Дороги. Часть вторая. - Йэнна Кристиана - Страница 89

И здесь они столкнулись с верой иной, услышали иную проповедь — и не приняли ее. В тот момент им, изгнанным и разъяренным, казались чужими и враждебными любые боги. Иначе просто и быть не могло.

Никто не стал дожидаться ужина, вообще казалось немыслимым сейчас остаться в доме — словно неведомой силой всех понесло на берег, обратно, к Кресту с могилой у подножия. Сейчас солнце садилось за лес на другом берегу Агенора, и закатные лучи высвечивали беспощадно каждую травинку, и каждую морщинку на лицах, и трещинки в древесине, и погребальные шерстяные косички.

Эннори пришлось хуже всех. Килийцы знали, что он — вроде главного в этой общине. Единственный на Визаре священник. Остальных просто убивали — и убили тогда шесть человек. Их было не так много. Четверо оставшихся — Рида, Риани, Ганникс и Тисса — уцелели по разным причинам, двоих из них тогда не было в городе, Рида как раз лежала в лихорадке, у Риани только что родился ребенок. Потом из этих четверых выросла новая община, во много раз больше прежней... вот только священника уже не было.

Мать Эннори тоже убили — у него на глазах, он это видел.

На третий день Эннори совсем лишился сил. Ясно было, что долго он не протянет. Рассказывали — а говорил мальчик, видевший это своими глазами, и после вошедший в Общину — что Эннори все время молился... если не кричал от боли. Когда килийцы поняли, что он умрет, то решили предать его той самой смерти, о которой он пытался им рассказать.

Гвозди у них были деревянные, длинные очень и крепкие.

Эннори жил на кресте примерно две большие доли — около двух с половиной часов.

Потом, только через несколько суток, килийцы разрешили похоронить его и остальных убитых. Других похоронили по гэллийскому обычаю, а Эннори закопали прямо здесь, под крестом.

У каждого убитого была возможность избежать смерти. Килийцы всего лишь просили сказать публично, что Иисус Христос — один из злых духов Нинья Теннар, или же Его просто не существует. Двое так и поступили, теперь они спокойно жили в городе. Эннори тоже мог бы избавиться от пытки и даже от смерти. Он мог бы избавить от смерти свою мать.

— Я не могу! Господи, я не могу, не могу в это поверить!

Ильгет обернулась к Арнису. В его глазах блестели слезы, заметные даже в сумерках. Ильгет и сама плакала сейчас, но видеть слезы Арниса... это было так немыслимо, невозможно! Она взяла его за руку.

— Иль... только не килийцы, — прошептал он, — это же невозможно. Ты не знаешь их...

Тем временем гэла встали у подножия креста, вышел Ганникс и начал богослужение. У общины теперь не было священника, не было и Причастия, но молиться они не переставали. И теперь это было так естественно, так правильно — именно так выразить свои чувства. Не зажившие еще раны... Квиринцы встали рядом с гэла. Арнис молча, опустив глаза, слушал, крестился, опускался на колени. Ильгет временами тревожно взглядывала на него. Господи, еще и эта мука... Эннори стоял у нее перед глазами. Арнис не так уж хорошо его знал, видел пару раз на Квирине. А Ильгет этот мальчик казался родным. Она старалась не думать о том, что Эннори пришлось пережить. Со временем... со временем это все сгладится. Ведь Эннори подвиг совершил. И вот сколько людей пришло к Христу после этого. И теперь он там, на Небесах, молится за гэла, и за нас тоже. На настоящих Небесах.

Но первая реакция Арниса не шла у нее из головы.

Молились до темноты, и когда темнота уже скрыла крест и все вокруг, Рида подошла к пришельцам.

— Пойдемте в дом, — сказала она тихонько. Ильгет посмотрела на Арниса и ответила:

— Рида... можно, мы останемся здесь на ночь? Мы придем к вам утром.

— Здесь может быть опасно, — неуверенно сказала девушка, — лиганы... и разные люди тоже бывают...

— У нас есть оружие, — ответила Ильгет.

— Теперь уже холодно... Срединное время.

— В наших костюмах не холодно, ты же знаешь, — возразила Иволга, — мы бы хотели побыть здесь ночь. Помолиться. В память об Эннори.

В конце концов гэла ушли. Квиринцам сейчас хотелось побыть наедине друг с другом... тяжело сейчас было бы сидеть в освещенной комнате... и ведь невольно возникнут разговоры, кто как живет, простые, житейские — но не до этого сейчас! А идти в дом и молчать — некрасиво как-то.

Наверное, и хозяева это понимали.

Натаскали веток, Иволга лазерным ножом нарубила поваленный сухой ствол. Разожгли костер. Работали молча, действие помогало отвлечься от разных мыслей. Собаки бродили по берегу, а потом улеглись у костра. Внезапно все три повернулись в одну сторону, вскочили, Ноки глухо гавкнула, посмотрев на хозяина.

— Кто там? — спросил Арнис. По берегу реки двигались две фигурки, затянутые в белое.

— Это мы! — Рида помахала рукой, — мы вам поесть принесли.

Женщины — Рида и Тисса — приблизились к огню. Поставили на землю принесенное — кувшин молока аганка, сыр, хлеб.

— Садитесь с нами, — сказала Ильгет.

— Мы не помешаем? — робко спросила Тисса. Иволга покачала головой.

— Вы не думайте, что мы от вас сбежали. Мы же к вам летели... соскучились. Просто... сейчас уходить отсюда не хочется. Садитесь.

Помолились еще раз, все вместе. Разделили простой визарийский ужин. Арнис есть не стал, только выпил молока. Ильгет видела, что ему очень не по себе, нехорошо как-то. Вскоре к костру подтянулись еще люди — мальчик Рени (он смотрел на Ильгет с благоговением), трое еще незнакомых подростков.

Ильгет посмотрела на Арниса. Тот молчал по-прежнему. И ни на кого не смотрел.

— Давайте молиться всю ночь у креста, — предложила Ильгет, — по очереди. Каждый по средней доле... Часы мы дадим.

Арнис взглянул на нее.

— Я начну, — сказал он и прежде, чем кто-то возразил, исчез в темноте.

Костер еле теплился. Двое мальчишек ушли домой, Рени клевал носом. Тисса ушла молиться в свою очередь, а Рида тихо беседовала с Иволгой. Арнис присел на бревнышко рядом с Ильгет. Она молча взяла его руку, накрыла своей. После часа молитвы Арнис выглядел гораздо лучше.

— Иль, — сказал он шепотом, — ты знаешь, мне в это трудно поверить. Я знаю, что это правда, я не сомневаюсь. Но... наверное, я не прав, не об этом нужно думать... о том, что Эннори — святой. Нам довелось своими глазами видеть святого, говорить с ним. Но ты знаешь, вот в килийцев так трудно поверить. Если бы ты их видела! Впрочем, ты видела...

— Но совсем недолго, — сказала Ильгет, — однако я видела, как они сражаются. Да, они хорошие бойцы.

— Иль, они за меня умирали. Наказания принимали. Ты ведь знаешь, как это было там, в Святилище.

— Арнис... — Ильгет помолчала, — пойми, Эннори убил не Искэйро. И не другие твои друзья. Килийцы, наверное, тоже ведь разные бывают. Ну ты же социолог. Глупость какая — неужели ты думаешь, что все килийцы одинаковы?

— Да нет, Иль, именно с точки зрения социологии... Ведь то, что они делали здесь — это была не случайная акция. Случайная, ты понимаешь — это, скажем, какое-нибудь уголовное действие. А то, что они сделали со здешней общиной — это не просто преступление, это именно направленное действие. Они пришли сюда уничтожать чужих, и они это сделали. То есть это был их общий поток. Если бы Искэйро был здесь, он бы в этом участвовал, — Арниса передернуло. Он не решился сказать — а может быть, он и был здесь, и участвовал, откуда мы теперь это можем знать...

— Все ясно, — Ильгет посмотрела на него, — ты идеализировал этот народ. Он показался тебе особенно мужественным... чистым... жертвенным. А они ведь обычные люди, как и все. И так же заблуждаются. И мужество часто сопряжено с жестокостью...

Ильгет прикусила язык и посмотрела на Арниса. Идиотка. Она только сейчас поняла, почему Арнис так переживал из-за килийцев. Чтобы загладить жестокость собственных слов, она погладила Арниса по открытой ладони. Он помолчал и вдруг чуть-чуть улыбнулся.