Убийство в Восточном экспрессе - Кристи Агата - Страница 47

Княгиня смерила его холодным взглядом:

– Правильно, мсье. Но мои платки всегда помечают русскими буквами. По-русски буква читается как N.

Мсье Бук несколько опешил. При этой суровой старухе он испытывал неловкость и смущение.

– Однако утром вы скрыли от нас, что этот платок принадлежит вам.

– Вы не спрашивали меня об этом, – отрезала княгиня.

– Прошу вас, садитесь, мадам, – сказал Пуаро.

Она вздохнула.

– Что ж, почему бы и не сесть.

Она села.

– Пожалуй, не стоит затягивать этого дела, господа. Я знаю, теперь вы спросите: как мой платок оказался в купе убитого? Отвечу: не знаю.

– Вы действительно не знаете этого?

– Действительно.

– Извините меня, мадам, но насколько мы можем вам верить? – Пуаро говорил очень мягко.

Княгиня Драгомирова презрительно ответила:

– Вы говорите так, потому что я скрыла от вас, что Хелена Андрени – сестра миссис Армстронг?

– Да, вы намеренно ввели нас в заблуждение.

– Безусловно. И не задумываясь, сделала бы это снова. Я дружила с матерью Хелены. А я, господа, верю в преданность своим друзьям, своей семье и своему сословию.

– И не верите, что необходимо всячески способствовать торжеству справедливости?

– Я считаю, что в данном случае справедливость, подлинная справедливость, восторжествовала.

Пуаро доверительно склонился к княгине:

– Вы должны войти в мое положение. Могу ли я вам верить, даже в случае с платком? А может быть, вы выгораживаете дочь вашей подруги?

– Я поняла вас, – княгиня невесело улыбалась. – Что ж, господа, в случае с платком истину легко установить. Я дам вам адрес мастерской в Париже, где я всегда заказываю платки. Покажите им этот платок, и они тут же скажут, что он был изготовлен по моему заказу больше года назад. Это мой платок, господа. – Она встала. – У вас есть еще вопросы ко мне?

– Знала ли ваша горничная, мадам, что это ваш платок, когда мы показали его ей сегодня утром?

– Должно быть. Она его видела и ничего не сказала? Ну что ж, значит, и она умеет хранить верность. – Слегка поклонившись, княгиня вышла.

– Значит, все именно так и было, – пробормотал себе под нос Пуаро. – Когда я спросил горничную, известно ли ей, чей это платок, я заметил, что она заколебалась, не знала, признаться ли, что платок принадлежит ее хозяйке. Однако совпадает ли этот факт с моей основной теорией? Пожалуй, совпадает.

– Устрашающая старуха эта княгиня, – сказал мсье Бук.

– Могла ли она убить Рэтчетта? – обратился к доктору Пуаро.

Тот покачал головой:

– Те раны, что прошли сквозь мышцы, – для них нужна огромная сила, так что нечего и думать, будто их могло нанести столь тщедушное существо.

– А легкие раны?

– Легкие, конечно, могла нанести и она.

– Сегодня утром, – сказал Пуаро, – я заметил, что у княгини сильная воля, чего никак не скажешь о ее руках. Это была ловушка. Мне хотелось увидеть, на какую руку она посмотрит – на правую или на левую. Она не сделала ни того, ни другого, а посмотрела сразу на обе. Однако ответила очень странно Она сказала; «Это правда, руки у меня слабые, и я не знаю, радоваться этому или огорчаться». Интересное замечание, не правда ли? Оно лишний раз убеждает меня в правильности моей версии преступления.

– И тем не менее мы по-прежнему не знаем, кто же нанес удар левой рукой.

– Верно. Между прочим, вы заметили, что у графа Андрени платок торчит из правого нагрудного кармана?

Мсье Бук покачал головой. Он был по-прежнему сосредоточен на потрясающих открытиях последнего получаса.

– Ложь… и снова ложь, – ворчал он, – просто невероятно, сколько лжи нам нагородили сегодня утром.

– Это лишь начало, – жизнерадостно сказал Пуаро.

– Вы так думаете?

– Я буду очень разочарован, если обманусь в своих ожиданиях.

– Меня ужасает подобное двоедушие, – сказал мсье Бук. – А вас, мне кажется, оно только радует, – упрекнул он Пуаро.

– В двоедушии есть свои преимущества, – сказал Пуаро. – Если припереть лгуна к стенке и сообщить ему правду, он обычно сознается – часто просто от удивления. Чтобы добиться своего, необходимо догадаться, в чем заключается ложь. А в этом деле я и вообще не вижу иного пути. Я по очереди обдумываю показания каждого пассажира и говорю себе: если такой-то и такой-то лгут, то в чем они лгут и по какой причине? И отвечаю: если заметьте, если они лгут, то это происходит по такой-то причине и в таком-то пункте. С графиней Андрени мой метод дал отличные результаты. Теперь мы испробуем его и на других пассажирах.

– А вдруг ваша догадка окажется неверной?

– Тогда, по крайней мере, один человек будет полностью освобожден от подозрений.

– Ах, так. Вы действуете методом исключения.

– Вот именно.

– А за кого мы возьмемся теперь?

– За pukka sahib'a полковника Арбэтнота.

Полковник Арбэтнот был явно недоволен, что его вызывают во второй раз. С темным, как туча, лицом усевшись напротив Пуаро, он спросил:

– В чем дело?

– Прошу извинить, что мне пришлось побеспокоить вас во второй раз, – сказал Пуаро, – однако мне кажется, вы еще не все нам сообщили.

– Вот как? По-моему, вы ошибаетесь.

– Для начала взгляните на этот ершик.

– Ну и что?

– Это ваш ершик?

– Не знаю. Я не ставлю меток на своих ершиках.

– А вам, полковник, известен тот факт, что лишь вы из пассажиров вагона СТАМБУЛ-КАЛЕ курите трубку?

– В таком случае возможно, что ершик мой.

– Вы знаете, где его нашли?

– Понятия не имею.

– В купе убитого.

Полковник поднял брови.

– Объясните нам, полковник, как ершик мог туда попасть?

– Если вы хотите спросить, не обронил ли я ершик в купе убитого, я отвечу: нет.

– Вы когда-нибудь заходили в купе мистера Рэтчетта?

– Я с ним и словом не перемолвился.

– Значит, вы с ним не разговаривали и вы его не убивали?

Полковник насмешливо вздернул брови.

– Если это и так, я вряд ли стал бы вас об этом оповещать. Но, кстати говоря, я его действительно не убивал.

– Ладно, – пробормотал Пуаро. – Впрочем, это неважно.

– Извините, не понял?