Трагедия в трех актах - Кристи Агата - Страница 3

Банды шантажистов, роковые красотки, угонщики автомобилей — все тут как тут. Есть люди, которым на роду написано потерпеть кораблекрушение. Посади их в лодку посреди детского бассейна, они все равно утонут. А такие, как Эркюль Пуаро, не ищут преступление, оно само идет им в руки.

— В таком случае, — сказал мистер Саттертуэйт, — может, оно и к лучшему, что мисс Милрей присоединится к нам, все-таки хоть не будет за столом чертовой дюжины.

— Ладно уж, — сэр Чарлз сделал широкий жест, — будь по-вашему, Толли, пусть убивают, если вам так хочется. Ставлю только одно условие — жертвой буду не я.

И все трое, смеясь, пошли к дому.

Глава 2

Внезапная смерть

Больше всего на свете мистера Саттертуэйта интересовали люди. Особенно представительницы прекрасного пола. Их он понимал очень хорошо, значительно лучше, чем это обычно свойственно мужчинам. Он без труда постигал их психологию, ибо ему самому были присущи некоторые женские черты. Дамы охотно поверяли ему свои тайны, но никогда не принимали его всерьез. Порой это немного огорчало мистера Саттертуэйта. Ему тогда казалось, что на сцене жизни он лишь зритель, наблюдающий за развитием драмы, в которой для него нет места. Но, честно говоря, эта роль вполне его устраивала.

Этим вечером, сидя в просторной гостиной, выходящей на террасу и стилизованной неким модным художником под роскошную каюту корабля, мистер Саттертуэйт с неподдельным интересом разглядывал волосы Синтии Дейкерс, стараясь подыскать название тому редкому оттенку, который Синтия ухитрилась им придать. Цвет был совершенно невиданный, но довольно приятный для глаз, какой-то зеленовато-бронзовый. Краска, должно быть, прямо из Парижа, предположил мистер Саттертуэйт. Трудно было сказать, хороша ли собой миссис Дейкерс на самом деле, но выглядела она сногсшибательно — высокая, с фигурой безупречно отвечающей требованиям моды. Шея и руки у нее в любое время года имели оттенок легкого курортного загара, естественного или искусственного — не разберешь. Зеленовато-бронзовые волосы уложены в замысловатую и, бесспорно, наимоднейшую прическу, которую способен сотворить только лучший лондонский парикмахер. Выщипанные брови, подкрашенные ресницы, чуть заметный налет тончайшего грима на лице, рот, незатейливо очерченный природой, но обретший с помощью помады изящный изгиб — все как нельзя более шло к ее вечернему платью, чрезвычайно простенькому (смешно, до чего обманчива эта кажущаяся простота!), из какой-то необычайной материи — тускло-синей, но как бы светящейся изнутри.

«Умеет себя подать, — подумал мистер Саттертуэйт, одобрительно глядя на нее. — Интересно, какова она на самом деле».

На этот раз он имел в виду не внешность миссис Дейкерс, а ее характер.

Говорила она с расстановкой, манерно растягивая слова:

— Мой дорогой, это было просто невероятно. Знаете, всегда существует нечто, по природе своей невозможное. Так вот, это было из разряда невозможного. Это было.., пронзительно.

«Пронзительно» — нынче очень модное словечко, — отметил про себя мистер Саттертуэйт. — У всех на языке это «пронзительно».

Сэр Чарлз, истово взбалтывая коктейли, разговаривал с Анджелой Сатклифф, высокой, красивой, с седыми волосами, дерзко очерченным ртом и прелестными глазами.

Фредди Дейкерс беседовал с Бартоломью Стренджем.

— Все знают, что со старым Ледисборном. Вся конюшня знает, — говорил он визгливым голосом.

Фредди Дейкерс был низенький, рыжий человечек, с красным, обветренным лицом и усами щеточкой. Глаза у него бегали.

Рядом с мистером Саттертуэйтом сидела мисс Уиллс, чья пьеса «Одностороннее движение» была признана лондонской публикой чуть ли не самой остроумной и смелой за последние несколько лет. Мисс Уиллс, высокая, худощавая, со скошенным подбородком и светлыми в мелких кудряшках волосами, носила пенсне и была одета в ужасающе бесформенное платье из зеленого шифона.

— Я посетила юг Франции, — говорила она высоким невыразительным голосом, — но, право, мне там совсем не понравилось. Я чувствовала себя страшно неуютно. Но, конечно, для моей работы такие поездки необходимы. — Должна же я знать, что творится на белом свете.

«Бедняжка, — думал мистер Саттертуэйт, слушая ее. — Успех свалился на нее, как снег на голову, и она покинула свою келью, то бишь пансион, где-нибудь в Борнмуте. Уж там-то ей наверняка все по душе».

Как не похожи авторы на свои творения! Мистер Саттертуэйт всегда этому изумлялся. Что общего у блестящего, утонченного и остроумного Энтони Эстора с бесцветной мисс Уиллс? И вдруг он заметил, что в блекло-голубых глазах за стеклами пенсне светится острый, явно незаурядный ум. Мистер Саттертуэйт почувствовал на себе оценивающий взгляд этих глаз и даже немного смутился. Казалось, мисс Уиллс внимательно рассматривает его, будто старается запомнить на всю жизнь.

Сэр Чарлз между тем разливал коктейли.

— Позвольте предложить вам коктейль, — сказал мистер Саттертуэйт, живо вскакивая со своего места. Мисс Уиллс заулыбалась.

— Не возражаю, — сказала она.

Дверь отворилась, и горничная Тампл доложила, что прибыли леди Мэри Литтон Гор, мистер и миссис Беббингтон и мисс Литтон Гор.

Мистер Саттертуэйт, снабдив мисс Уиллс коктейлем, ловко, бочком придвинулся поближе к леди Мэри Литтон Гор. Он, как известно, питал слабость к громким титулам.

Помимо того, что мистер Саттертуэйт был снобом, его всегда влекло к истинным аристократкам, а леди Мэри, бесспорно, была из их числа.

Оставшись вдовой с весьма скудными средствами и трехлетней дочерью на руках, она приехала в Лумаут и поселилась в небольшом коттедже, где и жила с тех самых пор. Из прислуги она держала лишь одну горничную, искренне ей преданную.

Леди Мэри была высокой и стройной женщиной и выглядела старше своих пятидесяти пяти лет. Выражение лица у нее было необыкновенно милое и немного застенчивое. Дочь она обожала и постоянно за нее тревожилась.

Гермиона Литтон Гор, которую все называли Мими, мало походила на мать. Во всяком случае, характер у нее был куда более решительный.

Пожалуй, красавицей ее не назовешь, думал мистер Саттертуэйт, но она, безусловно, весьма и весьма привлекательна. И причина тому — ее неуемная жизненная сила. Кажется, в ней больше жизни, чем во всех присутствующих здесь, вместе взятых.

Мими была среднего роста, с темными волосами и серыми глазами. Волосы тугими завитками падали на тонкую шею, светло-серые глаза глядели открыто и смело, изящно круглились нежные щеки, заразительно звучал смех — все создавало ощущение пленительной молодости и живости.

Она стояла, болтая с Оливером Мендерсом, который только что вошел в гостиную.

— Вот уж не думала, что прогулки на яхте тебе наскучат. Ты же всегда их любил.

— Мими, дорогая, просто я повзрослел, — отвечал он, цедя слова и чуть поднимая брови.

Красивый молодой человек. На вид ему лет двадцать пять. Пожалуй, в его красоте есть что-то слащавое. И еще.., что-то от иностранца, что ли? Нечто не совсем английское…

За Оливером Мендерсом наблюдал не только мистер Саттертуэйт. С него не сводил глаз маленький человечек, у которого голова по форме удивительно напоминала яйцо, а усы явно выдавали в нем иностранца. Мистер Саттертуэйт уже нашел случай напомнить о себе мосье Эркюлю Пуаро. Маленький человечек оказался чрезвычайно любезен. Правда, мистер Саттертуэйт заподозрил, что он намеренно подчеркивает свою неанглийскую манерность. Его небольшие насмешливые глаза, казалось, говорили: «Вы ждете, что я буду строить из себя шута? Разыгрывать комедию? Bien, — пусть будет по-вашему!»

Но сейчас в глазах Эркюля Пуаро не было насмешки. Взгляд его был серьезен и немного печален.

Преподобный Стивен Беббингтон, приходский священник Лумаута, подошел к леди Мэри и мистеру Саттертуэйту. Ему было шестьдесят с небольшим, выцветшие глаза его смотрели добродушно, и держался он подкупающе скромно.

— Мы счастливы, что сэр Чарлз тут у нас поселился. Он так благороден.., так великодушен. Более приятного соседа нельзя и пожелать. Думаю, леди Мэри со мной согласится.