Долгая зима - Кристофер Джон - Страница 26

Дождь лил почти без перерыва; им негде было искать убежища от всепроникаюшей духоты. Район превратился в топкое болото, испускающее невыносимое зловоние, которое усугублялось невыносимой влажностью. Эндрю почти все время проводил в хижине, выскребая пол и стены и стараясь придать комнатушке хотя бы отдаленное сходство с цивилизованным жилищем. В редкие моменты, когда сквозь обложные тучи проглядывало солнце, он выбирался наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и слонялся среди напоминавших пещеры прилавков, уходивших в дурно пахнущие недра трущоб по обеим сторонам превратившихся в реки улиц.

Как-то раз Эндрю забрел на рынок Идумагбо. Он уже давно приобрел привычку бродить босиком, с закатанными до колен штанинами; это спасало обувь и облегчало чистку одежды после прогулки. Местные негры, у которых он перенял эту практику, не обращали на него ни малейшего внимания; более того, Эндрю замечал, что и другие белые, живущие неподалеку, поступают так же. Он шатался по рынку, разглядывая водопады белых и голубых тканей, разноцветные бусы, присыпки и пудру на многочисленных прилавках, сам не сознавая, зачем ему это нужно. Остановившись у очередного прилавка с амулетами и уставившись на аккуратную пирамиду обезьяньих черепов, он вдруг почувствовал, как кто-то тронул его за плечо.

Человек, проявивший к нему интерес, оказался нигерийцем в белоснежном одеянии; на вид ему можно было дать лет двадцать пять, он был высок, широк в плечах, его лицо лоснилось от здоровья и уверенности.

– Простите, сэр, – начал он, – нельзя ли с вами побеседовать?

Незнакомец говорил по-английски почти без акцента, но очень певуче. Эндрю почувствовал себя польщенными его назвали «сэром» и проявили безупречную вежливость.

– Конечно. Можете располагать мною.

– Я представляю нигерийское телевидение. Мы делаем регулярную программу. Рубрика называется «Ежедневно».

Вы наверняка ее смотрели.

– Нет, – сознался Эндрю, – не смотрел.

– Сегодня мы пришли с камерами на рынок. Нам хотелось бы снять что-нибудь интересное, чтобы привлечь внимание телезрителей. Вот как тут… Европеец – англичанин? – перед прилавком с амулетами – в этом что-то есть, понимаете?

– Да, – сказал Эндрю, – понимаю.

– Англичанин, – повторил телевизионщик, – тем более знавший… м-м… лучшие дни… Если бы вам захотелось нам помочь, просто позволить вас снять – как вы, к примеру, делаете покупку…

– Я не могу себе этого позволить, – покачал головой Эндрю.

– Разумеется, на наши деньги. И кое-что сверх того лично вам, как бы «деш». Обычно это стоит десять шиллингов, но для европейца фунт – вас устроит?

– Спасибо, – сказал Эндрю, – вполне устроит.

– Может быть, вы позволите задать вам несколько вопросов? Смею вас уверить, в них не будет ничего унизительного для вас.

Эндрю дождался камер. К первому африканцу присоединился его коллега, и завязался спор, что именно Эндрю станет покупать. Выбор был широк: тушки птиц, сушеные крысы, летучие мыши, надутые желудки и пузыри, кишки и лапки. Наконец они остановились на каком-то малопонятном зеленоватом предмете.

– Это наиболее подходящая вещь для англичанина при данных обстоятельствах, как вы понимаете, сэр. Говорят, она приносит счастье.

На их лицах появились льстивые улыбки, заставившие Эндрю заподозрить, что здесь не все чисто и что покупка, несмотря на все их заверения, выставит его в смешном свете. Однако они уже заплатили ему фунт плюс пять шиллингов за покупку, и этого было вполне достаточно. Он попозировал перед камерой и успел заметить, что оператор заснял его босые ноги. Затем наступил черед интервью.

Эндрю имел дело с профессионалами; у него было достаточно опыта, чтобы понимать, что к чему. К нему обращались с должным почтением, однако не обошлось без насмешек и подмигивания собравшейся публике, только и дожидавшейся сигнала, чтобы расхохотаться. Будучи режиссером, организовавшим в свое время сотни подобных интервью, он с иронией и удовлетворением отнесся к необходимости выступать в роли жертвы. Эндрю сделал все, что от него требовалось, и даже больше. Отвечая на вопрос о своей былой профессии, он не стал скрывать правду и порадовался, увидев, что телевизионщиков его ответ застал врасплох.

Однако интервьюер быстро оправился и ограничился шуточками насчет смены общественного статуса, заставив Эндрю признать про себя, что даже он не смог бы выпутаться из затруднительного положения с большим достоинством.

По дороге домой он купил еды и приготовил ужин. Вернувшись с работы, Мадлен принюхалась и вопросительно посмотрела на него:

– Мясо?

– Будем праздновать мою новую карьеру на телевидении. – Он увидел, как расширились ее глаза, и заторопился с объяснением, пока у нее не успела зародиться надежда, чреватая разочарованием. – Меня поймали на рынке телевизионщики. Я заработал «деш» за сотрудничество с ними.

Целый фунт!

– Я рада, – улыбнулась Мадлен. – Но не лучше ли было бы сэкономить? – Она подошла к нему за поцелуем. – Нет, не лучше. Тебя надо подкормить.

– И тебя.

– Вдруг Кэрол посмотрит эту передачу…

– Вот уж не знаю. Я старался не выглядеть слишком жалким.

Она подтолкнула его к столу.

– Зато теперь выглядишь. Я довершу начатое тобой.

– Еще я купил плитку шоколада. Для пудинга.

Она деланно рассмеялась:

– Безумие! Ладно, не важно. Хоть раз пошикуем в этой короткой жизни.

Спустя два дня, примерно через час после того, как Мадлен отправилась на работу, в дверь хижины постучали.

Эндрю был занят починкой плетеного стула, зиявшего дырами.

– Открыто! – крикнул он. – Входите!

Он ожидал увидеть кого-нибудь из местных обитателей, хотя они обычно просто врывались в комнату и стучали только в случаях, если дверь удерживала задвижка. Однако в распахнувшейся двери стоял незнакомец – африканец в шелковой рубашке и ладно скроенных брюках. На его ногах были элегантные туфли из телячьей кожи, забрызганные местной грязью. Он был среднего роста, коренаст, на его носу красовались черные очки в дорогой толстой оправе. Он не сразу разглядел в полутьме мерзкой конуры ее хозяина.

– Это вы, Эндрю? – позвал он.

Стоило ему заговорить, как Эндрю все вспомнил; перед ним стоял негр из группы стажеров, в свое время заблудившийся в их лондонской студии, которого он угостил ужином в своем клубе. Припомнилось и благодарственное письмо откуда-то из Африки – в то время обратный адрес не сказал ему ровно ничего. Сперва у него было намерение ответить на письмо, но потом он решил, что это будет пустой тратой времени.

– Да, – подал голос Эндрю, – это я. Что же вы, входите! Боюсь, что не могу предложить вам ничего, кроме вот этого стула. Должен сознаться, что запамятовал ваше имя.

У меня неважная память на имена.

– Абониту. Вы говорили, что станете называть меня Або. – Гость улыбнулся. – Я только потом узнал, что так кличут австралийских аборигенов.

– Теперь помню. Несколько рюмок виски и бутылка бургундского.

– Бордо, – уточнил Абониту. – «Латур».

– У вас отличная память, – восхищенно произнес Эндрю. – Просто я обычно пил бургундское.

– А в тот раз нам порекомендовали именно эту марку.

Я хорошо помню этот вечер. Хотите выпить сейчас?

– В последнее время я как-то воздерживаюсь от спиртного.

– Прошу вас! Мне надо с вами поговорить. Разговор пойдет лучше, если у нас будет что выпить.

– Спасибо, – решился Эндрю. – Только чтобы место было не слишком шикарным. У меня неподходящий вид для порядочного бара.

– Я позабочусь об этом, – пообещал Абониту.

Выйдя на свет, они почти не разговаривали. Такси довезло их до бара на набережной. Это было новое заведение с окошками в форме иллюминаторов, интимным освещением и толстым ковром на полу. В холле молоденькая итальянка сняла с них обувь и предложила взамен расшитые золотой тесьмой небесно-голубые тапочки.

– У них осталось шотландское виски, – сообщил Абониту. – Составите мне компанию?