Убийство в Месопотамии - Кристи Агата - Страница 36

Я подумала, что с его стороны это очень мило. Он был весь розовый от смущения, как это бывает с англичанами, когда они совершают что-нибудь сентиментальное. Я подумала, что это очень хорошая мысль.

– Ну что ж, очень милая мысль, мистер Коулман, – сказала я.

Я взяла маленький кувшинчик, набрала немного воды, и мы поставили в него цветы.

При этом я, правда, думала больше о мистере Коулмане, чем о миссис Лейднер. Эта идея показывала, что у него есть сердце.

Он меня не стал спрашивать, что заставило меня пронзительно закричать, и я была ему благодарна за это. Я бы по-дурацки себя чувствовала, если бы мне перед ним пришлось оправдываться.

«Впредь придерживайся здравого смысла, тетя, – сказала я себе, расправляя манжеты и разглаживая передник. – Ты не создана для этой медиумной чуши».

До конца дня я занималась упаковкой собственных вещей.

Отец Лавиньи был столь любезен, что выразил сожаление по поводу моего отъезда. Он сказал, что моя жизнерадостность и здравомыслие были подспорьем для всех и очень помогли. Здравый ум! Хорошо, что он не знал о моей идиотской выходке в комнате миссис Лейднер.

– Мы сегодня не видели мистера Пуаро, – заметил он.

Я ответила, что Пуаро сказал, что весь день будет занят рассылкой телеграмм.

– Телеграмм? В Америку? – поднял брови отец Лавиньи.

– Думаю, да. Он сказал: «По всему свету!» – но, по-моему, это скорее преувеличение иностранца. – Тут я довольно сильно покраснела, вспомнив, что ведь и отец Лавиньи – иностранец.

Он, кажется, не оскорбился, только усмехнулся довольно мило и спросил меня, нет ли каких-нибудь новостей о человеке с косоглазием.

Я сказала, что не знаю, ничего не слышала.

Отец Лавиньи спросил меня еще о времени, когда мы с миссис Лейднер заметили мужчину, который стоял на цыпочках и как будто бы заглядывал в окно.

– Представляется, – сказал он задумчиво, – что у этого человека был какой-то особенный интерес к миссис Лейднер. Я с тех пор все интересовался, не мог ли этот человек быть европейцем, который постарался выглядеть жителем Ирака?

Эта мысль была для меня новой, и я принялась ее тщательно обдумывать. Я приняла как само собой разумеющееся, что этот человек был местным, но если подумать, я ведь судила по его одежде и по цвету кожи.

Отец Лавиньи заявил о своем намерении походить вокруг дома и осмотреть место, где миссис Лейднер и я видели того мужчину.

– Кто знает, он мог выронить что-нибудь. В детективных историях всегда так и бывает.

– Наверное, в реальной жизни преступники более осторожны, – сказала я.

Я достала несколько пар носков, которые только что закончила штопать, и выложила на стол в общей комнате мужчинам, когда они вошли, на выбор, а потом, поскольку больше делать было нечего, пошла наверх, на крышу.

Там стояла мисс Джонсон, но она не услышала меня. Я подошла к ней вплотную, и только тогда она меня заметила.

Я поняла, что что-то тут не так. Она стояла посреди крыши и внимательно смотрела прямо перед собой, и на лице ее было самое что ни на есть ужасное выражение. Как будто она увидела что-то, чему никак не могла поверить.

Это меня сильно поразило.

Напомню вам, я видела ее расстроенной на днях вечером, но это было что-то совершенно другое.

– Милая моя, что же такое случилось? – спросила я, подбегая к ней.

Она повернула ко мне голову, но стояла и смотрела на меня, будто меня не видя.

– Что случилось? – не отступала я.

Она сделала странного рода гримасу – как будто попыталась сглотнуть, но горло пересохло.

– Теперь я кое-что поняла, – хрипло сказала она.

– Что поняли? Скажите. На вас лица нет.

Она сделала попытку собраться, но все еще выглядела довольно плохо.

– Я поняла, что кто-то мог зайти снаружи – и никто никогда не сможет догадаться – как, – подавленным голосом сказала она.

Я посмотрела в направлении ее взгляда, но ничего не увидела.

Мистер Рейтер стоял в дверях фотолаборатории, а отец Лавиньи как раз проходил по двору, и больше ничего.

Я обернулась, ничего не понимая, и обнаружила, что ее глаза смотрят на меня с очень странным выражением.

– Правда, – сказала я, – не понимаю, что вы имеете в виду. Вы не объясните?

Но она покачала головой.

– Не сейчас. Потом. Нам следует в этом разобраться. Да, нам следует в этом разобраться!

– Если бы вы только сказали мне...

Но она покачала головой.

– Мне надо сначала обдумать.

И, отстранив меня, она стала спускаться по лестнице.

Я не последовала за ней, так как она, очевидно, не хотела этого. Вместо этого я присела на парапет и попыталась во всем разобраться. Но это ни к чему не привело. Во двор был только один путь – через большую арку. Сразу за ней снаружи я видела водовоза с лошадью и повара-индуса, разговаривающего с ним. Никто не мог пройти мимо них незамеченным.

Я недоуменно покачала головой и спустилась.

Глава 24

УБИЙСТВО – ЭТО ПРИВЫЧКА

Мы все легли рано спать в тот вечер. Мисс Джонсон появилась к обеду и вела себя более-менее обычно. У нее был, однако, несколько ошеломленный вид, и один или два раза она никак не могла понять, что ей говорили.

Так или иначе, это не был обычный спокойный прием пищи. Вы бы, я полагаю, сказали, что это вполне естественно в доме, где только что проходили похороны. Но я-то знаю, что имею в виду.

Последнее время мы ели в спешке и подавленные, но, несмотря на это, было чувство товарищества. Было сочувствие доктору Лейднеру в его скорби и ощущение, что все мы в одной лодке среди чужих.

Но сегодня вечером мне вспомнилось мое первое чаепитие, когда миссис Меркадо смотрела на меня, не спуская глаз, и было такое чувство, как будто что-то вот-вот случится.

Я чувствовала то же самое, только немного сильнее, когда мы сидели в столовой вокруг стола с Пуаро во главе его.

Сегодня вечером это было особенно заметно. Все были невероятно взвинчены, ерзали, словно на иголках. Упади что-нибудь, и кто-то несомненно бы истерично закричал.

Как я говорила, мы все рано разошлись после этого. Я легла спать почти сразу. Последним, что я услышала, когда начала засыпать, был голос миссис Меркадо. Она за дверью пожелала спокойной ночи мисс Джонсон.

Я заснула сразу, устав от напряжения, а больше от моего глупого эксперимента в комнате миссис Лейднер. Спала тяжело и без снов несколько часов.

Я проснулась от самого настоящего испуга и с чувством надвигающегося несчастья. Какой-то звук разбудил меня, и, когда я села на кровати и прислушалась, я уловила его снова: вызывающий ужас мучительный сдавленный стон.

Я зажгла свечу и молнией выскочила из кровати. Я схватила еще и фонарь на случай, если задует свечу, вышла из дверей и стала прислушиваться: звук был недалеко, он раздался снова из соседней комнаты, из комнаты мисс Джонсон.

Я поспешила войти. Она корчилась в муках. Я поставила свечку и склонилась над ней. Губы ее шевелились, она пыталась что-то сказать, но вырывался только странный хриплый шепот. Я увидела, что уголки ее рта и кожа на подбородке стали серо-белыми.

Ее глаза с меня обратились на стакан, который валялся на полу: очевидно, выпал из руки. Там, где он упал, на светлом ковре было ярко-красное пятно. Я подняла стакан, провела пальцем внутри и, вскрикнув, отдернула руку. Потом я осмотрела полость рта несчастной женщины.

Не оставалось никакого сомнения в причине: намеренно или случайно она выпила порядочную порцию, как я догадывалась, едкой щавелевой или соляной кислоты.

Я выбежала, завернула к доктору Лейднеру, и он разбудил остальных. Мы хлопотали над ней, как могли, но меня все время не покидало страшное предчувствие, что это бесполезно. Мы применили сильный раствор карбоната натрия, после чего оливковое масло. Чтобы ослабить боль, я ввела подкожно морфий.

Дейвид Эммотт уехал в Хассаньех за доктором Райлли, но все было кончено до того, как тот приехал.