пробормотал Роджер. — Надо воспользоваться…

— Двести миллионов! Невероятно! — воскликнула Анна.

— Что такое двести миллионов? — сказал Роджер. — Этих китаезов пруд пруди, через пару поколений наплодят кучу новых.

Анна хотела было что-то возразить на циничные слова Роджера, но передумала, поглощенная мрачными картинами, которые рисовало ее воображение.

— В дальнейшем, — продолжал радиокомментатор, — в рапорте говорится о том, что в экспериментах с изотопом-717 достигнут почти полный контроль над вирусом Чанг-Ли. Опыление рисовых полей этим изотопом должно стать немедленной акцией вновь созданного Авиаполка Воздушной Помощи Объединенных Наций. Предполагается, что запасов изотопа хватит для незамедлительной защиты всех рисовых полей. Те, что находятся в угрожающем состоянии, будут обработаны в течение нескольких дней, остальные — в течение месяца.

— Слава Богу хоть за это, — сказал Джон.

— Когда ты, наконец, закончишь молиться деве Марии, — перебил его Роджер, — тебя не затруднит покрыть это маленькое сердечко?

— Роджер, — мягко запротестовала Оливия.

— Двести миллионов, — продолжал Джон, — Памятник человеческой гордыне и упрямству. Если бы над вирусом поработали шестью месяцами раньше, они были бы теперь живы.

— Кстати, о памятниках человеческой гордыне, — вставил Роджер, — и пока ты думаешь, как бы вывернуться, и не пойти этим чертовым тузом, как там твой собственный Тадж-Махал? Ходят слухи о проблемах с рабочей силой?

— А есть хоть что-нибудь, о чем ты не слышал?

Роджер был инспектором по общественным связям в Министерстве Промышленности. Он жил в мире сплетен и слухов, которые, по мнению Анны, питали его природную жестокость.

— Ничего существенного, — сказал Роджер. — Как думаешь, поспеете к сроку?

— Передай своему министру, — ответил Джон, — пусть его коллега не боится — плюшевый гарнитур для него будет готов без опоздания.

— Вопрос в том, — заметил Роджер, — будет ли коллега готов для гарнитура.

— Опять сплетни?

— Я бы не назвал это сплетнями. Может, конечно, его шея неуязвима для топора, интересно было бы взглянуть.

— Роджер, — не удержалась Анна, — ты что, получаешь огромное удовольствие от вида людских страданий?

Она тут же пожалела о сказанном. Роджер посмотрел на нее изумленным взглядом. У него было обманчиво мягкое лицо с безвольным подбородком и большими карими глазами.

— Я — маленький мальчик, я никогда не вырасту, — дурачась, сказал он, — если бы ты была в моем возрасте, ты бы наверняка хохотала над толстяком, поскальзывающимся на банановой кожуре. Но тебе жалко смотреть, как они ломают себе шеи, жалко их несчастных жен и кучу голодных ребятишек. Так что, уж будь добра, позволь мне играть в свои игрушки.

— Он безнадежен, — сказала Оливия. — Не обращай внимания, Анна!

Она говорила с поразительным спокойствием, словно терпеливая мать с непослушным ребенком.

— Все вы — взрослые чувствительные люди, — продолжал Роджер, по-прежнему глядя на Анну, — должны зарубить себе на носу; сейчас сила на вашей стороне. Вы живете в мире, где все говорит в пользу чувствительных и цивилизованных людей. Но это очень ненадежно. Возьмите хотя бы древнейшую цивилизацию Китая и посмотрите, что из этого вышло. Когда начинает урчать в животе, забываешь о хороших манерах.

— Я все-таки вынужден согласиться, — сказал Джон, — ты просто атавизм, Роджер!

— Иногда мне кажется, что они со Стивом ровесники, — сказала Оливия.

Стив был девятилетним сыном Бакли. Роджер слишком любил его, чтобы отпустить в школу. Невысокий для своего возраста, явно недоношенный, мальчик был подвержен странным приступам внезапной жестокости.

— Но Стив-то повзрослеет, — заметила Анна.

Роджер усмехнулся:

— Тогда он не мой сын.

Когда дети вернулись домой на каникулы, семейства Кастэнсов и Бакли отправились на уик-энд к морю. Обычно для таких поездок они вскладчину брали напрокат караван. Одна машина тянула домик на колесах на пути к морю, другая — на обратном пути. Караван служил домом для четверых взрослых, дети спали рядом в палатке.

Чудесным субботним утром они лежали на нагретой солнцем гальке. Рядом тихо плескалось море. Дети ловили крабов вдоль берега. Джон, Анна и Оливия просто грелись на солнышке, Роджер — более непоседливый по натуре — сначала помогал детям, потом тоже лег. Он явно казался чем-то обеспокоенным.